Как говорится, помяни демона и он появится: дверь рядом с кладовкой распахнулась, и вбежал Лео, торжественно держа над головой круг сыра словно лавровый венок победителя.
УЗРИТЕ ЧЕДДЕР! провозгласил он. ДА ЗДРАВСТВУЮТ ПОКОРИТЕЛИ СЫРА!
Позади него весело смеялась Джозефина, тащившая металлическое ведро:
Похоже, Лео понравился коровам.
Да, abuelita, отозвался Лео. Все коровы без ума от Лео! он улыбнулся мне. Чувак, у них все коровы рыжие. Прямо ярко-рыжие!
После такого я и впрямь чуть не разрыдался. Рыжие коровы мои любимые. Сотни лет я держал стадо священных красных коров, пока коллекции крупного рогатого скота не вышли из моды.
Мы держим их только для молока, тут же добавила Джозефина. Не забиваем.
Надеюсь, что нет! возмутился я. Убить рыжую корову святотатство!
Мои слова, по-видимому, не произвели на нее особого впечатления.
Это да, но вообще дело в том, что двадцать лет назад Эмми заставила меня отказаться от мяса.
Потому что забочусь о тебе, проворчала Эмми. Ты больше не бессмертная и должна думать о своем здоровье.
А как же чизбургеры? пробормотала Джо.
Лео плюхнул сырный круг на стол передо мной:
Отрежьте-ка мне кусок, любезный. Да поживее!
Я бросил на него грозный взгляд:
Не испытывай мое терпение, Вальдес. Когда снова стану богом, превращу тебя в созвездие и назову его «Мелкий взрывоопасный латинос».
Круто! он так хлопнул меня по плечу, что у меня в руке задрожал нож.
Неужто никто больше не страшится гнева богов?!
Пока Эмми пекла хлеб который, должен признать, источал потрясающие ароматы, я сделал салат из моркови, огурцов, грибов, помидоров и всего остального, что выросло у них на крыше. Калипсо из свежих лимонов и тростникового сахара приготовила лимонад, напевая песни Бейонсе из одноименного альбома. (Пока мы летели в Индианаполис, я взял на себя смелость познакомить Калипсо с поп-музыкой трех последних тысячелетий.)
Лео резал сыр, распространяя запахи на всю кухню (понимайте, как хотите). Чеддер оказался ярко-оранжевым внутри и довольно вкусным. Джозефина занялась десертом, заявив, что это ее конек. Она испекла бисквитный торт со свежими ягодами, красным сливочным кремом и украсила его безе, которое слегка подрумянила сварочной горелкой.
Понурый Агамед забился в угол под самым потолком кухни, держа магический шар словно приз за третье место в конкурсе для троих.
Наконец мы сели обедать. Я и не подозревал, как сильно проголодался. Завтракали мы давненько, да и бортовое питание у Фестуса так себе. Пока Лео и Калипсо рассказывали о нашем полете на запад, я налегал на еду. Наслаждаясь свежим хлебом с красным маслом, я то и дело вставлял словечко ведь в нашей компании лучшим рассказчиком был, естественно, я.
Мы поведали о том, как мой заклятый враг Пифон захватил Дельфийский оракул, лишив нас самого сильного источника предсказаний. И о том, что из-за Триумвирата перестали работать все доступные полубогам средства связи: почта Ириды, волшебные свитки, чревовещательные куклы и даже загадочная магия электронной почты. С помощью Пифона три императора-злодея теперь намеревались взять под контроль или уничтожить все древние оракулы, чтобы обрести власть над будущим всего мира.
Мы освободили рощу Додоны, подытожил я. Но этот оракул направил нас сюда, чтобы мы защитили еще один источник пророчеств пещеру Трофония.
Калипсо указала на мой колчан, который лежал рядом на диване:
Аполлон, покажи им свою говорящую стрелу.
В глазах Эмми загорелся интерес настоящей лучницы:
Говорящую стрелу?!
Я вздрогнул. От стрелы, подаренной мне говорящими деревьями Додоны, пока было мало пользы. Ее голос слышал только я, и вместо ответов на вопросы она несла чушь на елизаветинском английском, заражая меня своей манерой речи, и потом я часами разговаривал как плохой актер шекспировского театра, что очень забавляло Калипсо.
Стрелу я им не покажу, отрезал я. Но зато прочту лимерик.
Нет! в один голос закричали Калипсо и Лео, побросав вилки и зажав уши руками.
Я продекламировал:
Жил-был бог, звался бог Аполлон,
В синь пещеры обрушился он.
На трехместных полатях
Бронзовый огнеглотатель
Смерть и дурь проглотить принужден[5].
За столом повисло неловкое молчание.
За столом повисло неловкое молчание.
Джозефина сердито взглянула на меня:
Никогда никто не осмеливался читать лимерики в этом доме, Аполлон.
И будем надеяться, что этого больше никогда не случится, согласился я. Но таково пророчество Додоны, которое привело нас сюда.
Выражение лица Эмми развеяло последние сомнения в том, что передо мной была та самая Гемифея, которую я сделал бессмертной много веков назад. Мне был знаком этот горящий взгляд и решимость, с которой она шагнула с обрыва, вверив свою судьбу в руки богов.
«В синь пещеры», повторила она. Это и впрямь оракул Трофония. Он находится в пещере Блу Спринг, это примерно в восьмидесяти милях к югу от города.
Лео улыбнулся с набитым ртом, показав нам бурое месиво из непрожеванной еды:
Значит, это будет самый простой квест в мире! Сначала вернем Фестуса, а потом посмотрим на картах Гугл, где находится это место, и просто туда полетим.
Это вряд ли, не согласилась Джозефина. Окрестности пещеры находятся под постоянной охраной императора. Если вы подлетите к Блу Спринг на драконе, вас просто собьют. А если и нет, вход в пещеру все равно слишком мал для дракона.
Но лимерик обиженно протянул Лео.
может быть неточным, сказал я. В конце концов, чего ты хочешь от лимерика?!
Калипсо подвинулась вперед. Она обмотала салфеткой руку, которая еще недавно была сломана. Может быть, рука еще болела, а может, Калипсо просто нервничала. Салфетка в таком виде показалась мне похожей на обмотку факела не самая радостная ассоциация, учитывая мою последнюю встречу с безумным императором Нероном.
А что насчет последней строчки? спросила она. Про то, что Аполлон будет принужден проглотить смерть и дурь.
Джозефина уставилась на свою пустую тарелку. Эмми сжала ее руку.
Оракул Трофония опасен, проговорила она. Даже до прихода императоров мы решились бы спросить совета у духа только в случае крайней необходимости. Она повернулась ко мне: Ты должен об этом помнить. Ты же был богом прорицаний.
В горле у меня пересохло так, что даже дивный лимонад Калипсо не помог. Мне не нравилось, когда мне напоминали о том, кем я был. А еще мне не нравились огромные дыры в памяти, заполненные каким-то неясным ужасом.
Я я помню, что в пещере опасно, подтвердил я. Но не помню почему.
Ты не помнишь, голос Эмми звучал угрожающе.
Обычно я стараюсь сосредоточиться на божественных делах, сказал я. На качестве жертвенных даров, например. Или на том, какие благовония воскуряют просители. На том, хороши ли были хвалебные гимны. Я никогда не думал, с какими трудностями приходится сталкиваться просителям.
Ты никогда не думал.
Мне не нравилось, что Эмми повторяет за мной. Изображать греческий хор у нее получалось еще хуже, чем у Калипсо.
Я читал кое-что в Лагере полукровок, продолжил я. Там мало что было сказано о Трофонии. Хирон тоже ничем не смог помочь, он вообще забыл об этом оракуле. Вроде бы пророчества Трофония были мрачными и страшными. Иногда они сводили людей с ума. Может, эта пещера что-то вроде комнаты страха? Ну, знаете, свисающие с потолка скелеты, жрицы, выскакивающие из темноты с криками «Бу-у!»?
Кислое выражение лица Эмми подсказывало, что я не угадал.
А еще в книге было сказано о двух особых источниках, из которых должны испить просители, упорствовал я. Может, глотание смерти и дури отсылка к этому? Ну, такой, поэтический образ.
Нет, тихо проговорила Джозефина. Никакой это не образ. Эта пещера на самом деле свела с ума нашу дочь.
По моей шее пробежал холодок, словно Станция испустила печальный вздох. Я вспомнил о конце света, нарисованном на стене покинутой детской.
Что произошло? спросил я, хотя не был уверен, что хочу знать ответ, особенно если речь шла о том, с чем мне, возможно, придется скоро столкнуться.
Эмми оторвала кусок от хлебной корки и уронила его.
Когда в Индианаполисе появился император Этот Новый Геркулес
Калипсо хотела было задать вопрос, но Эмми подняла руку:
Нет, дорогая, не проси меня называть его имя. Не здесь. Не сейчас. Я уверена, ты знаешь, что многие боги и монстры слышат, когда их называют по имени. Он хуже большинства из них.
Уголки губ Калипсо сочувственно дрогнули:
Продолжай, пожалуйста.
Сначала, сказала Эмми, мы не понимали, что происходит. Стали пропадать наши друзья и соседи, она обвела рукой комнату. У нас здесь постоянно жили не меньше дюжины человек. А теперь только мы и остались.