Биб отказался, продолжал Обри, и мы, когда узнали, что Карноу уже в Нью-Йорке, решили, что я пойду к нему и сам все объясню. Решение это мы приняли вчера вечером. С утра у меня были назначены встречи, а после обеда я поехал в отель он остановился в «Черчилле» и поднялся к нему в номер. Я не позвонил заранее, так как никогда его не видел, а мне хотелось сначала его увидеть. Хотелось на него посмотреть. Обри замолчал, прижал пальцы ко лбу, потер лоб. Когда он положил руку на колено, она снова сжалась в кулак. Беда в том, что я не совсем был уверен в том, как с ним разговаривать. Деловое предложение само собой, но на уме у меня были еще две вещи. Агентство мы зарегистрировали как акционерное общество, и половина акций принадлежит Кэролайн, а половина мне. Я думал сказать, что если он откажется от нашего предложения, то я не отдам свои акции, но еще не решил, стоит ли это делать. Во-вторых, я мог бы сказать, что Кэролайн беременна. Это неправда, и наверное, я не сказал бы этого, но держал в уме. Хотя теперь все это не важно, ведь я его не увидел.
Пол Обри стиснул зубы.
Не могу похвастаться, что справился с задачей блестяще, хотя дело не только в моих сомнениях. Явившись в отель без звонка, я подошел к его номеру две тысячи триста восемнадцать, поднял руку, собираясь постучать в дверь, но не постучал, потому что заметил, как она дрожит и меня всего трясет. Я немного постоял, чтобы успокоиться, но не успокоился. Я понял, что если сейчас войду и все изложу, а он откажется, то неизвестно, что может произойти. В том состоянии, в котором я был, я мог скорее все испортить, чем добиться какого-то толка. Потому я сбежал. Я не горжусь этим. Просто рассказываю: струсил и сбежал. Кэролайн ждала меня в баре неподалеку, и я рассказал ей про это, что тоже было нелегко: сказать, что я ничего не смог. До этого дня она думала, что я все могу. Думала, что я такой.
Я и сейчас так думаю, Пол, сказала она.
Правда? Я не могу даже прикоснуться к тебе.
Это временно. До тех пор, пока Ее рука дрогнула. Не нужно больше так говорить.
Ладно, проехали. Он снова повернулся к Вулфу. Тогда я сказал, что эта затея «поговорить как мужчина с мужчиной» была дурацкая, и мы сидели там и пережевывали то да се. Мы перебрали всех наших друзей, кого могли бы попросить это сделать, и поняли, что никого. Адвокат, к которому я обращаюсь в агентстве, не стоит ломаного гроша. Потом кто-то из нас назвал ваше имя не помню кто, и тут все как-то сразу сошлось, и я сразу же позвонил из телефона-автомата в баре и попросил о встрече. Может быть, вам удастся его убедить к вам приехать, и вы передадите ему наше предложение, а если нет, вы можете отправить к нему Арчи Гудвина. Кэролайн считает, что, возможно, послать Гудвина лучше, потому что Карноу обидчивый и вы могли бы его случайно рассердить. Это мы оставим на ваше усмотрение. Я только хотел бы сказать, что, если вам удастся его убедить, вы впишете в чек любую сумму, хотя тут у нас есть предел, и я должен об этом сразу сказать. Пять тысяч долларов, что-то около того это нам по силам. Но, ради бога, сделайте это сейчас, сегодня!
Вулф прокашлялся.
Я не адвокат, мистер Обри, я сыщик.
Я знаю, кто вы. Только какая разница? Вы известны как человек, который способен добиться от другого человека чего угодно. Мы просим отыскать способ получить согласие Карноу.
Вашу логику, хмыкнул Вулф, легко оспорить, но вы вряд ли сейчас в настроении обсуждать такие тонкости. А мои гонорары зависят от вида и объема выполненной работы. Ваша задача выглядит довольно простой. Насколько вы искренни, описывая мне всю ситуацию?
Абсолютно. Полностью.
Вздор! Никто не бывает искренним абсолютно ни мужчина, ни женщина. Если мистер Карноу примет ваше предложение, могу ли я рассчитывать на то, что вы выполните все те условия, как вы их изложили?
Да. Можете, черт возьми!
Вулф повернул голову:
Миссис Карноу, вы
Она не миссис Карноу! гаркнул Обри. Она моя жена!
Плечи Вулфа приподнялись на полдюйма и опустились.
Мадам, уверены ли вы, что поняли мой вопрос и согласны добросовестно выполнять ваше предложение?
Да, твердо ответила она.
И вы понимаете, что отказываетесь от вдовьего права своего законного права на крупную собственность?
Да.
В таком случае я должен задать вам несколько вопросов о мистере Карноу, поскольку мистер Обри с ним не знаком. Был ли у вас с мистером Карноу общий ребенок?
Вулф повернул голову:
Миссис Карноу, вы
Она не миссис Карноу! гаркнул Обри. Она моя жена!
Плечи Вулфа приподнялись на полдюйма и опустились.
Мадам, уверены ли вы, что поняли мой вопрос и согласны добросовестно выполнять ваше предложение?
Да, твердо ответила она.
И вы понимаете, что отказываетесь от вдовьего права своего законного права на крупную собственность?
Да.
В таком случае я должен задать вам несколько вопросов о мистере Карноу, поскольку мистер Обри с ним не знаком. Был ли у вас с мистером Карноу общий ребенок?
Нет.
Брак вы, полагаю, заключили по любви?
Мы так считали Наверное, да. Да, по любви.
Теперь она остыла?
Не совсем все так. Она заколебалась, не зная, как сформулировать. Видите ли, Сидни был очень тонкий и ранимый человек Я до сих пор говорю «был», потому что долго считала его погибшим. Мне было всего девятнадцать, когда мы поженились, и, наверное, тогда я его не понимала. В армию он вступил, так как ему казалось, что это его долг: он не участвовал во Второй мировой войне и теперь настал его черед начистить картошки в общий котел. Так он тогда сказал, а я с ним не согласилась. Хотя к тому времени я уже понимала: то, что я думаю, не очень для него важно, да и что чувствую тоже. Если вы согласитесь помочь нам, вы, естественно, захотите понять, что он за человек, только я и сама этого толком не знаю, к тому же теперь, когда прошло столько времени. Может быть, тут немного помогут письма, которые я получила из армии. Всего три письма. Он не любил писать. Одно из учебного лагеря и два из Кореи. Муж то есть Пол сказал, чтобы я взяла их с собой и показала вам.
Она открыла сумку, порылась в ней и вынула несколько листков бумаги, скрепленных скрепкой. Я взял их и передал Вулфу, а так как считал, что именно я буду избран им для выполнения их поручения, то встал у него за спиной и прочел письмо одновременно с ним. Все три письма до сих пор хранятся в нашем архиве, но я приведу здесь только последнее как образец его тона и стиля:
Дорогая Кэрри, моя любящая и, надеюсь, верная подруга!
Прости мне мою слабость. Сейчас, в эту минуту, я хотел бы быть рядом с тобой, хотел бы сказать, что мне не нравится твое новое платье, а ты пошла бы и переоделась, и мы отправились бы сначала в «Шамбор», где ели бы улиток и пили «Ришбур», а потом в «Бархатное ярмо», где ели бы савоярди и пили томатный сок, затем вернулись бы домой, приняли бы горячую ванну и легли бы в постель на тонкие льняные простыни, постеленные на матрас толщиной три фута, под одеяло с электрическим подогревом. Несколько таких дней, и я начну себя узнавать, и тогда обниму тебя, и мы утонем в блаженстве.
Теперь, видимо, нужно рассказать о месте, где я сейчас нахожусь, чтобы ты поняла, почему я хочу оказаться далеко отсюда, хотя это было бы слишком просто, но так или иначе, ты же знаешь, как я не люблю писать, и особенно не люблю писать о том, что чувствую. Поскольку час, когда мне придется кого-то убить и, возможно, это мне даже удастся, подходит все ближе, я перебираю в памяти, что знаю о смерти. Геродот сказал: «Смерть восхитительное убежище для усталых людей». Эпиктет сказал: «Что есть смерть как не источник страхов?» Монтень сказал: «Самая лучшая смерть быстрая». Я приведу все эти цитаты тому, кого убью, и тогда он, наверное, примет это спокойнее.
Кстати, о смерти, если не я его убью, а он меня, ты узнаешь, что я сделал до отъезда из Нью-Йорка, и это тебя шокирует. Хотел бы я в тот момент оказаться рядом, чтобы увидеть, как ты это воспримешь. Ты всегда говорила, что деньги тебя не интересуют, они того не стоят. Еще говорила, что я злой только на словах, а на деле нет, потому что во мне якобы нет злости. Теперь ты это узнаешь сама. Правда, придется умереть, чтобы посмеяться в последний раз, и смех этот будет злобным. Хотел бы я понять, люблю я тебя или ненавижу? Эти чувства трудно отличить друг от друга. Вспоминай меня в своих снах.
Твой злобный Кавалер Карноу.Я вернулся к своему столу и положил письма под пресс-папье, а Кэролайн продолжила:
Я писала ему два длинных письма каждую неделю. Отправила их, наверное, больше полусотни, а он ни разу не сказал о них ни слова. Мне хотелось бы рассказать о нем честно, но сам он всегда говорил, что он эгоцентрик. Думаю, таким он и был.
Не был, мрачно вставил Обри. Есть. Такой он и есть. Обри посмотрел на Вулфа. Разве это письмо не доказывает, что он чокнутый?