«Сначала было Слово печали и тоски»
Сначала было Слово печали и тоски,
Рождалась в муках творчества планета,
Рвались от суши в никуда огромные куски
И островами становились где-то.
И, странствуя по свету без фрахта и без флага
Сквозь миллионолетья, эпохи и века,
Менял свой облик остров, отшельник и бродяга,
Но сохранял природу и дух материка.
Сначала было Слово, но кончились слова,
Уже матросы Землю населяли,
И ринулись они по сходням вверх на острова,
Для красоты назвав их кораблями.
Но цепко держит берег
надежней мертвой хватки,
И острова вернутся назад наверняка.
На них царят морские особые порядки,
На них хранят законы и честь материка.
Простит ли нас наука за эту параллель,
За вольность в толковании теорий,
Но если уж сначала было слово на Земле,
То это, безусловно, слово «море»!
Памяти Василия Шукшина
Еще ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина,
А в землю лег еще один
На Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал,
Народец праздный суесловит,
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй останься живым!
Но, в слезы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понес,
Припал к земле, как верный пес
А рядом куст калины рос
Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму!
Не поздоровилось ему,
Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год
Натура где? Онега? Нарочь?
Все печки-лавочки, Макарыч,
Такой твой парень не живет!
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на гробу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тепленьким в постели!»
И после непременной бани,
Чист перед богом и тверез,
Вдруг взял да умер он всерьез
Решительней, чем на экране.
«Я еще не в угаре»
Я еще не в угаре,
не втиснулся в роль.
Как узнаешь в ангаре,
кто раб, кто король,
Кто сильней, кто слабей, кто плохой, кто хороший,
Кто кого допечет,
допытает, дожмет:
Летуна самолет
или наоборот?
На земле притворилась машина святошей.
Завтра я испытаю
судьбу, а пока
Я машине ласкаю
крутые бока.
На земле мы равны, но равны ли в полете?
Под рукою, не скрою,
ко мне холодок,
Я иллюзий не строю
я старый ездок:
Самолет необъезженный дьявол во плоти.
Знаю, силы мне утро утроит,
Ну а конь мой хорош и сейчас,
Вот решает он: стоит не стоит
Из-под палки работать на нас.
Ты же мне с чертежей,
как с пеленок, знаком,
Ты не знал виражей
шел и шел прямиком,
Плыл под грифом «Секретно» по волнам науки.
Генеральный конструктор
тебе потакал
И отбился от рук ты
в КБ, в ОТК,
Но сегодня попал к испытателю в руки!
Здесь возьмутся покруче,
придется теперь
Расплатиться, и лучше
без лишних потерь:
В нашем деле потери не очень приятны.
Ты свое отгулял
до последней черты,
Но и я попетлял
на таких вот, как ты,
Так что грех нам обоим идти на попятный.
Иногда недоверие точит:
Вдруг не все мне машина отдаст,
Вдруг она засбоит, не захочет
Из-под палки работать на нас!
Песня о погибшем летчике
Памяти Василия Шукшина
Еще ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина,
А в землю лег еще один
На Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал,
Народец праздный суесловит,
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй останься живым!
Но, в слезы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понес,
Припал к земле, как верный пес
А рядом куст калины рос
Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму!
Не поздоровилось ему,
Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год
Натура где? Онега? Нарочь?
Все печки-лавочки, Макарыч,
Такой твой парень не живет!
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на гробу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тепленьким в постели!»
И после непременной бани,
Чист перед богом и тверез,
Вдруг взял да умер он всерьез
Решительней, чем на экране.
«Я еще не в угаре»
Я еще не в угаре,
не втиснулся в роль.
Как узнаешь в ангаре,
кто раб, кто король,
Кто сильней, кто слабей, кто плохой, кто хороший,
Кто кого допечет,
допытает, дожмет:
Летуна самолет
или наоборот?
На земле притворилась машина святошей.
Завтра я испытаю
судьбу, а пока
Я машине ласкаю
крутые бока.
На земле мы равны, но равны ли в полете?
Под рукою, не скрою,
ко мне холодок,
Я иллюзий не строю
я старый ездок:
Самолет необъезженный дьявол во плоти.
Знаю, силы мне утро утроит,
Ну а конь мой хорош и сейчас,
Вот решает он: стоит не стоит
Из-под палки работать на нас.
Ты же мне с чертежей,
как с пеленок, знаком,
Ты не знал виражей
шел и шел прямиком,
Плыл под грифом «Секретно» по волнам науки.
Генеральный конструктор
тебе потакал
И отбился от рук ты
в КБ, в ОТК,
Но сегодня попал к испытателю в руки!
Здесь возьмутся покруче,
придется теперь
Расплатиться, и лучше
без лишних потерь:
В нашем деле потери не очень приятны.
Ты свое отгулял
до последней черты,
Но и я попетлял
на таких вот, как ты,
Так что грех нам обоим идти на попятный.
Иногда недоверие точит:
Вдруг не все мне машина отдаст,
Вдруг она засбоит, не захочет
Из-под палки работать на нас!
Песня о погибшем летчике
Дважды Герою Советского Союза Николаю Скоморохову и его погибшему другу
Всю войну под завязку
я все к дому тянулся,
И хотя горячился
воевал делово,
Ну а он торопился,
как-то раз не пригнулся
И в войне взад-вперед обернулся
за два года всего ничего.
Не слыхать его пульса
С сорок третьей весны,
Ну а я окунулся
В довоенные сны.
И гляжу я дурея,
И дышу тяжело:
Он был лучше, добрее,
Добрее, добрее,
Ну а мне повезло.
Я за пазухой не жил,
не пил с Господом чая,
Я ни в тыл не просился,
ни судьбе под подол,
Но мне женщины молча
намекали, встречая:
Если б ты там навеки остался
может, мой бы обратно пришел?!
Для меня не загадка
Их печальный вопрос,
Мне ведь тоже несладко,
Что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся:
«Извините, что цел!
Я случайно вернулся,
вернулся, вернулся,
Ну а ваш не сумел».
Он кричал напоследок,
в самолете сгорая:
«Ты живи! Ты дотянешь!»
доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом
возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там,
ну а я до земли дотянул.
Встретил летчика сухо
Райский аэродром.
Он садился на брюхо,
Но не ползал на нем.
Он уснул не проснулся,
Он запел не допел.
Так что я вот вернулся,
Глядите вернулся,
Ну а он не успел.
Я кругом и навечно
виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться
я почел бы за честь,
Но хотя мы живыми
до конца долетели
Жжет нас память и мучает совесть
у кого, у кого она есть.
Кто-то скупо и четко
Отсчитал нам часы
Нашей жизни короткой,
Как бетон полосы,
И на ней кто разбился,
Кто взлетел навсегда
Ну а я приземлился,
А я приземлился,
Вот какая беда