Песня про первые ряды
Была пора я рвался в первый ряд,
И это все от недопониманья,
Но с некоторых пор сажусь назад:
Там, впереди, как в спину автомат,
Тяжелый взгляд, недоброе дыханье.
Может, сзади и не так красиво,
Но намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И еще надежность и обзор.
Стволы глазищ числом до десяти
Как дуло на мишень, но на живую,
Затылок мой от взглядов не спасти,
И сзади так удобно нанести
Обиду или рану ножевую.
Может, сзади и не так красиво,
Но намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И еще надежность и обзор.
Мне вреден первый ряд, и говорят
От мыслей этих я в ненастье ною.
Уж лучше где темней последний ряд:
Отсюда больше нет пути назад,
А за спиной стоит стена стеною.
Может, сзади и не так красиво,
Но намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И еще надежность и обзор.
И пусть хоть реки утекут воды,
Пусть будут в пух засалены перины
До лысин, до седин, до бороды
Не выходите в первые ряды
И не стремитесь в примы-балерины.
Может, сзади и не так красиво,
Но намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И еще надежность и обзор.
Надежно сзади, но бывают дни
Я говорю себе, что выйду червой:
Не стоит вечно пребывать в тени
С последним рядом долго не тяни,
А постепенно пробивайся в первый.
Может, сзади и не так красиво,
Но намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И еще надежность и обзор.
Певец у микрофона
Я весь в свету, доступен всем глазам,
Я приступил к привычной процедуре:
Я к микрофону встал как к образам
Нет-нет, сегодня точно к амбразуре.
И микрофону я не по натру
Да, голос мой любому опостылет,
Уверен, если где-то я совру
Он ложь мою безжалостно усилит.
Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И жара!.. Жара!.. Жара!
Сегодня я особенно хриплю,
Но изменить тональность не рискую,
Ведь если я душою покривлю
Он ни за что не выправит кривую.
Он, бестия, потоньше острия
Слух безотказен, слышит фальшь до йоты,
Ему плевать, что не в ударе я,
Но пусть я верно выпеваю ноты!
Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И жара!.. Жара!.. Жара!
На шее гибкой этот микрофон
Своей змеиной головою вертит:
Лишь только замолчу ужалит он,
Я должен петь до одури, до смерти.
Не шевелись, не двигайся, не смей!
Я видел жало ты змея, я знаю!
И я как будто заклинатель змей:
Я не пою я кобру заклинаю!
Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И жара!.. Жара!.. Жара!
Прожорлив он, и с жадностью птенца
Он изо рта выхватывает звуки,
Он в лоб мне влепит девять грамм свинца,
Рук не поднять гитара вяжет руки!
Опять не будет этому конца!
Что есть мой микрофон кто мне ответит?
Теперь он как лампада у лица,
Но я не свят, и микрофон не светит.
Мелодии мои попроще гамм,
Но лишь сбиваюсь с искреннего тона
Мне сразу больно хлещет по щекам
Недвижимая тень от микрофона.
Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И жара!.. Жара!
Песня микрофона
Песня микрофона
Я оглох от ударов ладоней,
Я ослеп от улыбок певиц,
Сколько лет я страдал от симфоний,
Потакал подражателям птиц!
Сквозь меня многократно просеясь,
Чистый звук в ваши души летел.
Стоп! Вот тот, на кого я надеюсь.
Для кого я все муки стерпел.
Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл шею спиливал,
А я усиливал,
усиливал,
усиливал
На «низах» его голос утробен,
На «верхах» он подобен ножу,
Он покажет, на что он способен,
Но и я кое-что покажу!
Он поет задыхаясь, с натугой
Он устал, как солдат на плацу,
Я тянусь своей шеей упругой
К золотому от пота лицу.
Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл шею спиливал,
А я усиливал,
усиливал,
усиливал
Только вдруг: «Человече, опомнись,
Что поешь?! Отдохни ты устал.
Это патока, сладкая помесь!
Зал, скажи, чтобы он перестал!..»
Все напрасно чудес не бывает,
Я качаюсь, я еле стою,
Он бальзамом мне горечь вливает
В микрофонную глотку мою.
Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл шею спиливал,
А я усиливал,
усиливал,
усиливал
В чем угодно меня обвините
Только против себя не пойдешь:
По профессии я усилитель,
Я страдал но усиливал ложь.
Застонал я динамики взвыли,
Он сдавил мое горло рукой
Отвернули меня, умертвили
Заменили меня на другой.
Тот, другой, он все стерпит и примет,
Он навинчен на шею мою.
Нас всегда заменяют другими,
Чтобы мы не мешали вранью.
Мы в чехле очень тесно лежали
Я, штатив и другой микрофон,
И они мне, смеясь, рассказали,
Как он рад был, что я заменен.
Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука
Не хватайтесь за чужие талии,
Вырвавшись из рук своих подруг!
Вспомните, как к берегам Австралии
Подплывал покойный ныне Кук,
Как, в кружок усевшись под азалии,
Поедом с восхода до зари
Ели в этой солнечной Австралии
Друга дружку злые дикари.
Но почему аборигены съели Кука?
За что неясно, молчит наука.
Мне представляется совсем простая штука:
Хотели кушать и съели Кука!
Есть вариант, что ихний вождь
Большая Бука
Сказал, что очень вкусный кок
на судне Кука
Ошибка вышла вот о чем молчит наука:
Хотели кока, а съели Кука!
И вовсе не было подвоха или трюка
Вошли без стука, почти без звука,
Пустили в действие дубинку из бамбука
Тюк! прямо в темя и нету Кука!
Но есть, однако же, еще предположенье,
Что Кука съели из большого уваженья,
Что всех науськивал колдун хитрец и злюка:
«Ату, ребята, хватайте Кука!
Кто уплетет его без соли и без лука,
Тот сильным, смелым, добрым будет
вроде Кука!»
Кому-то под руку попался каменюка
Метнул, гадюка, и нету Кука!
А дикари теперь заламывают руки,
Ломают копья, ломают луки,
Сожгли и бросили дубинки из бамбука
Переживают, что съели Кука!