Я дышу, и значит я люблю - Владимир Семенович Высоцкий 9 стр.

Чтоб не было следов, повсюду подмели
Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте:
Мой финиш горизонт, а лента край земли, 
Я должен первым быть на горизонте!

Условия пари одобрили не все
И руки разбивали неохотно.
Условье таково: чтоб ехать по шоссе,
И только по шоссе бесповоротно.

          Наматываю мили на кардан
          И еду параллельно проводам, 
          Но то и дело тень перед мотором
          То черный кот, то кто-то в чем-то черном.

Я знаю мне не раз в колеса палки ткнут.
Догадываюсь, в чем и как меня обманут.
Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут
И где через дорогу трос натянут.

Но стрелки я топлю на этих скоростях
Песчинка обретает силу пули, 
И я сжимаю руль до судорог в кистях
Успеть, пока болты не затянули!

          Наматываю мили на кардан
          И еду вертикально к проводам, 
          Завинчивают гайки,  побыстрее!
          Не то поднимут трос как раз где шея.

И плавится асфальт, протекторы кипят,
Под ложечкой сосет от близости развязки.
Я голой грудью рву натянутый канат, 
Я жив снимите черные повязки!

Кто вынудил меня на жесткое пари
Нечистоплотный в споре и расчетах.
Азарт меня пьянит, но как ни говори,
Я торможу на скользких поворотах.

          Наматываю мили на кардан
          Назло канатам, тросам, проводам
          Вы только проигравших урезоньте,
          Когда я появлюсь на горизонте!

Мой финиш горизонт по-прежнему далек,
Я ленту не порвал, но я покончил с тросом, 
Канат не пересек мой шейный позвонок,
Но из кустов стреляют по колесам.

Меня ведь не рубли на гонку завели, 
Меня просили: «Миг не проворонь ты
Узнай, а есть предел там, на краю земли,
И можно ли раздвинуть горизонты?»

          Наматываю мили на кардан.
          Я пулю в скат влепить себе не дам.
          Но тормоза отказывают,  кода!
          Я горизонт промахиваю с хода!

Считай по-нашему, мы выпили не много, 
Не вру, ей-бога,  скажи, Серега!
И если б водку гнать не из опилок,
То че б нам было с пяти бутылок!

Вторую пили близ прилавка в закуточке, 
Но это были еще цветочки, 
Потом в скверу, где детские грибочки,
Потом не помню,  дошел до точки.

Я пил из горлышка, с устатку и не евши,
Но как стекло был,  остекленевший.
А уж когда коляска подкатила,
Тогда в нас было семьсот на рыло!

Мы, правда, третьего насильно затащили, 
Ну, тут промашка переборщили.
А что очки товарищу разбили
Так то портвейном усугубили.

Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,
Что не буяньте, что разойдитесь.
На «разойтись» я тут же согласился
И разошелся,  и расходился!

Но если я кого ругал карайте строго!
Но это вряд ли,  скажи, Серега!
А что упал так то от помутненья,
Орал не с горя от отупенья.

Теперь позвольте пару слов без протокола.
Чему нас учит семья и школа?
Что жизнь сама таких накажет строго.
Тут мы согласны,  скажи, Серега!

Вот он проснется утром протрезвеет скажет:
Пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет!
Так отпустите вам же легче будет:
Чего возиться, раз жизнь осудит!

Вы не глядите, что Сережа все кивает, 
Он соображает, все понимает!
А что молчит так это от волненья,
От осознанья и просветленья.

Не запирайте, люди,  плачут дома детки, 
Ему же в Химки, а мне в Медведки!..
Да, все равно: автобусы не ходят,
Метро закрыто, в такси не содят.

Приятно все-таки, что нас здесь уважают:
Гляди подвозят, гляди сажают!
Разбудит утром не петух, прокукарекав, 
Сержант подымет как человеков!

Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся.
Я рупь заначил,  опохмелимся!
И все же, брат, трудна у нас дорога!
Эх, бедолага! Ну спи, Серега!

Истома ящерицей ползает в костях,
И сердце с трезвой головой не на ножах,
И не захватывает дух на скоростях,
Не холодеет кровь на виражах.

И не прихватывает горло от любви,
И нервы больше не в натяжку,  хочешь рви, 
Повисли нервы, как веревки от белья,
И не волнует, кто кого,  он или я.

          На коне, 
                              толкни
                                              я с коня.
          Только «не»,
                                только «ни»
                                                     у меня.

Не пью воды чтоб стыли зубы питьевой
И ни событий, ни людей не тороплю,
Мой лук валяется со сгнившей тетивой,
Все стрелы сломаны я ими печь топлю.

Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так
Не вдохновляет даже самый факт атак.
Сорви-голов не принимаю и корю,
Про тех, кто в омут головой,  не говорю.

          На коне, 
                              толкни
                                               я с коня.

          Только «не»,
                               только «ни»
                                                    у меня.

И не хочу ни выяснять, ни изменять
И ни вязать и ни развязывать узлы.
Углы тупые можно и не огибать,
Ведь после острых это не углы.

Свободный ли, тугой ли пояс мне-то что!
Я пули в лоб не удостоюсь не за что.
Я весь прозрачный, как раскрытое окно,
Я неприметный, как льняное полотно.

          На коне, 
                              толкни
                                               я с коня.
          Только «не»,
                               только «ни»
                                                    у меня.

Не ноют раны, да и шрамы не болят
На них наложены стерильные бинты!
И не волнуют, не свербят, не теребят
Ни мысли, ни вопросы, ни мечты.

Любая нежность душу не разбередит,
И не внушит никто, и не разубедит.
А так как чужды всякой всячины мозги,
То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.

          На коне, 
                              толкни
                                               я с коня.
          Только «не»,
                               только «ни»
                                                    у меня.

Ни философский камень больше не ищу,
Ни корень жизни,  ведь уже нашли женьшень.
Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещу
И не надеюсь поразить мишень.

Устал бороться с притяжением земли
Лежу,  так больше расстоянье до петли.
И сердце дергается словно не во мне, 
Пора туда, где только «ни» и только «не».

          На коне, 
                             толкни
                                              я с коня.
          Только «не»,
                               только «ни»
                                                    у меня.

Целуя знамя в пропыленный шелк
И выплюнув в отчаянье протезы,
Фельдмаршал звал: «Вперед, мой славный полк!
Презрейте смерть, мои головорезы!»

И смятыми знаменами горды,
Воспламенены талантливою речью, 
Расталкивая спины и зады,
Они стремились в первые ряды
И первыми ложились под картечью.

Хитрец и тот, который не был смел, 
Не пожелав платить такую цену,
Полз в задний ряд но там не уцелел:
Его свои же брали на прицел
И в спину убивали за измену.

Сегодня каждый третий без сапог,
Но после битвы заживут, как крезы, 
Прекрасный полк, надежный, верный полк
Отборные в полку головорезы!

А третьи средь битвы и беды
Старались сохранить и грудь и спину, 
Не выходя ни в первые ряды,
Ни в задние,  но как из-за еды,
Дрались за золотую середину.

Они напишут толстые труды
И будут гибнуть в рамах, на картине, 
Те, что не вышли в первые ряды,
Но не были и сзади и горды,
Что честно прозябали в середине.

Уже трубач без почестей умолк,
Не слышно меди, тише звон железа, 
Разбит и смят надежный, верный полк,
В котором сплошь одни головорезы.

Но нет, им честь знамен не запятнать,
Дышал фельдмаршал весело и ровно, 
Чтоб их в глазах потомков оправдать,
Он молвил: «Кто-то должен умирать
А кто-то должен выжить,  безусловно!»

Пусть нет звезды тусклее, чем у них, 
Уверенно дотянут до кончины
Скрываясь за отчаянных и злых
Последний ряд оставив для других
Умеренные люди середины.

В грязь втоптаны знамена, смятый шелк,
Фельдмаршальские жезлы и протезы.
Ах, славный полк!.. Да был ли славный полк,
В котором сплошь одни головорезы?!