Шмаляй, старлей, кричал Аркадию Зафаэль, коси их, коси!
Капитан громко орал что-то еще, но Стругацкий не слышал из-за грохота стволов. Ситуация становилась тревожной, и он наконец открыл огонь на поражение.
На берегу поднялся жуткий крик. Кровавые фонтаны быстро окрасили каменный склон, а воздухе летали блестящие обрывки комбинезонов.
Выстрелы с берега прекратились, и Аркадий смог оглянуться по сторонам. Зафаэля он увидел в воде, споро плывущего от судна к берегу, где в их сторону, по камням, полз гость, которого они ждали. Было видно, что его уже не единожды ранили, и идти он не может.
Из-за камней вновь раздалась прицельная пальба: то ли прибыло подкрепление, то ли кто-то нашел надежное укрепление. Аркадий вернулся к орудию, но теперь попасть по целям было намного сложнее, стрелявшие успели выбрать удачные позиции.
В какой-то момент краем глаза Стругацкий заметил, что Зафаэль уже на борту и, пригибаясь, тащит тело раненого в люк. Боцман, прятавшийся рядом и подававший патроны, каким-то фантастическим прыжком мгновенно переместился в рубку. Тут же взревели двигатели.
Корабль рванул от берега на своих бешеных моторах, выстрелы противников его не доставали, и Аркадий поспешил внутрь.
Москва, 1938 год
Не лежала к этому полету у него душа. Ну не лежала, и все. Не понимал даже сам почему. Он всегда чувствовал заранее крылья, летел впереди самого самолета. Сейчас же сейчас видел лишь пустоту.
Приехал на аэродром. Хмуро осмотрел самолет. Какая-то фанерка, крылья будто с макета сняли: дрянь, а не машина. А куда денешься? Приказ есть приказ. Двигатель застучал, словно закашлял, но Чкалов все же решил попробовать хотя бы вырулить на полосу.
Когда уже подумалось: «Ну где наша не пропадала? Поехали», вдруг самолету перегородили дорогу три черных тяжелых авто. «Паккарды», определил он. Какого черта-дьявола тут происходит?»
Соскочив с крыла, бросился с кулаками на мужчин, невозмутимо ждавших его неподалеку.
Вы совсем
Товарищ Чкалов, успокойтесь и быстро садитесь в машину. Быстро!
Тон был слишком убедительным, чтобы перечить, и он кинулся на заднее сиденье ближайшей машины.
И тут, оторопев от неожиданности, в окно увидел самого себя, забирающегося в кабину. Планер развернулся, покатившись к ангару. В этот момент двери с двух сторон открылись, к нему подсели незнакомцы, встретившие его на взлетном поле.
Успокойтесь, Валерий Павлович. Теперь все хорошо. Сегодня вас снова пытались убить. Не вмешайся мы, исход был бы печален.
И кому обязан я своим спасением? сардонически поинтересовался тот.
Облик одного из мужчин стал стремительно меняться. Из невысокого суховатого сморчка в чекистской форме он превратился в элегантного здоровяка. Шикарный серый костюм сидел будто влитой, а лучащиеся светом голубые глаза на детском нежном лице смотрели на Чкалова с искренней любовью.
Пока что мы не знакомы. Но уверен, что вскоре станем лучшими друзьями. Я подарю вам небо. И небо не только этой планеты.
Петропавловск-Камчатский, 1954 год
Гость лежал в каюте на койке Зафаэля. Казалось, на нем не осталось живого места, да и вокруг крови было порядочно. Капитан стоял рядом, в одном белье, выжимая свою одежду.
Ну что смотришь, старлей, за работу. Заставь его говорить.
Было ясно: медицинскую помощь тут оказывать бесполезно. Человек умирал. Аркадий склонился к нему и почувствовал солоноватый запах. Сначала он решил, что это после вынужденного купания, но тут раненый открыл рот и что-то начал шептать. Изо рта у него полилась тонкая струйка крови, и тогда Аркадий догадался, что это не запах морской воды.
Умирающий без остановки шептал и шептал. Стругацкий пытался уловить каждый звук. Фонетика речи была явно восточной, он даже понимал, что язык похож на японский, но японским не был, как не был и ни одним из знакомых ему языков. Звуки складывались в полную абракадабру.
Аркадий повернулся и развел руками:
Капитан, это не японский.
Слушай внимательно, записывай все, что он говорит, сказал Зафаэль и протянул ему блокнот с карандашом. Аркадий удивился, но ничего не сказал. Следующие минуты старательно записывал странный набор звуков в блокнот кириллицей. Затем спина раненого дико выгнулась, изо рта уже потоком хлынула кровь и он, рухнув на скамейку, затих, теперь навсегда.
Стругацкий молча вернул капитану блокнот. Тот так же молча пожал Аркадию руку и вышел из каюты. Через минуту корабль плавно сбросил ход и остановился.
Отойди, сказал Аркадию вошедший в огромном прорезиненном фартуке боцман. Он легко поднял с койки мертвое тело и вынес его наружу. Вскоре Аркадий услышал негромкий плеск за бортом. Затем корабль снова начал набирать ход.
Можем поговорить?
Зафаэль кивнул.
Ну и для чего нужен был весь этот цирк?
Зафаэль с Герионом беседовали в рубке. Судно споро двигалось по Авачинскому заливу вдоль берегов Камчатки. Внизу, в отмытой от крови каюте, вновь спал Аркадий.
Я ведь говорил, проверяли парнишку. Все сработало штатно, но пока он не готов к переходу.
Слушай, вот только не надо мне эти сказки рассказывать. Снять показания с объекта можно даже дистанционно.
Хмыкнув, капитан протянул боцману блокнот с каракулями Стругацкого. Тот, листая записи, несколько раз недоверчиво поднимал глаза на коллегу, а затем спросил:
Вы с Абрасаксом это знали?
Скажем так, догадывались. Овчинка стоит выделки, согласись.
Вздохнув, Герион повернул штурвал.
Знаешь, ты ведь в Хранилище не бываешь почти, у тебя своя лаборатория. А я работал с Натаном Стругацким после истории в Вологде.
И что?
А то, что подобные фокусы Абрасакса лишь создают параллельные миры.
Вологда Новосибирск, 1942 год
По платформе, навстречу прибывающему паровозу, бежали десятки, сотни людей. Из окон вагонов высовывались улыбающиеся лица мужчин и женщин, которые яростно махали встречающим руками.
Натан Залманович первым спрыгнул с подножки еще не успевшего остановиться вагона и бросился в объятья жены и Бобки, которых черт знает сколько уже не видел. Но теперь война окончена! Теперь они смогут всегда быть вместе!
Следом за ним упруго, как и учили в десанте, приземлился возмужавший Аркадий. Он был здоровый, словно Эйфелева башня, и весь усыпан орденами и медалями. Сначала сын обнял рыдающую мать, затем, как мужчина мужчине протянул могучую ладонь брату:
Я горжусь тобой, Бобка. Спасибо, что сохранил мамочку. Вот, он снял с груди Звезду Героя Советского Союза и прикрепил брату на китель, носи с честью. Ты заслужил ее больше, чем я.
Они порывисто обняли друг друга, а Натан Залманович глядел на сыновей, сжимая в объятьях супругу, и не мог оторвать взгляда. Кругом бежали люди, и вот уже три девушки за минуту, несмотря на стоящую рядом супругу, успели поцеловать его в щеку, а одна сунула в руку алую гвоздику.
Мальчики, воскликнула Александра Ивановна, давайте-ка двинемся в сторону дома. Мы вам такой пир приготовили пальчики оближете!
И, обнявшись, все четверо двинулись в празднующий Победу город.
Аккуратно укладывая тело Натана Залмановича в дьюар, приготовленный специально для него, запуская механизмы, позволяющие сохранять жизнь человеку теоретически бесконечно, Абрасакс то и дело прикладывал пальцы к вискам старого знакомого.
Ему очень хотелось, чтобы Стругацкому-старшему снились счастливые сны в его бессмертии, до самого пробуждения.
Закрыв и закрепив люк дьюара, Абрасакс привычно взялся за долото и начал с дотошностью художника выбивать на серебряном саркофаге портрет его обитателя.
Москва, 1938 год
Ровно в десять утра захожу в летную комнату. Все вскинулись, приветствуя. Каждому пожал руки, улыбаясь. Подошел к шкафчику, достал обмундирование.
Переоделся, направился к Пораю. Начальник летно-испытательной станции был угрюм, смотрел исподлобья:
На улице минус двадцать пять. Какой, к чертям собачьим, полет? Ты, Валера, головой поехал?
Володя, лист.
Да машина в воздухе развалится, что ты творишь, псих? Меня под трибунал хочешь подвести?
Володя, лист.
Делай что хочешь, я никаких бумаг подписывать тебе не буду. Баста.
В комнату открывается дверь. Заходят двое мужчин в форме сотрудников НКВД. Капитан и лейтенант.
Обступают по бокам Порая.
Один что-то шепчет на ухо. Не сомневаюсь, что именно. Второй крепко держит его за плечо. Порай со стоном обращается к капитану:
Ну поймите, голубчик, там ведь больше сорока недоработок.
Нагибаясь, говорю ему, глядя в глаза:
Не бзди, Володя, мне лету пять минут.
Протягивает полетный лист. Подписываю.
Задание знаю и так, не читаю. Без уборки шасси совершить полет на высоте шестьсот метров по маршруту «Центральный аэродром».
Капитан толкает Порая в плечо. Он со вздохом ставит свою подпись. Иду на взлетную полосу. Трое статистов остаются в кабинете.