силы взялись для этого злого вопроса. Шестой
день сегодня, у тебя еще четыре осталось.
Я успею, не переживай.
Что успеешь?
Ты плачешь?
Нет.
Плачешь.
Рыдаю! снова рявкнула в трубку. Навзрыд! Все семь лет!
Я сейчас приеду.
Сейчас приеду
А сам всё еще лежал на кровати и смотрел в черный потолок. Черный, потому что в комнате
темно. За окном тоже. Везде тьма. Только в душе
наконец немного посветлело: всколыхнулось нечто похожее на радость. Не от
Маринкиных слез, а от осознания, что она его ждет. Ее голос,
уставший и заплаканный, дал ему новый толчок, разогнав застоявшуюся кровь.
Ждет, потому что нужен.
Что-то горячей волной прошло в нем от этого понимания. Что-то давно утерянное и забытое
зажгло сердце новым огнем. Не всё еще принял и
переварил, но знал, что если не поднимется именно сейчас и не сделает ничего, то позже, когда окончательно придет в себя, пожалеет о
промедлении.
***
Он еще спрашивает, плакала ли
Конечно плакала!
Два дня Мажарин не появлялся.
Рыдала!
С ним невыносимо трудно без него невозможно. Лучше и дальше мучиться, но чтобы он
рядом был. Видеть его, слышать.
Марина сжала ладонями голову и закачалась, издавая бессмысленный протяжный звук.
Нужно подняться, привести себя в порядок и убрать бардак в спальне. Снова вещи из шкафа
повыбрасывала, придумывала, что надеть, но так и не
придумала. Натянула толстовку на голое тело, только трусики под ней.
Сергей, наверное, увидев у нее в шкафу столько мужских шмоток, подумал, что она совсем
спятила. Ну да, живя с Мажариным, бывало, носила его
толстовки. Это было романтично и символично завернуться в его кофту, согреться в ней.
Позже специально купила именно такие вещи, большие
и свободные, чтобы скрывали ее скованность. Полгода пришлось ходить в пластмассовом
корсете, отлитом по телу, а в нем лишнего движения не
сделаешь, не до красоты совсем.
Парфюм специально купила, тут сказать нечего. Скучала невыносимо. С огромным трудом
переживала разрыв, долго принимая реальность без
Мажарина. Хоть что-то было нужно о нем напоминающее, хоть какая-то его частичка, иначе
бы не выжила, сошла с ума. Ничего не осталось у нее.
Ни вещей каких-то, ни фото. Запах парфюма это единственное, что могла найти...
Не спятила она всего лишь создала мир, в котором чужакам не место. Мир, где она будет
чувствовать себя уютно и защищенно, и никто не
сможет ее больше обидеть. У нее наконец появился свой дом, который стал крепостью.
Кто-то ищет ярких впечатлений, драйва, кайфа, с катушек слетая от рутины.
Маринка свою рутину обожала. С понедельника по пятницу
перебирала бумажки в промышленно-торговой фирме. Одни и те же люди вокруг, скучная
работа, однообразные выходные. Ничего нового
значит ничего опасного. Раньше
Теперь долгожданный отпуск. Свобода с душой в ловушке. Мажарин. Тот человек, которого
любила всем сердцем, пропускал через все круги ада.
Не потому, что садист и извращенец, как Харин. Нет. Мажарин возвращал к тем моментам
прошлой жизни, которые она давно похоронила. Смогла.
Не о Вене думала его издевательствах и своих страданиях.
Не о себе все семь лет плакала.
Харин, страшный ублюдок, понял тогда, что она стала равнодушна к его истязаниям
(насколько вообще можно стать к этому равнодушной). Не
заплачет, не будет умолять о пощаде, всё позволит ему, и ее даже не затошнит. Поэтому он
искалечил Мажарина, тем самым продлив ее муки до
бесконечности. На следующие семь лет хватило и еще на столько же хватит.
До конца жизни хватит.
Этот урод ведь мог запросто убить Серёжу, но не убил. Не нужна ему эта смерть. Не его он
наказывал он ее наказывал. Потому что она его
игрушка. Игрушка нарушила правила, и ее наказали. А Мажарина в живых оставили на
всю жизнь ей напоминание, что она одна во всем
виновата.
Не за себя семь лет плакала. За Серёжу. Он ее спас вытянул тогда из беспросветной
глуши, из гнилой трясины, а она его погубила.
Часто думала, как они могли избежать этой трагедии, но так ничего и не надумала. Расскажи
она про Харина, разве Мажарин остался бы в стороне?
Очень сомнительно.
Из сети путаных мыслей ее вырвал дверной звонок, который в голове прозвучал не
Из сети путаных мыслей ее вырвал дверной звонок, который в голове прозвучал не
мелодичной трелью, а барабанной дробью. Марина вскочила с
дивана и сделала несколько коротких ненужных пробежек, разрываясь между ванной и
платяным шкафом: умыться или переодеться.
Не сделав ни первого, ни второго, она ринулась в прихожую и встретила Мажарина в чем
была. Но тут же шарахнулась от него, будто чего-то
испугавшись.
Чего вырядился, как на праздник?
Он оглядел себя и слегка пожал плечами.
На нем светлые джинсы и белая льняная рубашка с черными пуговицами. Ничего
праздничного в этом не видел. Рубашку выбрал без умысла,
второпях схватив с вешалки первую, которая попалась под руку.
Серёжа, с тобой всё в порядке? попятилась от него в гостиную.
Мажарин странно смотрел на нее, всё еще не сказав ни слова и даже не поздоровавшись.
Что-то изменилось в нем. Не могла понять что.
Нет, ответил глухо, когда она уже забыла, о чем спрашивала.
Что нет?
Не в порядке, смотрел и не узнавал ее.
Или наоборот узнавал? Наконец узнал и увидел в ней свою Маринку. Ту, от которой семь
лет назад с ума сошел.
Мажарин, ты пьян? Ты пьяный за рулем?
Нет. Я трезвее, чем стекло. Уже.
Ты пил?
Было дело, пошел за ней, завороженно и одержимо всматриваясь в лицо.
И больше ни слова. Кружили по гостиной, присматриваясь и принюхиваясь, словно до этого
не виделись и вот только встретились. Он шел за ней,
она почему-то отступала, пятясь и не останавливаясь. Наконец присела на диван и тут же
вскочила. Сергей притянул ее к себе, резко схватив за
руки.
Маринку пронзил болезненный жар в голове помутнело. От Серёжи сегодня пахло тем
парфюмом, что стоял у нее в ванной, но на его горячей
коже он звучал совершенно иначе. Не кричал, а окутывал и обволакивал. Глубокий, свежий.
Холодный и мощный, как горная река. Еще эта белая
рубашка
Мажарин прижал ее к себе, крепко обхватив руками за плечи. Марина заупрямилась, пытаясь
его оттолкнуть.
Я знаю, что надо сделать, и тогда всё кончится, быстро зашептала, закрыв ему рот
ладонью. То ли молчать заставляла, то ли не давала себя
целовать. Тебе сразу станет легче потому что всё кончится. Отпусти.
Ослабив свою хватку, одернул от лица ее руку.
Какие-то доли секунды.
Ее дикий рывок звон разбитой напольной вазы, которую Маринка сбила, выбегая из
гостиной.
Его мысль в голове ослепляющей вспышкой и рев:
Марина!
Он уже на пороге кухни. Маринка с ножом в руке.
Стой. Не делай этого, заговорил холодно, а внутри горело. Будто несколько
километров пробежал или вдохнул раскаленный воздух.
Она замерла, но нож от запястья не отняла.
Я вчера тоже думал: нах*й всё послать или повеситься, не смотрел на ее руку, боясь
потерять взгляд. Точно видел, что сделает это резанет
до самой кости. Потому что глаза... глаза у нее отрешенные, как остывшие. Уставшие. От
жизни.
После этих слов она чуть нахмурилась, насторожившись, и Сергей незаметно вздохнул,
почти без воздуха, одной грудной клеткой.
Выбрал первое.
Ее ответом был тоже вздох. Только громкий. Со стоном.
Теперь ты меня бросить решила? Как тогда? внешне немного удивился, для нее, но
внутри не удивился ничуть.
Я тебя тогда не бросала.
Раз тогда не бросала, куда теперь собралась? Меня с собой забирай. Что мне тут без тебя
делать? Я без тебя не смогу.
А как ты без меня до этого жил? Целых семь лет?
Х*ево. Хорошо бы жил не пришел, с каменной уверенностью признался он.
Не сдерживался, говорил действительно спокойно и ровно, потому что, идя к ней, сразу
настроился на бесконечное терпение. Знал: легко не будет,
придется говорить об одном и том же. Много. Часто. Постоянно об одном и том же, но чтобы
ей казалось, что говорят они о разном, а он всего
лишь о том, что она ни в чем не виновата.
Так будет лучше.
Кому лучше?
Тебе.
Мне нет.
Ты меня ненавидишь.
Нет.
Нет? переспросила, как ему показалось с надеждой.
Нет.
Люблю
Хотел сказать. Сказал бы. Но, ё*вашумать, не так же! Они и так с Маринкой по горло в
крови, что ж и первое признание кровью марать? По-
другому хотел. Чтобы на этот раз всё по-другому