Ах да, сказал он. Такая трагедия.
Я ему не доверяла: я не могла определить его акцент, но фамилия казалась немецкой.
Откуда вы? спросила я, стараясь быть вежливой.
Мичиган, сказал он так, словно этим стоило гордиться. Я член детройтского филиала Ассоциации охраны дикой природы Америки; у нас есть филиал в этой стране, довольно-таки успешный филиальчик. Он ухмыльнулся мне, ища расположения. На самом деле я как раз хотел поговорить с вами об этом. Наше заведение на озере Эри, э-э как бы это сказать, прогорает. Полагаю, я могу говорить от лица всех мичиганских членов, что мы готовы сделать вам предложение.
Какое предложение? спросила я.
Он говорил таким тоном, словно хотел продать мне что-то журнал или членский билет.
Он очертил своей трубкой дугу.
Это чудесное владение, сказал он. Что бы мы тут сделали, так это нечто вроде дома отдыха, где наши члены могли бы медитировать и созерцать, он выпустил дым, природные красоты. И, может быть, немного охотиться и рыбачить.
Вы хотите это осмотреть? спросила я. Ну, дом и остальное.
Должен признаться, я уже все видел; мы с некоторых пор присматриваемся к этому месту. Я много лет выбираюсь сюда порыбачить и взял на себя смелость, когда здесь, похоже, никого не было, побродить по окрестностям.
Он сдержанно хохотнул, этакий благонамеренный вуайерист, застигнутый с поличным; а затем назвал цену, которая позволила бы мне забыть о «Квебекских народных сказках» и детских книжках и обо всем прочем, по крайней мере, на какое-то время.
Вы хотите что-то переделать? спросила я.
Я представила мотели, многоэтажки.
Ну, нам, конечно же, понадобится установить электрогенератор и септический отстойник; но в остальном нет, я полагаю, мы захотим оставить все по-прежнему, в этом есть определенное, он огладил усы, сельское очарование.
Сожалею, но участок не продается, сказала я, не сейчас; может, потом.
Если бы отец не был мертв, он бы, возможно, принял подобное предложение, но если он вернется сюда и обнаружит, что я продала его дом, то придет в бешенство. В любом случае у меня не было уверенности, что я буду владелицей всего этого. Это предполагало неведомые мне свидетельства о сделке, документ на собственность, официальные бумаги, а я никогда не имела дел с адвокатами; мне бы пришлось подписывать какие-то бланки или уставные ведомости и, возможно, выплачивать налог на наследство.
Что ж, произнес он с любезностью проигравшего. Я уверен, предложение будет еще в силе, можно сказать, неопределенный срок.
Он достал бумажник и дал мне визитку, на которой значилось: «Билл Малмстром, Тини-таун, Вещи для ползунов и карапузов».
Спасибо, сказала я, буду иметь в виду.
Я взяла Поля под руку и отвела в огород, будто бы для овощного бартера: я чувствовала, что обязана объяснить сложившуюся ситуацию, по крайней мере, ему, ведь у него из-за меня столько беспокойства.
Ваша огород, она не так хорошо поживает, а? спросил он, осматривая растительность.
Да, ответила я. Мы только что пропололи его, но я хочу, чтобы вы взяли
Я в отчаянии осмотрелась, вырвала вялый латук и протянула ему, с корнями и прочим, со всей признательностью, на которую была способна.
Он взял его, моргнул озадаченно.
Мадам понравится, сказал он.
Поль, произнесла я тише, я не могу продать участок по той причине, что отец еще жив.
Да? он оживился. Он вернулся, он здесь?
Не совсем, сказала я. Прямо сейчас он в отлучке, как бы в походе; но, возможно, скоро вернется.
Я почти не сомневалась, что отец мог слушать нас в этот самый момент, притаившись в малиннике или за отвалом.
Он пошел за деревьями? спросил Поль, обижаясь, что отец к нему не обратился: они ходили вместе. Ты видела его сперва, раньше?
Нет, его здесь не было, когда я пришла; но он оставил мне записку, в некотором смысле.
А Поль бросил настороженный взгляд в лес позади меня.
Было ясно, что он мне не верит.
На ланч мы ели цветную капусту Поля и кое-что из консервов, кукурузу и жареную ветчину. Когда мы приступили к баночным грушам, Дэвид спросил:
Кто были те два старикана?
Должно быть, он видел их из окна.
Один из них хотел купить это место, ответила я.
Готов спорить, это был янки, сказал Дэвид, я их за милю чую.
Да, подтвердила я, но он из ассоциации по дикой природе, он для них хотел купить.
Да, подтвердила я, но он из ассоциации по дикой природе, он для них хотел купить.
Чушь собачья, усмехнулся Дэвид, он подставная пешка ЦРУ.
Я рассмеялась.
Нет, сказала я и достала визитку «Тини-тауна».
Но Дэвид был настроен серьезно.
Ты не видела их в деле, как видел я, бросил он мрачно, намекая на свое нью-йоркское прошлое.
Что им может здесь понадобиться? задумалась я.
База, которую они построят, чтобы совать нос в чужие дела, сказал он, наблюдать за воздушной обстановкой с биноклями не одно, так другое. Они знают, что это такое место, которое может иметь стратегическую важность во время войны.
Какой войны? спросила я.
Ну, начинается, сказала Анна.
Это же очевидно. У них вода на исходе, чистая вода, они загрязняют все свои водоемы, так? А у нас воды в избытке, эта страна почти сплошь вода, если посмотрите на карту. Так что скоро я даю десять лет они окажутся в отчаянном положении. Они попытаются заключить сделку с правительством, чтобы мы обеспечили их дешевой водой в обмен ни на что, на новые мыльные хлопья или что-то в этом роде, и правительство уступит, они будут кучкой марионеток, как обычно. Но к тому времени Националистическое движение станет такой силой, что заставит правительство отказать им; бунты, или киднеппинг, или что-то еще. Тогда свиньи-янки пошлют морпехов, им придется; люди в Нью-Йорке и Чикаго будут дохнуть как мухи, промышленность встанет, возникнет водный черный рынок, воду будут везти танкерами с Аляски. Они пойдут через Квебек, который к тому времени разделится; «Пепси» им даже помогут, они будут, как всегда, смотреть и посмеиваться. Они ударят по большим городам и выведут из строя коммуникации, возьмут власть в свои руки, может, постреляют подростков, и тогда ветераны движения уйдут в леса и начнут взрывать водопроводы, которые будут строить янки в таких местах, как это, чтобы провести туда воду.
Он говорил с такой убежденностью, как будто это уже происходило. Я подумала о руководствах по выживанию: если ветераны движения были похожи на Дэвида и Джо, они ни за что не выживут здесь зимой. Они не смогут получить помощь из городов, они заберутся слишком далеко, а местным будет все равно, они не станут возражать против очередной смены флага. Если они попробуют устроить набеги на отдаленные фермы, фермеры пойдут на них с ружьями. Американцам даже не придется ничего предпринимать партизаны и так перемрут от голода и холода.
Где ты достанешь еду? спросила я.
Что значит «ты»? Я просто размышляю.
Я представила, как об этом напишут потом в учебниках по истории: абзац с датами и кратким сообщением о произошедшем. Как это было в школах, с их нейтральной подачей: длинный перечень войн, и соглашений, и альянсов, и людей, получающих и теряющих власть над другими людьми; но никто никогда не станет разбирать мотивы, кто чем руководствовался, кто был прав, а кто виноват. Учителя произносили умные слова, вроде «демаркация» и «суверенитет», и не объясняли, что они значат, а мы не спрашивали: в средней школе полагалось сидеть, не моргая уставившись на учителя, как на киноэкран, и всякий вопрос был чреват, особенно для девочки. Если мальчик что-то спрашивал, другие мальчики издавали губами неприличные звуки, но если спрашивала девочка, другие девочки говорили ей потом в умывальной: «Думаешь, самая умная?» На полях параграфа с Версальским договором я рисовала узоры, растения с извилистыми ветвями, с сердечками и звездами вместо цветов. Я научилась рисовать незаметно, едва двигая пальцами.
Генералы в исторические моменты лучше смотрелись на картинах в рамках. Если поднести глаза к фотографии достаточно близко, она растворяется в серые точки.
Анна сидела на скамейке позади Дэвида, пока он витийствовал, и играла с его рукой.
Я когда-нибудь говорила, что у тебя большой палец убийцы? спросила она.
Не перебивай, сказал он, но, когда она взглянула на него несчастными глазами, он кивнул: Ага, говорила, чуть не каждый день. И похлопал ее по руке.
Он сплюснутый на конце, пояснила она нам с Джо.
Надеюсь, ты на это не купилась, сказал Дэвид мне.
Я покачала головой.
Умница, похвалил он, сердце у тебя на месте. И остальное тоже, сказал он Джо. Мне нравится все округлое и упругое, чтобы выпирало. Анна, ты слишком много ешь.
Я мыла посуду, а Анна вытирала, как обычно. Неожиданно она сказала: