Подождите, получается, меня могут не читать несколько лет?! Так я лучше газетой буду! Из меня люди получают информацию о мире, узнают о новостях и событиях. Все, решено! Я газета! И всегда ею буду!
Газета замолкла. Через час за ними пришли, и они уехали.
Василиса, 6-й «О» класс* * *Финал, что удивительно, вышел мрачный, с холодной отстраненностью Хемингуэя. Уверен, Василиса этого не закладывала, но текст сам по себе удивительная штука, иногда он начинает жить собственной жизнью, вбирая некие смыслы, не предусмотренные автором. В финале рассказа мне почему-то представляется 37-й год. «За ними пришли, и они уехали». Молча. Точка. Или 1933-й, Германия. И впереди костры, которым без разницы, книга ты или газета. И сколько тебе лет
В общем, жестко.
Жена прочитала Василисин рассказ и говорит:
Вот смотри, дочь-то тебя обошла! Она вон как пишет.
И все равно я считаю, что я в шестом классе писал не хуже Василисы. А может, и лучше. Потому что у меня были динозавры, дыра во времени и гиперболоиды из консервных банок. И море оптимизма. Мой гениальный фантастический роман, заброшенный на первой главе.
160. Вылитая
Едем из Дворца пионеров. Уже темно, дети устали. Злата отработала на танцах два занятия, Василиса с хора только что вышла итого три часа вокала. Я в таком режиме только есть могу.
Я за рулем. Проезжаем Воробьевы горы. Огни фонарей, справа, за темной гладью реки, проплывает подсвеченный стадион «Лужники». Притормаживаю на светофоре. Стоим, залитые красным светом.
Василиса рассказывает о том, что было на хоре. Как обычно, в лицах и красках. Там много смешного, но много и жизненного. Вот, например, одного мальчика прозвали Лордом, потому что он чопорный. Василиса показывает его аристократические манеры жена смеется. А другую девочку никак не прозвали, но она наглая. И Василису это одновременно бесит и восхищает.
Почему так? спрашивает Василиса.
Такая вот она. У всех свои таланты. Мы не умеем так договариваться, говорит жена с сожалением. Не дано нам. Зато у тебя другие таланты.
Василиса обреченно кивает. Это точно.
Почему это? говорю я. Мой отец был гений переговоров. Злата в дедушку пошла. Она даже внешне похожа на него, помните?
Злата у нас торгаш! это Василиса.
Не торгаш. Я морщусь. Писателя всяк норовит обидеть неточным словом и маленьким гонораром. Это совсем другое. Злата переговорщик. Как деда Слава.
Отец гордился тем, что даже в смутные темные 90-е не ходил под «крышей» и никому не платил. «А как тебе удалось?» спрашивал я. «Я всех знал, и меня все знали, говорил отец. Все просто». Не уверен, что это было так легко, как прозвучало
Да! Она всегда договаривается в свою пользу! говорит Василиса с искренним возмущением. Она больше всех страдает от деловых навыков сестры.
Мне смешно.
А смысл договариваться в чужую? говорю.
Логично.
Вообще, я замечаю в последнее время, что Василиса переняла мое «логично». Только она использует его в качестве сарказма.
Василиса!
Жена:
Да, да. Злата, обращается она к девице, задумчиво глядящей в окно. Ты ведь похожа на дедушку Славу?
Нет! отрезает Злата.
Неожиданно.
Загорается зеленый. Я трогаюсь, через некоторое время включаю поворотник и плавно ухожу в левый поворот.
Но ты же похожа, Злата, уговаривает жена. Помнишь ту фотографию, где дедушка маленький на деревянной лошадке?
Нет! девица непреклонна. Ни за что!
Злата?
Э! Отстаньте от меня! Я устала!
Девица сидит, отвернувшись и нахмурившись.
Молчание длится.
Но я знаю способ.
Злата, говорю я мягко. А если я дам тебе мармеладного мишку, ты согласишься, что похожа на дедушку Славу?
Пауза. Злата думает и вздыхает:
Ну ладно.
Смех. Злата вскидывает голову:
Два мишки! Красного и зеленого!
Занавес.
161. Судьба актерки
Я привез Василису на репетицию в театральную студию Сац и, как обычно, жду около театра.
Прошло два часа.
В этот день была репетиция финального концерта для родителей, который показывают в конце каждого полугодия.
Восемь часов вечера, дождь накрапывает, пасмурная погода, капли на стекле машины И вот, наконец, появляется Василиса. Идет через автостоянку в своем желтом пуховичке. И идет как-то не бодро. Такое унылое желтое пятно.
Василиса садится в машину. Я говорю:
Ты чего?
Василиса:
Ничего.
Ладно, давай рассказывай. Хорошо прошла репетиция?
Молчание. Что-то случилось, догадался папа. Папа вообще догадливый.
Василиса?
Василиса поднимает взгляд.
Меня сняли с роли.
У-у-у. У папы потемнело в глазах.
Вы не представляете, что такое для актера сняли с роли!
Ничего хуже быть не может. Даже с самой завалящей, не знаю роли третьего зайчика во втором ряду, «кушать подано» уже трагедия. Актер только тогда актер, когда играет. Когда выходит на сцену.
Ух. И что случилось-то? говорю.
Меня сняли с «Hit the road Jack».
Этот номер Василисе очень нравился, она сама говорила.
Я говорю:
Эх, черт. Обидно. Ну ладно, не расстраивайся. У тебя же есть другие номера?
Василиса:
Меня сняли еще с одного номера!
Как так?
И с третьего!
Ну, это уже слишком. У меня даже сердце заныло.
Я должна была танцевать на заднем плане, говорит Василиса с надрывом, потом выносить саксофон и говорить И меня сняли!
Вот это да! Сочувствую, Василиса.
Сняли с роли в одном номере, сняли с роли в другом, сняли с роли в третьем. Трагедия.
Я думаю: может, вообще нам не идти на этот финальный концерт? Если Василису поснимали со всех ролей?
Воскресенье. Подготовились и все равно поехали на концерт. Садимся с женой, смотрим. Злата у меня на коленях устроилась. Гаснет свет, начинает играть музыка Это студия Музыкального театра Сац, так что звучит прекрасный живой оркестр. И начинается представление
И раз! Второй номер выходит Василиса, вся в белом, с бумажным самолетиком в руке, и читает стихотворение. Она его сама сочинила. Хорошо читает (это я не только как отец говорю). Трогательные стихи, тихая музыка фоном Свет отличный. Темная сцена, и одинокий луч прожектора высвечивает тонкую фигурку. Жена, смотрю, уже вовсю носом хлюпает. Василиса заканчивает стихотворение, запускает самолетик в зал (это эффектно и трогательно) и уходит. Аплодисменты.
Начинается следующий номер. Дети начинают танцевать, что-то показывать и среди них Василиса. Мы с женой озадаченно переглядываемся.
Третий номер и опять Василиса! Одна из главных ролей. Я думаю: ничего себе. Откуда же ее тогда сняли?
Четвертый номер. И тут Василиса! Еврейский танец, очень смешной. Девчонки выстроились в линию, в ситцевых платьицах и лузгают семечки. И тут выбегает опоздавшая (понарошку, конечно) Василиса. И все девочки смотрят на нее. Немая сцена. Зал покатывается со смеху. А потом девочки начинают танцевать Мы с женой смотрим друг на друга, затем на сцену
Концерт закончился. Всего там было пятнадцать номеров, кажется.
С трех номеров ее действительно сняли. А во всех остальных Василиса была.
В общем, тяжела актерская судьба. То с роли снимут, то поаплодируют не так, то цветы не той системы Сложно быть актером.
Но очень интересно.
162. ВАНЬКА-ПАШКА
Пашка уникум. Пашка не хотел быть актером.
По всей «физике», психотипу и трогательно оттопыренным ушам это мог быть второй Никулин. Видимо, Пашке это часто говорили, поскольку до актерского он учился в цирковом училище на клоуна. Но ушел оттуда и поступил на курс Пороховщикова. Строгая мама Пашки (он в семье был единственным ребенком и мужчиной) железной рукой вела его по творческой стезе, несмотря на взбрыки и сопротивление. Мама Пашки работала режиссером на телевидении.
На показ самостоятельных работ Пашка явился с опозданием, к самому финалу. На голове Пашки была трогательная потертая ушанка. На груди синий рабочий фартук с карманами (подозреваю, он остался после школьных уроков труда).
В руках Пашка держал блюдце со свечой и чернильницу с пером. Блюдце было с золотой каемочкой, а чернильница пустая.
Я вздохнул.
Какой у тебя этюд?
Чехов, «Ванька».
Однако.
А текст ты выучил? спросил я.
Зачем? искренне удивился Пашка. Глаза его стали круглые. Он вынул из кармана и показал нам исписанные крупным почерком листки. Здесь все есть. Я просто буду делать вид, что пишу, а сам буду читать.
Мы с Андреем Калининым переглянулись.
М-да. Мы тогда оба очень серьезно относились к актерской профессии. Возможно, и нам, и самой актерской профессии было бы легче, если бы мы относились к ней чуточку несерьезней. Процента на два. То есть девяносто восемь процентов серьезно. И два дуракавалянье. Мне кажется, Калинин освоил эту истину раньше меня. Поэтому сейчас он режиссер в Александринке, а я простой фантастический писатель.