Чтобы не угодить под колёса грузовика, Костя Серьгин, а для своих просто Серьга, размашисто повернул руль вправо, и его машина, задетая бампером КамАЗа, закувыркалась по высокому крутому откосу предмостной дамбы. Потом провал в памяти. Потом больничная палата и неподвижные ноги.
Жена с сыном недели две приходили, сидели сбоку койки и всё больше молчали. Сын уныло изучал коричневые подтёки на потолке, боясь посмотреть на беспомощного отца. Костя понимал: ребёнок, тяжело ему видеть больного. А когда им сказали, что безнадёжный он, прекратили посещения.
Не придут они больше, не жди, на ухо, чтобы не услышали на соседних койках, шепнула пожилая санитарка, убиравшая палату. Велели передать. Вот так, родимый.
«Недолго музыка играла», подумал тогда Костя, придавленный сказанным. Но, поразмыслив, молвил сам себе: «Нет, правильно они сделали. На кой ляд он, лежачий, им нужен? Спасибо, хоть предупредили».
Спустя некоторое время жена подала на развод и с кем-то сошлась. И опять Костя не осудил её. «Зачем понапрасну время терять, размышлял он бессонными ночами, безуспешно пытаясь отогнать воспоминания о совместно прожитых годах. Баба молодая, ладная. Тридцать недавно исполнилось всё ещё у неё впереди. Кому, как не ей, жить по полной программе?» Он хорошо знал её темперамент и почему ей не терпелось вновь выйти замуж.
Она попросила оформить на неё их трёхкомнатную квартиру, и он так и сделал.
Дурак ты, дурак, приговаривала тётка по матери Варвара Степановна, оставил всё этой блудливой стерве, а сам где будешь обитаться? Об этом ты подумал?!
Тётя Варь, она так радовалась, что квартира осталась ей, сказал Костя, чему-то таинственно усмехаясь. Словно малое дитё. Знаешь, не мог я ей отказать, ну не мог! А мне хоть здесь подыхать, хоть на свалке разница невелика. Недолго ждать осталось. Вот пролежни пойдут, за ними заражение крови и кирдык.
Я тебе дам подыхать! негодующе возопила тётушка, всплескивая руками. И думать забудь о смерти!
Все приятели вдруг исчезли, словно их и не было никогда. Никто ни разу не появился в палате. А бывало, шли к нему: кто за деньгами, кто за тем, чтобы словечко, где надо, замолвил. Одна только Варвара Степановна не оставляла его, приезжала чуть ли не каждый день и не переставала твердить: мол, медицина нынче вон какая, и его обязательно поставят на ноги.
А Нюрке мы ещё покажем, покажем, говорю тебе, с Анной, теперь уже бывшей Костиной женой, она и раньше не ладила, старалась не встречаться с ней и за глаза почему-то неизменно называла только Нюркой. Такого мужика бросить! Да таких, как ты ещё поискать надо! Вот погоди, поправишься, будет она локти кусать, будет, попомни, Серьга, мои слова!
Насколько Костя знал, если Варвара Степановна чего-то сильно хотела, то своего всегда добивалась. Почти всегда. С ним, конечно, случай особый, и чтобы поставить его на ноги, ясно дело, одного желания маловато. Но он и сам отчасти внушил себе, что с ногами всё наладится, и пусть не повеселел, вроде бы стал понемножку настраиваться на выздоровление. Постепенно он начал больше думать не о погосте, а о том, как будет бодро вышагивать на своих двоих.
Тётушка же, не ограничившись успокоительными речами, наводила справки, рыскала по городам и весям и нашла-таки толкового специалиста по позвоночным делам, хирурга по фамилии Гарникян.
За пятьсот километров повезла она племянника в клинику к этому светилу. Хирург сделал операцию. Всё прошло удачно, и по истечении семи месяцев после аварии Костя снова начал ходить: первые дни на костылях, потом с палочкой, а потом и вовсе сам по себе без корсета и прочих причиндалов.
Жена и сын сразу вспомнили о нём, стали звать к себе, мужика же, поселившегося в их квартире, обещали прогнать. Анна в общем-то никогда не забывавшая, как ей хорошо было с первым мужем, работящим, весёлым и всегда обходительным, горько раскаивалась, напоминала о сыне, говорила о безотцовщине, но Костя не смог простить предательства.
Обосновался он у Варвары Степановны, в Рябиновке, в шести километрах от города.
Большой, пятикомнатный, если считать с мезонином, деревянный, из кондовой смоляной сосны, тётушкин дом стоял возле не очень обширного продолговатого озера, метрах в сорока от него. Невысокий штакетник, округлая, овитая лозами винограда беседка посреди зелёной лужайки, а дальше, на некрутом взгорке сам дом. За ним тепличное хозяйство.
Варвара Степановна всю жизнь выращивала цветы розы, гладиолусы, хризантемы и торговала ими. Немало было посажено у неё и в открытом грунте земли тридцать соток, для всего места хватало. Костя сызмальства помогал ей и знал агротехнику не хуже её самой.
Вот что, милок, сказала она, приехав с ним от Гарникяна. Пока ты лежал, с работы, сам знаешь, тебя уволили, и на твоём месте давно уже другой человек. Ты ведь его спихивать не будешь? В городе армия безработных, если кого и нанимают, то за гроши. Зачем тебе горбатиться из-за какой-то мелочи? Берись лучше за моё дело. Я стара стала, в свои пятьдесят пять Варвара Степановна ещё крепка была и, упоминая старость, больше прикидывалась, одной мне не управиться, а вдвоём мы много чего сможем. Ты коренником будешь, я же за пристяжную сойду. Всё это: дом, усадьба твоё. Хочешь, хоть сейчас на тебя перепишу?
Костя, поразмыслив, на её предложение согласился, отвергнув только последний пункт.
Поселив у себя племянника, Варвара Степановна стала склонять его к женитьбе.
Ты мужик ещё молодой, с достатком, всё, что у меня есть, фактически принадлежит тебе, за тебя любая пойдёт. Вон Зинка, соседка наша, фельдшерица, в девках сидит: и работящая, и собой пригожа всё при ней. Или учительница, Лидия Петровна, ты её тоже знаешь; она хоть разведенная, но женщина самостоятельная, ни с кем не путается
Нет, тётя Варь, никого мне не надо. Я ещё своей Анютой по горло сыт.
«Коренника» из него так и не получилось. Незаметно к нему вернулась прежняя апатия, переросшая в глухую всё усиливающуюся тоску. Временами она перерастала в физическую боль, доводившую его до изнеможения. Давили мысли о развалившейся семье, о потерянном сыне, о том, что жизнь вообще жестянка и самый лучший вариант это каким-то образом отключиться от неё. Он рыхлил и поливал цветочные грядки, делал другую работу, но всё механически, без души и нацеленности на конечный результат.
Варвара Степановна замечала, что с племянником творится неладное, но помалкивала. По утрам она уезжала в город, развозила по торговым точкам выращенную продукцию, и Костя долгие часы оставался в одиночестве.
Иногда отрываясь от дела, окидывал он пустым, угрюмым взглядом цветущую поросль насаждений и думал: «Для чего мне всё это? Глаза бы ни на что не глядели. Эх, бросить бы всё и уехать на какой-нибудь необитаемый остров!»
Как-то, уже в сумерках окончив работу, он сел в лодку и переправился на другой берег озера. В детстве любил он бродить в одиночестве по тамошнему лугу под тихим моросящим дождём, в плаще и резиновых сапожках. Нигде ни одного человека, только он да дождь, да мокрая трава под ногами, да лесок, поднимающийся сразу от края луга. Тогда ему хорошо думалось и сладко мечталось, особенно о будущем.
И вот это будущее настало. И он, как в былые годы, бредёт по тому же лугу
Уже в темноте, возвращаясь после прогулки, Костя увидел соседку Зину. Она сидела на корме лодки с букетиком полевых цветов.
Здравствуйте, Константин Иванович! немного сконфузившись, сказала она, вставая. Вот, я цветы собрала, ему вспомнилась одинокая женская фигурка на другом конце сумеречного травяного поля, выплывавшая раза два-три из-за дальних кустов возле опушки леса. Перевезёте меня на нашу сторону?
Здравствуй, Зина! О чём речь, конечно перевезу.
За время перевозки не было произнесено ни слова. Лишь выскочив на берег, Зинаида повернулась и протянула букет.
Это вам, Константин Иванович!
Прелестные цветы. Только что я с ними буду делать?
А вы поставьте их в воду у изголовья, вам сны знаете какие хорошие будут сниться!
Ну спасибо, Зиночка! сказал он, принимая подарок и сдержанно улыбаясь.
До свидания, Константин Иванович!
До свидания, соседушка.
На следующий вечер, возвращаясь с луга, он опять увидел Зинаиду. Снова «Здравствуйте!», и снова почти такой же букетик.
Цветы он не выбросил, а заменил ими уже подвядший прежний букет. Однако когда настал очередной вечер, от прогулки отказался.
Рано утром тётя Варя поехала на торговлю, а Костя, не позавтракав, отправился к хризантемным делянкам и приступил к пасынкованию, удаляя лишние боковые побеги. Прошёл одну грядку, занялся другой.
Беззаботно чирикали воробьи, светило солнце, было тепло, дело спорилось. Он уже собирался закончить работу, как из соседского огорода, отделённого сеткой рабица, послышался Зинин голос. Девушка была одета, словно собралась на свидание, и прекрасно выглядела.