Доброе утро, Константин Иванович!
Здравствуй, Зиночка! ответил он, удалив последний пасынок.
Я смотрю, вы всё один и один работаете, соседка лучезарно улыбалась. Она приблизилась к ограждению и взялась пальцами за ромбовидные проволочные клетки, не скучно одному?
Нет, не скучно.
А то давайте я вам помогу. Всё равно мне сейчас делать нечего.
Обогнув грядки, Костя приблизился к девушке и удивился, какой у неё искренний, открытый, ничем не замутненный взгляд. Не выдержав встречного взгляда, Зина опустила глаза, лицо её покраснело, улыбка исчезла, уголки губ опустились.
Вчера вы почему-то не гуляли на лугу.
Не гулял, он в упор смотрел на соседушку. Все её чувства были написаны на лице. Симпатичная, добрая, умная, ум-то у неё от сердца идёт. Ей бы хорошего паренька найти, а то подвалит какой-нибудь вурдалак, в последнее время немало их развелось, и изломает девчушке всю жизнь.
Ты вот что, Зина, сказал он, с некоторой натугой подбирая слова. Ты ведь знаешь у меня семья была. Как видишь, всё пропало. Мне сейчас ни до чего дела нет, ничего мне не надо. Извини, не товарищ я тебе по твоим сердечным делам.
Глаза у неё налились слезами. Костя подумал, что сейчас начнутся рыдания, но Зина вынула из кармашка беленький платочек, быстро промокнулась им, принудила себя улыбнуться и, бросив на соседа кроткий взгляд, сказала:
Простите, Константин Иванович, что-то у меня с головой. Какие-то завихрения. Это пройдёт. Простите.
Взметнув подолом, она побежала с огорода и скрылась за углом своего дома. Костя услышал, как хлопнула сенная дверь. Он давно знал девушку, она выросла у него на глазах. Немножко, конечно, жалко её, но на душе было пусто. Ничего, Зиночка, найдёшь себе кого-нибудь. Если повезёт
Лето и большую часть осени он безвылазно провёл в Рябиновке, погружаясь во всё более глубокую депрессию.
Ты бы в городе, что ли, побывал, на людей посмотрел, стала поговаривать тётушка, наблюдая за ним. А то сидишь здесь, как бирюк.
Костя всё больше отмалчивался, но однажды вечером, вняв уговорам, смыл огородную грязь, натянул на себя парадно-выходную одежду, сел в маршрутное такси и доехал до центральной городской площади. Бесцельно побродил по улицам, созерцая шеренги проституток, освещённых рекламными огнями, потолкался среди прохожих, избегая встреч с компаниями подростков, всегда готовых завязать драку с одиноким человеком. Зачем-то зашёл в универмаг, затем в какой-то другой магазин и завернул в первую попавшуюся пивную, где и просидел чуть ли не до полуночи. Домой, в Рябиновку, вернулся выпивши некрепко, но в глаза всё же бросалось.
«Ну вот, хрен редьки не слаще, подумала Варвара Степановна, когда от племянника потянуло спиртным. Как бы не повадился».
А Костя и в самом деле повадился. Уезжал по вечерам в город и уже ночью возвращался «под газом». Так продолжалось неделю или полторы, пока не повстречал он Анатолия Дмитриевича, своего бывшего школьного преподавателя по литературе. Из-за низкого учительского заработка Анатолий Дмитриевич лет двенадцать назад подался слесарем на пищекомбинат, да так там и остался.
Как поживаем, как дела? задал Костя стандартные вопросы, когда они чокнулись и выпили по первой.
Дела как сажа бела, Серьга. Каждое утро просыпаюсь, словно на казнь, ответил бывший учитель, глядя на него заслезившимися после рюмки глазами. Жить не хочется. Был бы пистолет, давно застрелился.
За бутылкой водки и пивом Анатолий Дмитриевич долго и нудно рассказывал о бессмысленности жизни. О том, как из года в год крутит он эти проклятые краны, и всё одно и то же, одно и то же, и как, чтобы хоть немного выбиться из колеи, после работы и по выходным «закладывает за воротник».
Косте же запали слова о пистолете. «Застрелиться в?от как надо, вот как проще всего покончить с этим дебилизмом», думал он, слушая некогда любимого учителя, теперь же слесаря по кранам.
У выхода на улицу он столкнулся с каким-то небритым, бомжатистым на вид мужиком с отвислой нижней губой.
Слышь, братан, выручи, дай два рубля, сказал мужик, трогая его за рукав. Костя достал из кармана пятирублёвую монетку и подал.
В переулке, рядом с пивной, под моросящим дождём женщина, лет тридцати с небольшим, отрешённая от всего, выискивала что-то в мусорном баке, бутылки, наверное. Приятное, интеллигентное лицо, опрятная, чисто одетая, с тяжёлыми, аккуратно расчёсанными тёмными волосами, ниспадавшими на плечи.
«На учительницу походит, по лицу видно профессиональный отпечаток, подумал Костя. А может, просто безработная. Не смотрит ни на кого, стесняется. Одинокая, поди, дома же дети, кормить надо. В помойке роется, а на панель не пойдёт, для неё лучше умереть. Эх, жизнь, пропади ты пропадом!»
* * *В очередной базарный день, в субботу, Костя приехал на рынок «старого города», окружённый частными, в основном одноэтажными, потемневшими от времени обветшалыми домами и одноэтажными же прочными зданиями магазинов ещё купеческой постройки.
Он не имел ни малейшего представления, где можно приобрести оружие, и решил поспрашивать у мужиков, торгующих запчастями, механизмами и разным железным хламом, разложенным прямо на земле, на подстилках.
На вопросы о пистолете или обрезе одни продавцы обалдело и немо раскрывали рты, другие отвечали, что такими вещами здесь не торгуют, третьи советовали купить в магазине ружьё и самому укоротить ствол и срезать приклад. Разные были советы. Костя слушал, поддакивал и, выборочно, переходил к другому продавцу. Мужики же, глядя ему вслед, толкали друг друга в бока.
Слышали, пушка вон тому понадобилась!
Застрелить, видать, паразит, кого-то надумал.
Да у него и морда-то вроде не бандитская.
Сейчас по морде не каждого разберёшь.
А может, от бандитов и хочет защититься?
Да разве от них защитишься если надо, всё равно прибьют, и пистолет не поможет.
В воскресенье Костя подался на тот же рынок. Прошёл ряды с железками, думал пройти попозже ещё раз, двинулся дальше, дошёл до крытых молочных прилавков, оглянулся и увидел увязавшегося за ним сухонького старичка. Тот моргнул глазами и негромко сказал:
Отойдём в сторонку. Ты иди вперед, а я за тобой.
Что вам надо?
Ничего Я как раз по твоему делу.
Вышли за пределы рынка и, миновав наружные ларьки, повернулись друг к другу.
Говорят, ты наган спрашивал, сказал старик, утирая пальцами мокнущие ноздри.
А он есть у вас?
За двадцать тысяч уступлю.
За двадцать?! Сначала посмотреть надо.
Кто ж покупает не глядя
Тогда доставай.
Да кто на людях такой штукой торгует? Он у меня дома.
Тогда пошли домой.
Миновав один квартал, пересекли наискосок улицу, и старик остановился возле неказистого дома, крытого латаным толем. Во дворе, окружённом покосившимся тесовым забором, остановились у двери сарая. Подняв руку, старик щёлкнул выключателем на притолоке, открыл лаз погреба, осветившегося изнутри электричеством, и пригласил следовать за собой. Костя выглянул наружу, проверяя, нет ли какого подвоха, вошёл в сарай и ступил на перекладину лестницы.
В просторном, сухом, похожем на комнату узорчатом каменном погребе дореволюционной кладки старик выпростал из стены один из кирпичей и достал из показавшейся полости тяжёленький таки тряпичный свёрток. Развернул. На промасленной ткани лежал револьвер.
Ну как, нравится? Дед в двадцатом году забрал у убитого белого офицера, у прапорщика молоденького пацан, рассказывал, был совсем, сказал старик, разглядывая оружие оживившимися глазами. Перед фронтом, как война началась, дед передал моему отцу. А от него ко мне перешло.
А что сталось с дедом и отцом?
Да убили обоих, сначала одного, потом второго. Отца-то уж под конец, в сорок пятом. А наган вот он Ну как, берёшь? В нём ещё три патрона осталось все со срезанными головками пуль.
Для чего со срезанными?
На лице старика проявилась улыбка, очевидно, обращённая в стародавние времена.
Срезанная головка увеличивает останавливающее действие пули. Калибр-то 7,62, маловат для такого оружия вот и приходилось мудрить.
Оботрите масло, прочистите вы же умеете с ним обращаться.
Я из него только два раза стрелял, сказал старик, протирая револьвер. После войны, когда огольцом ещё был. Жрать-то нечего было, вот и пошёл в лес на охоту. Весь день проходил, никого не подстрелил. Два раза бахнул по грачам и то не попал. Больше я с ним не охотился. И никто не знал, что он есть у меня.
Зачем же держали столько лет?
Так лежал себе и лежал. Выбрасывать? Жалко. Ты первый, кто спросил. Ну всё, готово, можно пользоваться, сказал старик, поворачивая револьвер и так и сяк.
А сейчас-то он стреляет?
А кой чёрт ему сделалось! Ты же видел, в каком он состоянии был. На, можешь подержать.
Костя взял наган, повернул барабан, отвёл дуло в сторону и спустил курок. Револьвер оглушительно бахнул, сверкнув пламенем, и едва не выскочил из руки. От неожиданности Костя вздрогнул, а старик даже пригнулся от испуга, прикрыв голову ладонями.