Всякий раз прежде чем открыть дверцу «Форда» я, как бы ни спешил, хоть на миг замирал возле машины, чтобы полюбоваться ее ладной, гармоничной фигурой и ослепляющим глаза фиолетовым блеском. Мне иногда даже казалось, что этот блеск проявление некоей мною еще не разгаданной духовной жизни моего железного друга.
Ты машину любишь больше, чем меня, ревнуя, говорила иногда Танька, хотя и сама испытывала к машине неравнодушные чувства. Проявлялось это по разному. Помню, откинувшись на спинку своего кресла, мы в ту минуту стояли на Садовом кольце, ожидали зеленый светофор Танька стала рассказывать мне сведения, которые, во первых, я знал и без нее, во вторых, в ту минуту они мне были ни к чему и даже мешали следить за светофором:
Был Форд Дженералд Рудольф это американский президент. А нашего Форда звали Генри; его компания в год выпускает свыше трех миллионов машин
Или жена вдруг начинала расспрашивать: «А можно машину мыть стиральным порошком?», «А резина от «Волги» к нашему «Форду» подойдет?». Или, наконец, когда мы выезжали даже на небольшую загородную прогулку, Танька на стоянках всегда искала воду, отыскав ее, брала в руки тряпку и усердно мыла машину, хотя вообще то дело это она не любила, например, всегда охотно уступала мне очередь мыть на кухне грязную посуду.
Солнце уже взошло, но все еще загораживалось многоэтажными домами на восточной окраине Москвы, когда я выехал из гаража и по Кутузовскому проспекту поспешил к дому, где, пробудившись на три часа раньше обычного, нетерпеливо ждала меня уже приготовившаяся к путешествию Танька. А через полчаса, погрузив в багажник с вечера упакованные чемодан и три ящика с товаром, мы покинули наш тихий арбатский переулок и снова были на Кутузовском проспекте, только теперь машина, обгоняя солнце, мчалась в обратную сторону на Запад.
3Читателя, наверно, немало удивляет, почему я жену, уже не молодую девочку, называю Танькой. Хотелось бы, наверно, узнать читателю и про то, кто мы, откуда у нас какой то кооператив, на какие деньги мы купили аж «Форд» (ну и что, что подержанный!), что это за Международная Выставка ярмарка Ответы на все эти вопросы сразу потребовали бы не одной страницы повести, а это, боюсь, надолго отвлекло бы нас от главного: читатель может забыть, куда и зачем мы с Танькой поехали. Поэтому здесь я пока проясню только самый простой для меня вопрос: почему «Танька» (а не Таня, Татьяна или, не дай Бог, Татьяна Ивановна)? Постепенно расскажу и об остальном дорога у нас длинная, и не все на ней будет интересным настолько, чтобы не отвлечься на воспоминания.
Итак, о «Таньке».
Познакомились мы в студенческую пору в Кском университете. Поумнели ли мы за пять лет учебы, для нашей повести значения не имеет, отмечу лишь один попутный результат: за месяц до того дня, когда нам вручили дипломы и темно синие университетские ромбики с золотым гербом посередине, в районном загсе нам с Танькой выписали еще один документ «Свидетельство о браке».
До сих пор убежден, что подтверждавшийся этим документом поступок мы совершили вовремя.
Обычно как возникают семьи? Он встречает часто случайно ее, какие то детали в ее внешности пробуждают некий приятный трепет в молодом и неопытном сердце, на другой день, если трепет усиливается, начинается игра Прозаично? Можно стихами: «Ах, обмануть меня нетрудно! Я сам обманываться рад!» И только через годы (иногда месяцы), когда оба сердца уже бьются ровнее, глаза и у него, и у нее не затуманены безрассудным волнением, а ум трезвеет, супруги начинают по достоинству оценивать друг друга. И в это время, к сожалению, возможны не только приятные оценки.
Студенческим семьям, убежден, реже других свойственны подобные переживания. За пять лет молодые люди хорошо разберутся в самом труднодоступном духовном мире друг друга, и к тому дню, когда они пойдут в загс, они уже твердо будут знать, что любят друг друга не только телом, а и душой у них будут общие интересы, общее понимание жизни, им уже не придется спорить по поводу того, что по настоящему должно волновать человека и чем должен жить человек. И, поженившись, супруги надолго сохранят привычку звать друг друга так, как звали на первом курсе.
Когда я слышу «Татьяна Ивановна», жена отдаляется от меня, отчуждается, уплывает в общую толпу, я начинаю думать о ней, как думаю обо всех, начинаю вспоминать то, что вспоминать мне не хочется. В такие минуты у Таньки, увы, уже и проседь в волосах, и талия излишне уширена, и утреннюю зарядку она делает только убоявшись моих обличений. В последнее время с некоторой тревогой я думаю и о деле, которому жена с излишним, как мне кажется, энтузиазмом отдается сейчас. Мне почему то делается неловко, когда я слышу, как она (эстет! специалист по балканской литературе; знаток «романтического интимизма» и «абстрактного интеллектуализма»!) торгуется, например, с известным пока только в московских подземных переходах длинноволосым живописцем:
Когда я слышу «Татьяна Ивановна», жена отдаляется от меня, отчуждается, уплывает в общую толпу, я начинаю думать о ней, как думаю обо всех, начинаю вспоминать то, что вспоминать мне не хочется. В такие минуты у Таньки, увы, уже и проседь в волосах, и талия излишне уширена, и утреннюю зарядку она делает только убоявшись моих обличений. В последнее время с некоторой тревогой я думаю и о деле, которому жена с излишним, как мне кажется, энтузиазмом отдается сейчас. Мне почему то делается неловко, когда я слышу, как она (эстет! специалист по балканской литературе; знаток «романтического интимизма» и «абстрактного интеллектуализма»!) торгуется, например, с известным пока только в московских подземных переходах длинноволосым живописцем:
Сколько, Юра, стоит ваша картина?
Я, Татьяна Ивановна, хотел бы получить тысячу рублей.
Могу объявить, что она стоит и две тысячи, только кто за нее даст такие деньги?
Ну, давайте, Татьяна Ивановна, объявим: пятьсот
Не люблю я слышать «Татьяна Ивановна»!
Вот когда я говорю (конечно, не при малознакомых людях, а в домашней обстановке) «Танька», я забываю о пополневшей фигуре, не замечаю ни огорчительных следов времени на лице жены, ни некоторой подпорченности Танькиного характера (думаю, что в последнем случае немалую роль сыграли те самые «огорчительные следы», которые ято не замечаю, а сама Танька, вздыхая, подолгу ретуширует их перед зеркалом). С «Танькой» со мною рядом прежняя юная студенточка в ситцевом платьице и с модной короткой стрижкой, в чьих голубых глазах я уже к четвертому курсу разглядел тот омут, в который мне отчаянно захотелось прыгнуть.
Так что пусть в повести будет «Танька», не лишайте меня приятных иллюзий.
4На московских улицах «Форд» фыркал и сердито урчал ему, наверно, не нравились небольшая скорость и частые остановки у светофоров; вспоминалась стремительная жизнь с ветерком на широких, как стадионы, европейских автобанах.
У последнего городского перекрестка на обочине дороги «голосовал» малорослый, с чемоданчиком у ног и в кепке на голове человек.
Не будем останавливаться, покосился я на Таньку. Зачем зря терять время?
Танька успела возразить:
Подберем! и повторила слова, которые я когда то услышал в своей редакции и при случае пересказал жене: Даже маленький гонорар не сделает нас беднее.
Я остановил машину. Схватив чемоданчик, человек подбежал к нам и зачем то снял с головы матерчатую кепку с длинным козырьком. Танька приоткрыла дверцу:
Далеко?
До Сафонова. Это триста километров. Я заплачу.
Ну, разумеется.
Жена кивнула на заднюю дверцу машины.
«До Сафонова триста двадцать километров», вспомнил я, но вслух мелочиться не стал.
А потом до Внуково осуждал себя за легкомыслие и, как всегда, когда дело касалось денег, соглашался с Танькой: «А ведь и правда, даже маленький гонорар».
Еще не дышавшее зноем солнце (впрочем, против зноя наш «Форд» был вооружен кондиционером), голубое небо, справа и слева лес, ну и, конечно, надежда через несколько дней увидеть незнакомую нам жизнь все это наполняло наши души радостным волнением. Танька даже запела (у нее хороший музыкальный слух, в университете она в духовом оркестре играла на флейте).
Держась за руль, я время от времени косился на стрелку, показывавшую расход бензина. Мне казалось, что стрелка опускается слишком быстро (это случалось всякий раз в первые дни после каждого повышения цен на бензин).
Когда Танька замурлыкала популярный городской романс, сидевший сзади пассажир неожиданно стал тихо вторить. Голос у него оказался красивым, он легко брал верхние ноты и безошибочно находил терцию.
Танька перестала петь и обернулась, пассажир тоже замолчал и я это заметил в зеркале заметно покраснел.
Извините люблю романсы. Когда то учился в педучилище, у нас был хор.
И вы там солировали? Как вас зовут?
В последнее время жена легко и бесцеремонно знакомилась с разными людьми. Среди наших новых знакомых вдруг оказывались полуподпольные мастера ювелирных изделий, хитроватые провинциалки, торговавшие на рынке деревянными поделками, специалисты по картонной таре, вязальщицы; были люди и вовсе подозрительной принадлежности.
Николай. Можно Коля. Я и сейчас пою в небольшом церковном хоре.