Николай. Можно Коля. Я и сейчас пою в небольшом церковном хоре.
Пассажир, кажется, уже преодолел естественное для первых минут знакомства смущение, и Танька не упустила возможности поговорить с ним.
Так вы, Коля, учитель?
Был. Работал в селе, не понравилось.
Что ж так?
Вздохнул:
За хлебом надо было пешком ходить за десять километров. Мне было нетрудно было стыдно.
Куда ж смотрело сельское начальство?
Смотрело в сторону районного начальства. А оттуда что ни день звонок: «Как виды на урожай?», «На сколько перевыполните план по пшенице?», «За поросят отвечаете головой!».
И вы
Николай скривил губы:
Когда стало совсем тоскливо, я в печке сжег учительский диплом, подпер колом двери времянки, которую снимал за десять рублей в месяц, и пешком ушел из села.
Бросил учеников, школу Никого не пожалел? терзала попутчика Танька.
Жалко было молоденькую директоршу за три года на моих глазах она стала законченной психопаткой.
И все из за хлеба?
По Марксу: из за идиотизма деревенской жизни.
Николай виновато улыбнулся. Зря Танька заставила его вспоминать
Проехали молча километров пять. Когда машина миновала поворот на Гжатск, Танька продолжила свой диалог с попутчиком.
Как, Коля, излечиться от идиотизма, я пока не знаю. А вот о вашем хлебе Я бы, Коля, поступила так: собрала тех, кто ходит за хлебом за десять километров, и предложила сообща купить домашнюю пекарню одну на всех. Недавно я видела такую пекарню в магазине цена в разумных пределах.
Надо еще принести из города мешок муки, дополнил я Танькин план спасения сельской интеллигенции.
Муку можно купить на месте. А в городе надо присмотреть дрожжей, огрызнулась Танька.
И соли по вкусу, продолжал я дразнить жену. Коля напечет свежих булочек, накормит изголодавшуюся интеллигенцию, а остатки продаст коренному населению. И труженики полей вместо самогонки начнут пить молоко и закусывать горячими булочками.
Танька повернула в мою сторону сердитое лицо:
Твои шутки, как всегда, неостроумны.
Заметно было, что Коля разговором взволнован.
Домашняя пекарня, помолчав, сказал он, это, конечно, неплохо. И доступно. Но мы никогда не купили бы себе такую пекарню мы еще не научились уважать себя, не бояться жизни.
«Признался бы, что поленились, понадеялись, что кто то пошевелится вместо них как часто все мы, оправдывая себя, вокруг ясного дела нагоняем «умный» туман, разводим бесплодный треп».
За Вязьмой разговор вяло вязался уже вокруг разной чепухи. После того, как Танька к слову упомянула, что лягушки (она знает все и о лягушках) появились триста пятьдесят миллионов лет назад и первыми вышли из моря на землю, Николай рассказал:
А я два лета жил лягушками промышлял их в дунайских плавнях, возле Вилково. Знаете такой город?
Танька знала.
Это на Украине, Дунай там впадает в Черное море. В Вилково живут старообрядцы не бреют бороды и по русски говорят так, как говорили при Борисе Годунове.
А в плавнях водились тогда большие лягушки. За ними приплывало французское судно, специально приспособленное для перевозки живых земноводных. Лягушек ловили и продавали французам местные мужики, и я с ними. Неплохо платили.
«Интересно, сколько он заплатит нам, уже не в первый раз за дорогу подумал я. Танька, конечно, могла бы сразу договориться».
Дорога не позволяет шоферу отвлекаться на лишние размышления, и все таки нет нет да и лезли в голову мысли о «презренном металле» (так когда то назвал деньги наш остроумец Писарев).
Всю жизнь я жил с оглядкой на всех, от кого зависел мой жалкий кошелек: на государство, которое давало мне работу и платило скромную зарплату; на начальство, которое мою зарплату могло повысить или понизить; на профсоюз, который мог дать, а мог и не «выделить» дешевую путевку в дом отдыха; и, конечно, на партию, у которой было право отобрать у меня все деньги вместе с кошельком. Я заискивал даже перед дежурным секретарем редакции, который «рисовал» очередной номер газеты, он мог «поставить» мой материал и мог не «поставить», а мой материал это не только капля профессиональной славы, а и гонорар, на который можно было купить, например, себе туфли, или Таньке кофточку, или сыну Вовке штаны.
Экономили на всем
Уже писали «заморскими» шариковыми ручками, но, когда кончалась в них чернильная паста, ручки не выбрасывали: были мастера, которые при помощи нехитрого насоса пластмассовую трубочку, израсходовавшую внутренности, наполняли новой пастой, «шарик» восстанавливал способность писать, только пачкал руки В продуктовых «наборах», которые продавали на работе к праздникам, иногда были металлические крышки для домашнего консервирования Были специалисты, которые машинкой, похожей на медицинский шприц, возрождали к жизни рваные женские капроновые чулки Мы не имели права быть богатыми. Богатый человек независим, самостоятелен, может и на власть покоситься
Сейчас, кажется, можно зарабатывать денег столько, чтобы жить, ни на кого не оглядываясь.
А сколько это чтоб «ни на кого не оглядываясь»?
Танька в ответ на этот вопрос молчит, а я думаю так: заработав на «хлеб насущный», надо вовремя «тормознуть», чтобы не потратить себя на лишнее
Миновали мост через Днепр. Солнце было в зените, когда «Форд» остановился у полуразрушенной придорожной будки.
Сафоново.
Наш пассажир нацепил на голову длинный козырек, взял в руки чемоданчик и вышел из машины. Сам открыл Танькину дверцу, протянул руку к горизонтальной панели у лобового стекла и раскрыл потную ладошку. В мелкий пластмассовый ящичек глухо простучали монетки.
Спасибо, закрывая дверцу, Николай густо покраснел.
Мы уже поняли причину его волнения, но дружески попрощались с ним.
Первый наш заработок в поездке был сорок копеек.
«Наверно, Танька переживает» Когда машина набрала скорость и вместо городских дачных домиков по бокам магистрали опять замелькали редкие сосны, я решил отвлечь жену от грустных мыслей.
Обо всем поговорили, даже о лягушках, а вот спросить, зачем он приехал в Сафоново, так и не спросили, сказал я, будто мне и в самом деле было интересно, зачем Коля приехал в Сафоново.
Но Танька легко угадала, о чем я думаю. Она наклонилась к моей правой щеке и, улыбнувшись, прикоснулась к ней влажными губами.
А потом до самого Смоленска! мы весело хохотали.
Пока Танька не распорядилась:
Сорок копеек оставь у стекла. Это наш талисман.
Глава вторая. Окно в Европу
1Чтобы немного отдохнуть, мы остановились на небольшой полянке у правого берега все еще не покидавшего нас Днепра. Вышли из машины. Медовые запахи воздуха пьянили
Здесь древние скандинавы ремонтировали лодки
Некоторые задерживались тут надолго, служили в дружинах «руссов» Киевский князь Олег в 907 году, когда стоял под Константинополем, для переговоров с греками послал дружинников Карла, Фарлофа, Вельмуда, Рулава и Стемида.
Как ты все это запоминаешь, Танька?
Не знаю само запоминается.
Но о варягах долго думать не хотелось.
Здесь летом в первый год войны на месяц задержали немцев. Отличился Тимошенко.
Маршал! Через год из за упрямства положил на юге две армии.
Мне редко удается рассказать Таньке что то не известное ей
Солнце, не торопясь, по ясному небу клонилось к западному горизонту. Длинной стрелой магистраль разрезала густой сосновый лес.
Я повернулся к Таньке:
За этими соснами Катынь.
Танька молча покивала подбородком.
«Возле Катыни могилы расстрелянных сталинскими палачами поляков».
Танька читает мои мысли.
Не любил Сталин поляков.
А кого он любил? Всех друзей, даже грузинских, расстрелял.
Поляки были главными врагами.
Недавно в государственных архивах России открылись раньше засекреченные фонды, в печать попали даже некоторые документы госбезопасности.
Вспоминаю один такой документ.
Оказывается, золото на Колыме геологи нашли до революции. Но осваивать месторождение цари не стали: там вечная мерзлота, река триста дней в году скована льдом, даже олени в иную зиму гибнут от холода. Но нам, как известно, «нигде нет преград». В тридцать втором году летом на золотые прииски привезли двенадцать тысячзаключенных, их охраняли две с половиной тысячи солдат с овчарками, зимой замерзли все, даже собаки. Через год из тридцати двух тысяч зэков перезимовали чуть больше шестисот. В следующем году мороз погубил сорок восемь тысяч душ весь контингент! Летом тридцать пятого сюда снова прибыли тридцать восемь тысяч заключенных