После мюзикла - Петр Межурицкий 2 стр.

Не то чтобы чёрт нам не страшен
и в радость дразнить шалуна,
за детство счастливое наше
спасибо, родная Луна.
Ночное, и вправду, светило,
в дни мира, а паче суда,
пускай не всегда ты светила,
но всё-таки хоть иногда.
В бессмертие веря едва ли
и даже в мечтах не вольны,
мы пуще спасения ждали
холодного света Луны.

«Мир состоит из пластилина,
в чем главная причина сплина»,
учил философ Комаров,
пока душевно был здоров,
но будучи напуган сном
о квадратуре парадокса,
мыслитель двинулся умом
и от своих идей отрёкся.

Кто в истины попался сети,
тому плевать на всё на свете
он званый гость в чертогах Бога,
смешны где происки врага,
но стоит сбрендить хоть немного,
как жизнь обратно дорога.

А ведь в самом деле было ж:
Ферлингетти, Чеслав Милош,
Эзра Паунд, Элиот
мать его, культурный код
джентльменского набора,
близкий сердцу матерьял,
кто на это клал с прибором
тоже что-то потерял.

Мяучит кот, шипит змея,
пищит комар, и знаю я,
что на своём ковчеге Ной
не наслаждался тишиной.

Заряжаю монолог,
просвещаю, как фонарь:
царь, конечно же, не Бог,
ну а Бог, конечно, царь
абсолютнейший монарх,
сотворивший этот прах
и стоящий над душой,
как большой.

И когда Он шлёт поклон,
пешим ходом или вплавь,
сразу пропадает сон
и, в известном смысле, явь.

День и ночь на каждом сайте
от всего меня спасайте,
в каждой что ни есть стране
вспоминайте обо мне
дома и среди дорог,
в стае и покинув строй,
потому что, видит Бог,
я не царь и не герой.

Ну что сказать: пришла весна,
и вот опять пуста казна,
хотя душа полна любви,
как ты на дуру ни дави.

Если мир устроен зряче,
то хотел бы я понять,
от кого и кто нас прячет
день за днем, за пядью пядь?

Что устроит личность эта,
если на своем пути
срока до конца и света
не сумеет нас найти?

И не знают зверь и птица,
ни мудрец, ни идиот,
что же, собственно, случится,
если всё-таки найдет.

Но терять не стоит духа,
если есть на свете кров,
упакованный так глухо
в бесконечности миров.

У моря или у реки
за столиком сидели
и ждали смерти старики
уже на самом деле.

Когда-то дерзкие мужи,
они, устав стареть,
как то, что надо заслужить,
приваживали смерть.

Одежд их воскрешал покрой
эпоху индпошива,
и смерть, пленяясь их игрой,
за ними не спешила.

Блюдя таинственные узы,
порой будя во мне альфонса,
не раз ко мне являлись музы,
и хоть бы раз явился спонсор
или хотя бы меценат,
чему свидетелем Сенат,
который знает всё о каждом
таком и не таком уж важном,
всю жизнь считающем ворон
среди патронов и матрон,

ну да, они себе Мистрали
нарисовав в обмен на Крым,
Европу грешную просрали,
в чём, собственно, и весь мейнстрим,
и спросит варварское рыло:
«А что, Сенат, будь трижды здрав,
при цезарях иначе было?»
и варвар снова будет прав,
а через месяц в личном блоге
напишет первые эклоги.

Куда-то благость делась,
Закон уже не свят,
не знаешь, что, бля, делать,
и кто, нах, виноват.

Проходят, прямо скажем, годы,
а вечер всё такой же томный:
свобода лучше несвободы,
и экономика должна быть экономной,

решают всё, конечно, кадры,
стоит на тумбочке дневальный,
летят скворцы, стенают барды,
«Крымнаш», как говорит Навальный.

Если, скажем, в час досуга
мужики бут друг друга,
то в числе других забот
это Родину бёт.

Впрочем, если спозаранку
гражданин бёт гражданку,
то и это, что логично,
Родине не безразлично.

Так что дело не во вкусе,
и кого мы ни хотим,
Родина должна быть в курсе,
и не надо про интим.

Проходят, прямо скажем, годы,
а вечер всё такой же томный:
свобода лучше несвободы,
и экономика должна быть экономной,

решают всё, конечно, кадры,
стоит на тумбочке дневальный,
летят скворцы, стенают барды,
«Крымнаш», как говорит Навальный.

Если, скажем, в час досуга
мужики бут друг друга,
то в числе других забот
это Родину бёт.

Впрочем, если спозаранку
гражданин бёт гражданку,
то и это, что логично,
Родине не безразлично.

Так что дело не во вкусе,
и кого мы ни хотим,
Родина должна быть в курсе,
и не надо про интим.

И шведы не шведы,
и турки не турки,
откуда все беды,
провалы и жмурки.

Китайцы и немцы,
тувинцы, испанцы,
мордва и чеченцы,
ну все самозванцы.

Любой нувориш
суть дитя лотереи,
а ты говоришь,
кто такие евреи?

На чистой воде хорошо как нигде,
и ангелы нас не оставят в беде,
а как пропадём, например, под дождём,
не стоит печалиться способ найдём
когда-нибудь завтра, а может быть, днесь,
как способ нашли обозначиться здесь,
где звёзд во вселенной не счесть, старина
зачем нам, приятель, другая страна,
как будто и впрямь не хватает планет
ты помнишь, товарищ? И я уже нет.

«Что может быть скучнее цифр?»
спросил у Жукова Никифор,
не зная сам, зачем спросил.
«Кому-то не хватает букв»,
Никифору ответил Жуков
из, к счастью, не последних сил.

Неважно день ли, два ли, три ли,
так вот они и говорили
не ради славы, прав и льгот,
но ведь и в самом деле клёво
то, что в начале было слово,
и это слово было G-tt.

Я лиру посвятил народу своему,
причём на языке, неведомом ему,

проносятся года, но мне не смотрит в рот,
ловя мои слова, Израиля народ.

Могучий Иордан припал к моей руке
тут даже не послать на русском языке,

а если и пошлёшь, то кто тебя поймёт,
опричь таких, как ты, и свой стяжая мед,

спускается с горы израильский спецназ,
прощаются миры с Землею Ашкеназ.

Пускай в любви ты умираешь,
но что бессмертие мне рай лишь,
где райские, допустим, птицы,
как их пером ни опиши,
ждут не дождутся инвестиций
от, в том числе, моей души?

Пришла пора мне вспомнить детство
Вражды, и дружбы, и соседства,
останки кирхи, Ланжерон,
Горсад и шоу похорон,
когда, эпически степенно,
под марш стоический Шопена
являла смерть свое бесстыдство,
но побеждало любопытство.

1.
Слаб Господь, зато сполна
Церковь Божия сильна,
и веками невдомёк,
кто же так устроить мог,
что её не побороть,
если правда слаб Господь.

2.
Когда порежут на ремни
тебя в подвале понемногу,
ты это как-нибудь замни,
не дай порадоваться Богу,
скажи: «Где Бог, а где подвал»,
пусть думает, что сплоховал.

3.
Как ни суди да ряди Асмодей,
не одинаковы шкуры
гвозди бы делать из этих людей,
а вот из тех абажуры,
мыло ещё, из кого-то браслет
можно душа ведь живая,
в общем, как точно заметил поэт,
лишних людей не бывает.

4.
В Третьем отделении
служило Приведение,
а Предопределение
в Девятом управлении,
и не в порядке мистики
и точно не в астрале
в простом спецхране листики
они перебирали
и обобщали выводы,
ведя свои тетради,
не ради личной выгоды,
а может быть и ради.

5.
«Неужели Рюрики
не ценили брюлики?»
я спрошу из ревности
к нашей современности.

6.
Стоит рабочий у станка
и думу пробует на вес,
а твердь земная так тонка,
что ей не удержать небес,

что за станок, что за века,
что за рабочий у станка?

Зрелищ и куриного бульона
требовала пятая колонна,
но и чистый помыслами плебс
строго вопрошал: «А как же хлеб-с?».
Эти древнеримские скандалы
обожали гунны и вандалы,
а иные ночью у костра
слушали апостола Петра,
гнавшего на старый добрый Рим,
да еще Нерон кричал: «Горим!».