После мюзикла - Петр Межурицкий 4 стр.

Тот свет, конечно, есть,
и что занятно, кореш,
чем долее мы здесь,
тем реже с этим споришь.

На фарт белить рядно
наш эксклюзивный метод,
как будто всё одно,
какой из светов этот.

Россия сфинкс? Какой там хрен
она всего лишь Карфаген
от Колымы до Сталинграда,
но это из другого ряда.

Такой вот микс,
как страшный сон:
Россия сфинкс,
Майдан Сион,
чем знак нам всем особый дан,
хотя какой Сион Майдан.

Первый бал Наташи,
засветиться дабы,
на балу все наши
мужики да бабы,

образ благодати
воплощает прима,
и рукой подати
чуть ли не до Крыма.

С начала дней мир слышит эту арию
и до последних дней, держу пари,
всё развивается по худшему сценарию,
который лучший, что ни говори.

И очень может быть, раз так ей дадено,
не только ради Божьего словца
свергается с небес на землю гадина
и мёртвых воскрешает на живца.

От Кирьят-Моцкина до Лода
без перерывов на обед
зимы ждала, ждала природа,
снег выпал через десять лет.

Когда бразильцам надоест футбол,
тогда к евреям явится Мессия,
окажется ненужным валидол,
а вместе с ним и вся анестезия,
и ты увидишь, что никто не умер,
и наконец не пашет даже вол
ну а какой ещё возможен юмор,
когда бразильцам надоест футбол?

Публика дура, а паства тем более,
только толпа и умна,
всюду родные поля в меланхолии,
пусто в овине гумна.

Вот надвигается туча дебелая,
тот ещё будет оргазм
что ж это матушка-нефть понаделала,
батюшка-сланцевый газ!

1.
Пускай забвения трава
ни в чём ни разу не права,
но милосердную сестру
я жизнь из памяти сотру
от первых до последних дней,
да и куда мне дальше с ней?

2.
Мне Ватикан в затиброречье
являл свое сверхчеловечье,
а человечье раза два
замоскворечная Москва
на перепутьях мне являла,
и тоже не казалось мало.

3.
а кто ты, собственно, и чей,
тебя усаживая в кеб,
однажды скажут Стокс и Чейн,
а ты считал Борис и Глеб
в шелках и в праведной крови?
ОК, как их ни назови.

4.
Ну вот и встретились, сестрица,
и всюду смерть, как говорится,
во всей своей красе, кажись,
и если так, то чем не жисть,
в которой я подчас банкую?
Видали мы и не такую!

В международных отношеньях,
смысл коих дьявольски глубок,
кровь не нуждается в отмщеньях,
неужто впрямь так мыслит Бог?

Вряд ли туберкулез
веселее невроза,
и до слёз не до слёз,
чем и держится проза,

и уже не вопрос,
если сел на колеса,
есть на Волге утёс,
нет на Волге утёса.

Гуманизма дефицит
это явный перекос:
геноцид за геноцид,
Холокост за Холокост,
никакой пощады оку,
зуб тем паче в порошок,
и ещё подставить щёку,
чтоб совсем уж хорошо.

Как не сказал Кокто,
а может быть, Прево:
Кто виноват? Никто.
Что делать? Ничего.

Подавись хоть молочая
вечно млечным соком
зуб за зуб не отвечает,
а за око око.

И, конечно же, в пиаре
с правдой или ложью
места хватит каждой твари,
даже твари Божьей.

В любые дни, включая дни рождения,
конвой стреляет без предупреждения,
но и конвой не ведает всего
про Господа и воинство Его.

Были и другие прецеденты,
так что всё с традициями чисто
то, за что боролись диссиденты,
лучше всех используют чекисты.

Никогда не сломит их усталость,
будет каждый в образе и в деле
помнишь, как язычникам досталось
то, за что боролись иудеи?

В мир Божий овцам и волкам
добро пожаловать, welcome,
здесь, как внушают нам эксперты,
ко всем делам и волки смертны.

Филофобу фобофил
органически немил,
и противен, как микроб,
фобофилу филофоб,

в чём, скажу публично вам,
ничего нет личного.

Над мостовой почти неприкасаемо
троллейбусные висли провода
нет, я не знал рабочего Исаева,
но я его запомнил навсегда.

Мне думалось: «Ужалила б оса его,
Вознёс бы до небес девятый вал»,
я невзлюбил рабочего Исаева
и за него не проголосовал.

От Рождества до Воскресенья
надежды нету на спасенье:
кому на крест, кому под нож,
что, к сожалению, не ложь,
хотя и есть альтернативы
убьёт любая ерунда,
неужто лишь для перспективы
жить после смерти, господа?

Что у мира за душой,
знает только Взрыв Большой
в час Большого Перерыва
до опять Большого Взрыва.

Эпоха войн и революций
как много у народа функций:
страну кормить, детей плодить,
врагов природы рвать на части
и бесов к власти приводить,
когда осточертели власти.

1.
Я мальчик Джугашвили,
я не живу на вилле
в Лос-Анджелесе, sorry,
живу в местечке Гори
в обиде да в испуге
практически в лачуге,
где вечно пьяный папа,
в себе открыв сатрапа,
чудит средь бела дня
что выйдет из меня?

2.
Зачем в родном жилище
читаю «Принц и нищий»
уже в который раз,
бессмысленный соблазн,
основанный на вздоре
где Лондон, а где Гори,
а на душе клопы,
податься ли в попы
во имя лучшей доли,
или в марксисты, что ли,
хоть Маркс не Саваоф,
зато и выбор нов
да так ли нов, однако?
Жду мудрости и знака.

3.
Так закалялась сталь,
прошу простить за юность,
а прошлого не жаль,
куда с ним на фиг сунусь?

Солдаты Рима, что есть мочи
зачем идёте вы под нож,
в сортире Бога не замочишь
и хрен вообще Его распнёшь!

Евреи, год уже который
подряд не пью на Песах квас,
что Рим теперь без вашей Торы,
хоть с вами, хоть вообще без вас?

Неужто, Матерь Божия,
вбираю духу свежего
в краю, где Цезарь Борджиа
и впрямь учил сольфеджио?

А что в нём было? Только вес да рост
и если правда дух, то не титана,
жирафа не положат на помост,
как воина, четыре капитана,
и не изобразит событий сих
Шекспир в укор и назиданье близким,
и разве только будет сложен стих
на смерть жирафа неким Межурицким,
который людям выписал бы штраф,
будь он Господь, сгноил бы их в кутузке
короче говоря, прости, жираф,
хотя, конечно, ты жираф не русский.

Убив своих детей, Медея
Ясона назвала злодеем,
и с ней почти что в унисон
ослиной челюстью Самсон,
похожий соблюдая принцип,
мочил без счета палестинцев.

Такие нам дают уроки
а ведь не скажешь, что придурки
древнееврейские пророки
и греческие драматурги.

Всё на свете так красиво,
словно набрано курсивом,
словно с нами Бог в трамвае,
словно не про нас конь блед,
а иначе не бывает,
и у каждого билет
до скончанья зим и лет
да, у каждого билет.

Плюс ещё зима и лето
для того, кто без билета.

Во глубине сибирских руд
не пьют и взяток не берут,
и не вступают в Гистадрут
во глубине сибирских руд

короче, есть на свете, мля,
обетованная земля.

Как по милости монаршей
ни разматывай клубок,
были, есть и будут наши
палестины, видит Бог,
потому что хитрость в том вся,
что единственным путем
мы ещё сюда вернемся,
да и разве мы уйдём?