Зачем же ты выбрал именно ее?
Слово хорошее Из-за слова Кроме того, остальные гостиницы были с французскими названиями. Позволь, позволь Да ты даже сама решила, что в разных Готель де Пари мы уж и так много раз во всех городах останавливались.
Карета ехала по бульвару с деревьями, красующимися весенними голыми прутьями. Дома выросли в трехэтажные. Навстречу карете по бульвару пробежал вагон электрической конки, вспыхивая огоньками по проволокам.
Ну, вот тебе и электрическая конка. Может быть, из- за этого-то наш сосед по вагону и сказал, что Белград маленькая Вена, проговорил Николай Иванович.
А в Вене даже и электрической конки-то нет, отвечала Глафира Семеновна.
В домах попадались лавки и магазины, но они были сплошь заперты. Виднелись незатейливые вывески на сербском и изредка на немецком языках. Глафира Семеновна читала вывески и говорила:
Какой сербский язык-то легкий! Даже с нашими русскими буквами и совсем как по-русски Коста Полтанои Милаи Иованои Петко Петкович произносила она прочитанное. Вон у них есть буквы, которых у нас нет. Какое-то «ч» кверху ногами и «н» с «ериком» у правой палки, рассматривала Глафира Семеновна буквы на вывесках.
Показалось большое здание с полосатыми будками и бродившими около него караульными солдатами с ружьями.
Это что такое за здание? задал себе вопрос Николай Иванович. Дворец не дворец, казармы не казармы. Для острога уж очень роскошно. Надо извозчика спросить.
Он высунулся из окна кареты и, указывая на здание пальцем, крикнул:
Эй, братушка! Извозчик, что это такое? Чей это дом?
С козел отвечали два голоса. Что они говорили, Николай Иванович ничего не понял, но, к немалому своему удивлению, взглянув на козлы, увидал, кроме извозчика, войника, сидевшего рядом с извозчиком. Николай Иванович недоумевал, когда и зачем вскочил на козлы войник, и, подняв стекло у кареты, дрожащим голосом сказал жене:
Глафира Семеновна! Вообрази, у нас на козлах сидит полицейский солдат.
Как полицейский солдат? Что ему нужно? тревожно спросила Глафира Семеновна.
Ума не приложу. Удивительно, как мы не заметили, что он вскочил к нам на станции железной дороги, потому что иначе ему неоткуда взяться.
Так прогони его. Я боюсь его, произнесла Глафира Семеновна.
Да и я побаиваюсь. Черт его знает, зачем он тут! Что ему нужно?
У Николая Ивановича уже тряслись руки. Он опять опустил стекло у кареты, выглянул в окошко и крикнул извозчику:
Стой! Стой, извозчик! Остановись!
Но извозчик, очевидно, не понял и не останавливался, а только пробормотал что-то в ответ.
Остановись, мерзавец! закричал Николай Иванович еще раз, но тщетно. Не останавливается, сообщил он жене, которая уж крестилась и была бледна как полотно. Войник! Братушка! Зачем ты на козлы влез? Ступай прочь! обратился он к полицейскому солдату и сделал ему пояснительный жест, чтобы он сходил с козел.
Войник пробормотал что-то с козел, но слезать и не думал. Извозчик усиленно погонял лошадей, махая на них руками. Николай Иванович, тоже уже побледневший, опустился в карете на подушки и прошептал жене:
Вот что ты наделала своим строптивым характером в таможне! Ты кинула в лицо таможенному чиновнику куском ветчины, и за это нас теперь в полицию везут.
Врешь Врешь Я вовсе и не думала ему в лицо кидать Я перекинула только через голову через голову и ветчина упала на пол Но ведь и он не имеет права
Глафира Семеновна дрожала, как в лихорадке.
Да почем ты знаешь, что в полицию? спросила она мужа. Разве он тебе сказал?
Черт его разберет, что он мне сказал! Но куда же нас иначе могут везти, ежели полицейский с козел не сходит? Конечно же в полицию. О, братья-славяне, братья- славяне! роптал Николай Иванович, скрежеща зубами и сжимая кулаки. Хорошо же вы принимаете у себя своих соплеменников, которые вас освобождали и за вас кровь проливали!
Глафира Семеновна была в полном отчаянии и бормотала:
Но ведь мы можем жаловаться нашему консулу Так нельзя же оставаться. Скажи, крикни ему, что мы будем жаловаться русскому консулу. Выгляни в окошко и крикни! Что ж ты сидишь как истукан! закричала она на мужа.
Карета свернула в улицу и остановилась у ворот белого двухэтажного дома. С козел соскочил войник и отворил дверцу кареты.
Напрасные страхи
Приехали Доплясались!.. А все из-за тебя говорил Николай Иванович, забившись в угол кареты. А все из-за тебя, Глафира Семеновна. Ну, посуди сама: разве можно в казенного таможенного чиновника бросать ветчиной! Вот теперь и вывертывайся, как знаешь, в полиции.
На глазах Глафиры Семеновны блестели слезы. Она жалась к мужу от протянутой к ней руки войника, предлагающего выйти из кареты, и бормотала:
Но ведь и он тоже не имел права нюхать нашу ветчину. Ведь это же озорничество
А войник продолжал стоять у дверей кареты и просил:
Молимо, мадам, излазте
Уходи прочь! Не пойду я, никуда не пойду! кричала на него Глафира Семеновна. Николай Иваныч, скажи ему, чтобы он к русскому консулу нас свез.
Послушайте, братушка, обратился Николай Иванович к войнику. Вот вам прежде всего на чай крону и свезите нас к русскому консулу! Полиции нам никакой не надо. Без консула в полицию мы не пойдем.
Войник слушал, пучил глаза, но ничего не понимал. Взглянув, впрочем, на сунутую ему в руку крону, он улыбнулся, сказал: «Захвалюем, господине!» и опять стал настаивать о выходе из кареты.
Гостиница престолонаследника Молим сказал он и указал на дом.
Николай Иванович что-то сообразил и несколько оживился.
Постой сказал он жене. Не напрасная ли тревога с нашей стороны? Может быть, этот войник привез нас в гостиницу, а не в полицию? Он что-то бормочет о гостинице престолонаследника. Вы нас куда привезли, братушка, в гостиницу? спросил он войника.
Есте.
В гостиницу престолонаследника?
Есте, есте, господине, подтвердил войник.
Не верь, не верь! Он врет! Я по носу вижу, что врет! предостерегала мужа Глафира Семеновна. Ему бы только выманить нас из кареты. А это полиция Видишь, и дом на манер казенного. Разве может быть в таком доме лучшая в Белграде гостиница!
А вот пусть он мне укажет прежде вывеску на доме. Ведь уж ежели это гостиница, то должна быть и вывеска, сообразил Николай Иванович. Из кареты я не вылезу, а пусти меня на твое место, чтобы я мог выглянуть в окошко и посмотреть, есть ли над подъездом вывеска гостиницы, обратился он к жене.
Глафира Семеновна захлопнула дверь кареты. В карете начались перемещения. Николай Иванович выглянул в окошко со стороны жены, задрал голову кверху и увидал вывеску, гласящую: «Гостиница престолонаследника».
Гостиница! радостно воскликнул он. Войник не наврал! Можем выходить без опаски!
Как будто какой-то тяжелый камень отвалил от сердца Глафиры Семеновны, и она просияла, но все-таки, руководствуясь осторожностью, еще раз спросила:
Да верно ли, что гостиница? Ты хорошо ли разглядел вывеску?
Хорошо, хорошо. Да вот и сама можешь посмотреть.
А войник, между прочим, уж позвонил в подъезд. Распахнулись широкие ворота, заскрипев на ржавых петлях. Из ворот выходили баранья шапка в усах и с заспанными глазами, швейцар в фуражке с полинявшим золотым позументом, какой-то кудрявый малец в опанках (вроде наших лаптей, но из кожи), и все ринулись вытаскивать багаж из кареты. Глафира Семеновна уже не противилась, сама подавала им вещи и говорила мужу:
Но все-таки нужно допытаться, для чего очутился у нас на козлах полицейский солдат. Ведь без нужды он не поехал бы.
А вот войдем в гостиницу, там разузнаем от него, отвечал Николай Иванович. Я так думаю, что не для того ли, чтоб удостовериться в нашем месте жительства, где мы остановились.
А зачем им наше жительство?
Ах, боже мой! А ветчина-то? А таможенный чиновник?
Дался тебе этот таможенный чиновник с ветчиной! Да и я-то дура была, поверив тебе, что нас везут в полицию за то, что я кусок ветчины в чиновника кинула! Уж если бы этот чиновник давеча обиделся, то сейчас бы он нас и арестовал.
А вот посмотрим. Неизвестно еще, чем это все разыграется, подмигнул жене Николай Иванович и, обратясь к швейцару, спросил: Говорите по-русски? Комнату бы нам хорошую о двух кроватях?
Есте, есте Алес вас нур инен гефелих, мейн герр! отвечал старик швейцар.
Немец! воскликнул Николай Иванович. Боже мой! В славянском городе Белграде и вдруг немец!
Срб, срб, господине. Заповедите[9]
Швейцар поклонился. Войник подскочил к нему и спросил:
Имали добра соба?[10]
Есте, есте, закивал швейцар. Козма! Покажи. Дай, да видит господине, обратился он к бараньей шапке с заспанными глазами и в усах.