Еврейские семьи всегда большими были Сиротенко перевёл взгляд на жену. А мы вдвоём
Не надо навязываться детям! она тоже перевела взгляд на портрет. У нас хорошие мальчики Всё, как ты мечтал, врачами стали Но у каждого своя жизнь
Русские семьи тоже большими были продолжил Сиротенко. Но раньше до разора и войны До войны и разора повторил он и замкнулся.
Письмо Трындычихи не давало покоя Сиротенко. Он не с чужих слов знал, как в хорошие годы насильно разлучали детей репрессированных родителей, знал, как это больно, бесчеловечно, такие были и в детском доме, где он рос. То, что предлагала эта «корова», как он её окрестил, хотя никогда не видел, разделить брата и сестру, тем более близнецов, бесило его и требовало действия.
«Гнать надо в шею эту сволочь подальше от детей! он сжимал челюсти и желваки бродили по его скулам. Неужели она не видит, сколько горя и боли вокруг?! Женщина! Хотя, теперь эмансипация раздрызг во все стороны»
Но невольно выплывавшая в памяти фраза из её письма, направляла его мысли совсем в другую сторону.
«Наверняка она что-то знает не стала бы просто так писать: « детей по дороге, как корова лепёшки, роняет». А вдруг, правда? Надо проверить? Обязательно проверить! Да не только этих близнецов! Всех, кого отдаём, проверять надо На всякий случай И её, «коровищу» эту, заодно, да прежде всего Кто такая? Ради чего суетится?»
Паша после отъезда американцев, стал совсем грустным. Зинка тормошила его:
Ты скучаешь, Паш? Паша молчал. Я тоже скучаю. По мамке Знаешь, Паш, если ты скучаешь, значит ты их любишь
Я не знаю вяло откликался Паша.
А девчонка ничего, продолжала Зинка и внимательно смотрела на своего друга, не фикстула
Я не знаю одно и то же мямлил Паша.
А она тебе будет сестра Паша смотрел на Зинку, ничего не произнося. А раз сестра, ты её тоже должен любить Ты не скучай Они уехали, чтобы тебе игрушек накупить и приготовить обед
Паша вдруг оживился:
Мне уже два раза игрушки приснились.
Вот видишь! обрадовалась Зинка И ещё велосипед и обед картошка жаренная с салом и мороженое Много
Мороженое? недоверчиво перебил Паша.
Да. Очень большое в такой красивой миске с розой.
В миске?
Паш, ты что мне не веришь? Я в кино сама видела в миске И мальчишка там ел, и у него усы выросли! Зинка громко засмеялась и замолчала.
А потом?
Что потом? переспросила Зинка.
Усы потом, что?
Усы Он их рукавом вытер, а отец ему оплеуху Зинка показала, как всё было. Пашка даже отшатнулся и сжал губы.
Но это же другой отец был! А твой добрый! Вот увидишь
Откуда ты знаешь?
Ты что, мне не веришь? возмутилась Зинка. Которые детей забирают, все добрые, а то бы они не забирали, понял? А если не веришь, я вообще уйду
Верю! Я верю совершенно упавшим голосом сказал Пашка. Когда они приедут?
Зинка задумалась.
Вот купят игрушки, кровать, ещё велосипед Штаны не надо, штаны тебе здесь дадут Потом приготовят обед, сходят за мороженым и приедут Ну, ещё не скоро! успокоила она Пашку.
Я не хочу ехать, тихо выдавил Пашка.
Как? Зинка так удивилась, что даже села на пол.
А что я там один буду делать?
Как один? Сестра Кити И мама с папой
Они же не настоящие все понимаешь Пашка тихо заплакал.
Я бы тоже боялась шёпотом призналась Зинка. Но всё равно бы поехала
Зинка оказалась девчонкой практичной и прозорливой. Всё на самом деле происходило, как она придумала. Хотя до отъезда Паши было ещё далеко, и даже подтверждение из агентства, что с документами всё в порядке, не пришло, Вилсоны целую субботу во всю готовились к приезду нового сына и брата. Сначала спорили, в какой комнате ему будет лучше, а когда договорились таскали шкафы, диваны, кровати Том перебрался со своим компьютером и деловыми папками вниз, в бейзмент. А для Паши купили новую мебель: и на чём спать, и стол, и полки, и шведскую стенку выбирали все вместе и снова спорили! Родители совсем растерялись от непрерывных вопросов и обращений: «Маами! Даади!» Девчачьи голоса не смолкали, спрашивали все трое, а когда родители совсем уж изнемогали, Китти, только что сама сгоравшая от любопытства, выступала с родительской стороны: отвечала, как могла, сёстрам она же видела Пашу и играла с ним, и на снежной горке каталась
Но дело было совсем в другом: «А что он любит? А пиццу он любит? А Скубби? А какого цвета у него глаза? А волосы? А он в штанах, или в шортах?..»
Вопросы сыпались вперемешку, и, чем больше было ответов, тем больше новых невыясненных вещей оказывалось, и даже маленькая Лизи тоже пыталась что-то своё пролепетать, хотя вовсе не понимала, о чём речь. Но к вечеру, когда все смертельно устали, а Лизи и вовсе заснула, мебель стояла в бывшем отцовском кабинете, джойстики мирно дремали на коврике перед телевизором, большой медведь пристроился на полке в углу и обнимал коричневыми лапами усевшихся у него на коленях мартышек, собак и ещё каких-то плюшевых зверей непонятных пород.
Когда дом затих в ночной темноте и первый сладкий сон сморил всех его обитателей, Том внезапно пробудился, ещё не понимая отчего! Он прислушался и уловил лёгкое поскрипывание лестницы. Казалось, что кто-то старается спуститься или подняться по ней так, чтобы она не откликнулась на шаги. Он тоже осторожно, на цыпочках, двинулся к двери и сквозь неширокую щель, из которой тянуло снизу свежим крепким воздухом, пытался разглядеть что-нибудь в темноте: «Не чужой ли решил проверить их дом?» Том затаил дыхание, но скрипа уже не было слышно. Он хотел было вернуться, решив, что это просто почудилось ему спросонок, но что-то подтолкнуло его вперёд, к площадке, где начинался спуск вниз. Он видел тускло сверкавший в отраженном оконном свете лак на ступенях, чёрную ленту перил и Тут ему послышался шорох внизу, в той комнате, что они готовили весь день. Через две ступени, чтобы производить меньше скрипа, Том спустился, подошёл к приоткрытой двери и увидел, как Мэри стоит в светлой ночной пижамке и устраивает на подушке застеленной Пашиной кровати своего любимца Джоя. Он замер от удивления: «Не может быть!»
Сначала, когда ещё безымянный плюшевый зверь появился в доме на день рождения Мэри, все решили, что это щенок. Девочка, так радовалась ему, что окрестили его Джоем, и он буквально стал её неразлучным другом. Ни днём, ни ночью они не расставались Через год после этого случилась беда. Такие небывалые дожди обрушились на весь штат, что улицы покрылись водой, и через двор, где они жили, нёсся мутный поток с глиной, ветками, мусором, перевёрнутыми баками, вёдрами Как попал Джой в эту бурную реку, никто не мог понять, но Мэри увидела его именно в тот момент, когда вода несла её Джоя мимо окна, из которого она наблюдала ставшую незнакомой улицу. Даже на крик у неё не хватило времени она подскочила к двери, распахнула её и бросилась спасать друга! Вода мгновенно сшибла девочку с ног, завертела, ударила о забор и она начала тонуть! Прямо тут же, около своего дома! Всё это произошло так быстро, что пока крик Кити долетел до Дороти, Мэри уже скрылась под водой! Мать ринулась в воду, крича: «Где? Где?» И через несколько секунд выхватила дочь, застрявшую в кустах и уже успевшую изрядно нахлебаться, но выплёскивавшую наружу вместе с водой лишь одно слово: «Джой! Джой! Джой!» Дороти пришлось вторично бросаться в поток и искать Джоя, который, к счастью, тоже застрял недалеко, в тех же, окаймлявших двор, кустах
Когда друзья, наконец, соединились и, переодетая во всё сухое, Мэри сидела рядом с совершенно промокшим Джоем, стало ясно, что теперь никто и никогда не сможет определить, какой он породы и какого цвета. Но это нисколько не огорчало владелицу. Она ещё больше полюбила его с этого дня и теперь ни на секунду не отпускала от себя, а чтобы он не потерялся, надела на него вокруг туловища настоящие шлейки для маленькой собачки и прицепила поводок, в петлю которого на конце вдела свою руку. Теперь связывавший их чуткий сигнал всегда был у неё на сгибе у локтя.
Вот этого, неизвестной породы зверя, Мэри принесла в комнату своего будущего брата и устраивала на подушке. Петлю поводка она надела на торчащий в изголовье кровати шар, чтобы Джой, не дай Бог, опять не попал в какую-то неприятность.
Том замер, слёзы наполняли его глаза, и вся картина расплывалась перед ним, а когда они скапывали, он опять ясно видел, что Джой никак не соглашается остаться здесь в одиночестве, всё время скатывается с возвышения подушки, и Мэри что-то шепчет ему и снова устраивает поудобнее.
Когда, наконец, пёс все-таки решил остаться, Мэри поцеловала его и стала пятиться к двери, помахивая рукой. Том спешно отступил назад и, понимая, что не успевает незамеченным взбежать по скрипучей лестнице, сжался в комок и юркнул под неё.