Когда, наконец, пёс все-таки решил остаться, Мэри поцеловала его и стала пятиться к двери, помахивая рукой. Том спешно отступил назад и, понимая, что не успевает незамеченным взбежать по скрипучей лестнице, сжался в комок и юркнул под неё.
Наутро всем любопытно было ещё раз поглядеть на вчерашнюю работу, и все, заглядывая в дверь, с удивлением обнаруживали на постели Джоя, который, видимо, не столько отдыхал на этой кровати, сколько стерёг её и ожидал хозяйку с нетерпением. Он же ничего не знал про Пашу! Все удивлялись, что Мэри с ним разлучилась, но никто ничего не говорил всем стало всё понятно. И лишь маленькая Лизи прокомментировала обстановку: «А это Джой! Я его узнала! Он тут будет жить теперь, да?»
Чёрт его знает, почему Сиротенко поверил этому безграмотному письму, но оно вселило в него беспокойство и неожиданно вернуло к годам, проведенным в детском доме. Как ему тогда хотелось, чтобы у него кто-нибудь родной был рядом!
«Сестра, брат, вспоминал он, всё равно Лучше, если старший Когда близнецов Геку и Жеку Смирновых разлучили, что было? Гека удрал, через неделю, его поймали, вернули, он через две недели опять убежал, его опять поймали и, когда привезли обратно в детский дом, он сказал, что он Жека «А где Гека? Куда брата дели?» требовал предъявить! Позвонили в тот дом, куда брата увезли, а там подтвердили, что Жека действительно убежал, и никто не знал теперь, кого на самом деле поймали. Различить их никто не мог! Тогда этому, пойманному, пообещали, что когда второго изловят, его к нему привезут, но этот Гека-Жека не поверил и снова удрал, как ни сторожили Теперь ни в одном детском доме, ни в другом не было ни Геки, ни Жеки Сиротенко улыбнулся и вспомнил, как они обожрались макарон, которые спёрли на станции из магазинной коптёрки у раззявы сторожа мешок целый. Ели эти толстые коричневые трубки всухомятку, неварёными. Все, кто участвовал в этом деле, через два часа залегли с животами. Все вокруг испугались, что у них заворот кишок может произойти, и давай их поить слабительным! Но Гека, когда наелся, решил попромышлять ещё. Где его носило? А Жека в этом деле не участвовал, сидел дома они совсем разные были внутри, но лица копия! Точная! Вот и влили эту глауберову соль Жеке, который за макаронами не ходил. Он орал, конечно, доказывал, что он другой, сопротивлялся не помогло! Так и сидел на толчке за своего брата, да к тому же голодный! Где они сейчас? Одному ножом по щеке досталось потом Кажется, Жеке Так они специально длинные волосы отрастили оба, чтобы шрам закрыть Вдвоём всегда прожить легче
Диагноз диагнозом, а кто-то близкий для любого из детдомовских это шанс выжить Всегда одно и то же в любое время Мать с отцом у них судьба отняла, так, может, мы им поможем хоть какую-то родную кровь найти!»
Он долго думал, дымя без перерыва, и на самом деле никак не мог сосредоточиться. Мысль перескакивала с предмета на предмет, зацепляла совсем далёкое и вдруг переключалась.
«А кто теперь моим родной? Мишке с Николаем? Чего им дома не сиделось? Дождаться бы внуков А эта Кому внуков нарожала? Есть у неё мать, отец? Кучина? Кучина он посмотрел на остаток сигареты в руке пальцам было горячо ткнул его в полную пепельницу и вдруг неожиданно решил: Раскопаю это дело и брошу курить! Вот-те крест брошу!»
Почему-то от этого стало неожиданно легко на душе и совершенно понятно, что делать. Самому. Никому ничего не поручать.
«Ты же врач, вот и действуй, как врач!» посоветовал он самому себе и взялся за телефон.
Сначала всё получалось так просто и логично: из детского дома прислали выписку на Кучиных Василия и Нину и копию характеристики на Сомову Галину Петровну. Нигде ничего необычного. У воспитательницы нет специального образования. Как она на работу попала? Ясно как людей не хватает. А у малышей номер роддома, отклонения в развитии, диагноз
«Номер роддома. Зачем мне номер роддома? Зачем?»
Из роддома тут же сообщили, что Кучина Зоя Сергеевна, второродящая
«Вот так так! Сиротенко почувствовал какой-то азарт. Значит, у неё до этих ребят, ещё кто-то мог быть! Но по документам выходило, что по молодости вряд ли она могла родить кого-то до них Запутанная история Может, сама эта корова что-то точно знает, и он снова повторил её застрявшую в голове фразу. А может, Кучина она по мужу?»
В памяти всплыло, как отец однажды сказал ему: «Род наш не прервётся, Ванька, мы в этих краях издавна, а фамилию ты не меняй, слышь?! Не тянись обратно к нашей Может, потом, когда-нибудь Ты что думаешь времена эти хорошие навсегда кончились, раз товарищ Сталин умер? Не верь! Запросто всё опять обернуться может. Не верь этой власти. А вернутся потянет тебя фамилия моя в яму. Сиротенко так Сиротенко! Не в этом дело»
Будто сейчас всё было: отец, сидящий на проваленном топчане и тяжко отдыхивающийся после очередного приступа кашля. Его впалые щёки то проваливались, то надувались до половины, их коричневая морщинистая кожа резко светлела, растягиваясь и становясь гладкой, отчего лицо приобретало совсем другое, клоунское выражение глаза утопали в глазницах и тонкий нос проталкивался между двух шаров.
Через месяц звонков, писем, разговоров что-то стало проясняться, правда, плохо сходились даты, потому что эта Кучина не раз теряла паспорт, нигде не числилась и где была, никто не знал, а расписывалась, очевидно, так далеко от этих краёв, что расспросить кого-нибудь лично не представлялось возможным Да и кому теперь было до этого дело!
«Раньше бы с сожалением подумал Сиротенко и вдруг ужаснулся этой мысли: Раньше! Что со мной? Неужели это сладкое бремя власти и меня раздавило?! Раньше это когда? Когда был сталинский порядок? Порядок, который меня в Сиротенко превратил?!! Да, бросишь тут курить Тут сопьёшься, пожалуй! Вот что»
А месяца через два, когда ему показалось, что он докопался до дна, вдруг ночью, ухмыляясь и изогнувшись над ним, так чтобы упереться носом в его лицо, выпростался из тьмы вопрос: «А может, она сейчас ещё кого-нибудь наплодила?»
И первым делом утром, дождавшись «приличного» времени, он позвонил Волосковой: «Всех, всех проверяй теперь, Ирина Васильевна, сказал он в конце разговора. А без этой проверки ни одного дела не подпишу!»
Посреди долгой зимы случился дождь. Не дождишко из пролетавшей тучки, а настоящий, обильный, обложной. Он заштриховал серый день, как опытный ретушер. Сугробы осели, накатанные колеи превратились в ручьи с ледяными берегами, дороги осклизли ни пройти, ни проехать.
Ирина Васильевна стояла у окна и смотрела сквозь туманный воздух на почерневшие продрогшие веточки, с которых срывались капельки набегавшей влаги.
«Зиме шубку, весне юбку, почему-то неотвязно вертелось у неё в голове. Зиме шубку, весне любку»
«Зачем Сиротенко затеял какой-то поиск? У Паши все бумаги чистые! Мать от ребёнка отказалась, и письмо есть, отца вообще ищи-свищи всё равно найти невозможно Да, честно сказать, и слава Богу Всё равно, кроме неприятностей, ничего не получится Объявится начнёт вымогать да кобениться А так: круглый сирота, диагноз какой надо, по инстанциям всё подписано, все решения, согласие усыновителей, все их бумаги всё в порядке. Мальчишка бы уехал, а потом делай, что хочешь. Есть у него братья, сёстры, нет ли какая разница? Где их искать? Зачем? Ни они его не знают, ни он их До него она родить никого не могла сама под стол пешком ходила. Если уж кто найдётся, то младше. А найтись вполне может. Только когда? Кто знает, где её носило, где искать по всей стране Да на это ж годы уйти могут. Найдут не найдут. Глупо как-то! Пока не буду уверен, что у него нет ни братьев, ни сестёр, не подпишу Сиротенко, Сиротенко Стелет-то мягко, а если задержит дело, не отступится?»
Он нравился ей, она говорила: «Мужчина!» Для неё это было не пустое слово Когда с мужем расходилась, самое обидное, что ему бросила: «Какой же ты мужчина, если женщину обижать можешь?» Сиротенко мужчина! В нём какая-то самость есть.
«И что он про свою фамилию намекал?.. Да, ладно, чего беспокоиться?! Всё нормально будет! Собрались все бумаги, и он подпишет!»
Теперь выходило так, что на нём все концы сошлись.
«И на кой чёрт мне это надо! Работал бы себе и работал, и не лез бы никуда, и не пел бы опять чужие песни! А почему чужие? Когда мальчишкой был, терпел деться некуда, а теперь-то сам себе забот напридумывал!»
Обычные житейские мысли лезли в голову, толпясь и сбивая друг друга. Что ребята уже выросли и не нужна им помощь, что дай Бог так век дожить, чтобы и у них не надо было одалживаться, что на жизнь хватает и зачем тогда лезть наверх, непонятно Он всегда обращался к своей палочке-выручалочке слову, которое дал себе, и всегда боялся, что однажды сфальшивит, совсем чуть-чуть покривит душой, чтобы прикрыться своей клятвой. Он боялся этого больше всего на свете, потому что верил только одному человеку Ивану Сиротенко. Случись ему отступить, зачем жить тогда? А чем выше забираешься, тем труднее оставаться самим собой. Он давно это понял.