Мысль её сбилась, перескочила и повела совсем в другую сторону. Всю жизнь её мать тут проработала. С нянечки начала. После войны замуж вышла, потом она, Ирка, родилась. А мать росла, поднималась в должностях, да и осталась тут кормиться-то надо как-то. Отец ушёл за копейкой и поминай, как звали. А дочь выросла при детдоме, с ребятами. И в школу тут ходила. Потом их перевели в городскую, с шестого класса. А мама до директора дослужилась. Теперь она вот на её месте оказалась. «По наследству!»
Она усмехнулась и одёрнула полы пиджака. Помедлила в задумчивости, высунулась из окна, притянула к себе створки, оставила их незамкнутыми и пошла к столу.
«Ладно, произнесла она вслух и опустила руки на стопку папок. Авось, повезёт. Оно всегда нас выручало авось, додумала она. Просто, как живое. Или живой. Авось мужик такой, мужчина, на которого положиться можно. Где он бродит?! Черт его носит невесть где? Да уж лучше так, чем какое-то оно. Авось Среднего рода ни то, ни сё Нет! Авось это мужик! Авось, ну, шевельнись, шевельнись, помоги, давай! Она улыбнулась, поглядела на себя в зеркало и покачала головой: Э-эх, Ирина Васильевна, Ирина Васильевна, не живётся тебе, не живётся! Да уж ладно, что кому на роду написано!»
Так она неподвижно сидела, оперев на стол локти. Такой, значит, день сегодня выдался задумчивый. Редко это случалось. Неожиданно муха снова ворвалась в комнату сквозь оставленную щель!
«Ну, надо же!» хмыкнула хозяйка кабинета.
Муха, делая невероятные виражи, носилась по замкнутому пространству и то ли не могла снова найти вход, через который залетела, то ли не желала воспользоваться предоставленной возможностью. Она словно предвидела, что на дворе завтра польют дожди, туман под утро станет изморозью, потом холод и вовсе скуёт этот оцепеневший мир, и ей не будет другого такого тёплого и сытного угла, как за шкафом с личными делами детей в этом директорском кабинете.
«Хм! усмехнулась опять Ирина Васильевна. Надо ж!.. Все мы так рвёмся, незнамо зачем, в закрытые двери! А как выход найдётся, рискнуть боимся! Хм»
Повод для таких раздумий был нешуточный. На Пашку запрос пришёл. Вчера ещё Семён позвонил, и она почувствовала какое-то необычное волнение, что-то похожее на ревность шевельнулось и стало как наждаком изнутри драить, и под ложечкой засосало.
Чегой-то его вдруг? Ему уже шесть почти! Таких больших усыновлять не любят, вообще-то. Да и привыкла к нему. Все привыкли.
Пять лет он у них, поди? Больше! Ему ещё года не было, когда перевели из дома ребёнка. И мать его она знала. Мать! Это название одно, что мать Мать-перемать Четырнадцать лет Да, уже почти четырнадцать ей исполнилось, когда родила. Значит, с каких пор она к мужику в руки попала?
На улице росла вот и попала. Мать пьяница, отца и вовсе не видела, кто он был-то? Только что портки носил вот и весь его облик. Может, здешний, тоже пропойца, а может, за бутылку мать кому проезжему услужила. И дочь так же, значит. То ли по рукам пошла, то ли кто сманил её, подкормил и приспособил, пока не понесла тешился, а потом выгнал.
Она же с Настей в детский сад ходила. Потом они в разные школы определились. Да-да-да, почему-то эта Зойка в заводской район подалась. Далеко ведь! А жили они тут, по соседству, через улицу, и она попадалась иногда на глаза: рослая девка, красивая чулочки со стрелочкой, беретка, каблучки. Ей лет двенадцать было. Ну, а как перестройка сюда докатилась, у многих жизнь перевернулась, да не у многих удержалась-то, скорее обрушилась. От вольницы мозги поплыли.
А мальчишку она прямо в роддоме бросила, и в графе «отец» прочерк оставила. Боялась, наверное, что отомстит ей тот, кого впишет его ж тягать бы стали. Или откупился он. Отца нет, мать малолетка, от родительских прав отказалась. А потом она исчезла из города вовсе. Выписалась и через неделю исчезла. Всё. Милиция городская у себя в поиск поставила, а дальше её пропажу разглашать не стала обычное дело. Не она первая, не она последняя. Чего шум поднимать? А вдруг объявится? И так бывает. Да ещё права качать начнёт: «Где мой ребёнок?»
Да, вот шесть лет почитай ни слуху, ни духу. Пашка Пашку жалко А может, и повезло ему, что мать не забрала с собой и не изломала с первых дней всю жизнь. Что ему светило-то? А тут его все любят.
«Вот что! она поняла, отчего так смутно ей на душе и скребет внутри. Заберут и всё! А привыкла. Раньше было даже подумывала себе его взять»
«Вот что! она поняла, отчего так смутно ей на душе и скребет внутри. Заберут и всё! А привыкла. Раньше было даже подумывала себе его взять»
Славный мальчишка получился и на вид, и характером. Только пугал иногда: как забьётся в угол и замолчит всё! Не вытянешь слова! Любимым мороженым не заманишь. Сидит волчонком, зубки острые, ротик щелью и глаза серые, как стеклянные, делались. Из-под чёлки соломенной смотрят в одну точку. Чего ему там в гены напустили? Не на трезвую голову его делали.
«Да протянула она про себя, чтой-то я так с одного звонка поплыла? Может, и не возьмут ещё. А правду сказать: хорошо бы взяли! И ему хорошо. Всем хорошо».
Она оперлась руками на стол, встала и прислушалась: муха всё так же неутомимо носилась по кабинету.
«Ну и чёрт с тобой! Поганка! Вот привязалась!»
Ирина Васильевна стянула створки окна до конца, туго опустила шпингалет в закрашенное гнездо, повернула его в сторону, прислушалась и посмотрела на часы это приближался скорый.
Пора домой. Она вышла в коридор и крикнула Клавдию, остававшуюся на ночь, чтобы предупредить, что уходит.
Старый дом потрескивал в любую погоду. Похоже, это про него сказано: ломит старые кости. Зимой в растрескавшиеся брёвна набивался снег, таял даже в крепкий мороз на прямом солнышке, вода внутри щелей застывала по ночам от лютой стужи, и лёд распирал стенки, в теснину которых попадал. Высушенные годами брёвна откликались и звук разносился по всему дому Летом дом тоже трещал не хуже то чуть проседал на фундаменте с одной стороны и кряхтел, как старик, опускавшийся на стул, то усыхал долго и неравномерно после весенних затяжных дождей Да мало ли отчего кряхтит и охает всё на свете старое и солидно поношенное?
Но был в этом доме, а попросту сказать, старой двухэтажной избе, особый дух, состоявший из давних запахов, теплоты самих стен, набравших за долгие годы и слёз ребячьих, и смеха, пропитанных надеждами, горечью огорчений и радостью ночных снов.
Когда-то строил это жилище богатый купец для своей семьи. С большими гостиными, буфетными, бильярдными, спальнями и библиотекой, гостевыми и комнатами для прислуги. А подвалы приспособлены были и для винного погреба, и для кладовых.
Когда перевернули большевики жизнь в столицах, новое долго ещё катилось за Уральские горы да, наконец, и тут разлилось бездумным безобразием вольницы и беззакония. Купец, конечно, сбежал, прихватив лишь то, что меньше весило и больше стоило: золотишко да камешки он ещё надеялся вернуться, видно, да не вышло.
Дом разграбили дочиста! Даже сукно с бильярдных столов пообдирали Хорошо, что ещё красного петуха от дури не подпустили. Постоял он пустым недолго. Новая власть отдала его сразу под приют для беспризорников, а потом так и вышло по этой линии служить дому: недолго интернатом для ребят, вышедших из исправительной колонии, а потом уж детским домом Большие комнаты перегородили спален понаделали, на втором этаже решётки железные снаружи оставили, чтоб ребята не вывалились ненароком, а на первом поснимали, обои переклеили, да новую грубую мебель завезли. Но неведомо как сохранился уют и жилой дух в этих стенах. И хорошо тут дышалось.
Может, ещё и невольная заслуга власти была в том, что назначали сюда начальствовать не комиссаров партийных в кожанках, а жителей местных. Сперва учительницу из села близлежащего, потом подряд несколько молодых, да видно, случайных людей они не удержались. А следом, после войны Волоскову, мать Ирины Васильевны. И проработала она тут до своей смерти. Умерла ещё совсем нестарой женщиной.
От неё остались в наследство степенность и основательность заведённых порядков, да дочь, которая похожа стала на родительницу всем: и лицом, и мыслями, и повадкой.
Каким образом возникают и распространяются слухи, даже в самом маленьком и незавидном скоплении людей, никто не знает. Любая солидная разведка заплатила бы большие деньги за толковое исследование по этому вопросу. Но весь мир обходится только предположениями.
Зинка остановила Пашку в коридоре у спальни. Она была старше на полгода и характером не чета своему другу-тихоне.
Паш, поманила она его. Тебя что, забирают? Только не ври, что не знаешь!
Я, правда, не знаю, испуганно пролепетал Пашка.
Вот видишь! укорила Зинка. Пашка удивлённо смотрел на неё, он не знал, что должен увидеть. А пойдёшь? Зинка пристально смотрела на него.