Третий знакомый тоже испугался и согласился с дураком, отступился от друга.
И кого бы, что бы ни хвалили при дураке у него на все была одна отповедь. Разве иногда прибавит с укоризной:
А вы все еще верите в авторитеты?
Злюка! Желчевик! начинали толковать о дураке его знакомые. Но какая голова!
И какой язык! прибавляли другие. О, да он талант!
Кончилось тем, что издатель одной газеты предложил дураку заведовать у него критическим отделом. И дурак стал критиковать все и всех, нисколько не меняя ни манеры своей, ни своих восклицаний. Теперь он, кричавший некогда против авторитетов, сам авторитет, и юноши перед ним благоговеют и боятся его. Да и как им быть, бедным юношам? Хоть и не следует, вообще говоря, благоговеть но тут, поди, не возблагоговей в отсталые люди попадаешь!
Житье дуракам между трусами.
Проклятие
Я читал байроновского Манфреда Когда я дошел до того места, где дух женщины, погубленной Манфредом, произносит над ним свое таинственное заклинание, я ощутил некоторый трепет.
Помните: «Да будут без сна твои ночи, да вечно ощущает твоя злая душа мое незримое неотвязное присутствие, да станет она своим собственным адом».
Но тут мне вспомнилось иное Однажды, в России, я был свидетелем ожесточенной распри между двумя крестьянами, отцом и сыном.
Сын кончил тем, что нанес отцу нестерпимое оскорбление.
Прокляни его, Васильич, прокляни окаянного! закричала жена старика.
Изволь, Петровна, отвечал старик глухим голосом и широко перекрестился: Пускай же и он дождется сына, который на глазах своей матери плюнет отцу в его седую бороду!
Это проклятие показалось мне ужаснее манфредовского.
Сын раскрыл было рот, да пошатнулся на ногах, позеленел в лице и вышел вон.
Воробей
Я возвращался с охоты и шел по аллее сада. Собака бежала впереди меня.
Вдруг она уменьшила свои шаги и начала красться, как бы зачуяв перед собою дичь.
Я глянул вдоль аллеи и увидел молодого воробья с желтизной около клюва и пухом на голове. Он упал из гнезда (ветер сильно качал березы аллеи) и сидел неподвижно, беспомощно растопырив едва прораставшие крылышки.
Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг, сорвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой и весь взъерошенный, искаженный, с отчаянным и жалким писком прыгнул раза два в направлении зубастой раскрытой пасти.
Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище но всё его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!
Каким громадным чудовищем должна была ему казаться собака! И все-таки он не мог усидеть на своей высокой, безопасной ветке Сила, сильнее его воли, сбросила его оттуда.
Мой Трезор остановился, попятился Видно, и он признал эту силу.
Я поспешил отозвать смущенного пса и удалился, благоговея.
Да; не смейтесь. Я благоговел перед той маленькой героической птицей, перед любовным ее порывом.
Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.
Последнее свидание
Мы были когда-то короткими, близкими друзьями Но настал недобрый миг и мы расстались, как враги.
Прошло много лет И вот, заехав в город, где он жил, я узнал, что он безнадежно болен и желает видеться со мною.
Я отправился к нему, вошел в его комнату Взоры наши встретились.
Я едва узнал его. Боже! что с ним сделал недуг!
Желтый, высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой бородой, он сидел в одной, нарочно изрезанной рубахе Он не мог сносить давление самого легкого платья. Порывисто протянул он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно прошептал несколько невнятных слов привет ли то был, упрек ли, кто знает? Изможденная грудь заколыхалась и на съёженные зрачки загоревшихся глаз скатились две скупые, страдальческие слезинки.
Сердце во мне упало Я сел на стул возле него и, опустив невольно взоры перед тем ужасом и безобразием, также протянул руку.
Но мне почудилось, что не его рука взялась за мою.
Мне почудилось, что между нами сидит высокая, тихая, белая женщина. Длинный покров облекает ее с ног до головы. Никуда не смотрят ее глубокие бледные глаза; ничего не говорят ее бледные строгие губы
Эта женщина соединила наши руки Она навсегда примирила нас.
Эта женщина соединила наши руки Она навсегда примирила нас.
Да Смерть нас примирила.
Цитаты
Если бы с молодостью уходило одно хорошее то остальные возрасты человеческой жизни показались бы до того невыносимы, что всякий индивидуум перерезывал бы себе горло на тридцать втором году. Много дрязг плавает в шумных волнах молодости и уплывает с ними; а всё-таки лучше этих волн нет ничего.
* * *Кто пожил, да не сделался снисходительным к другим, тот сам не заслуживает снисхождения.
* * *Люди, избалованные в детстве, сохраняют особый отпечаток до конца жизни.
* * *Музыка это разум, воплощённый в прекрасных звуках.
* * *О молодость! Молодость!.. Может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности всё сделать, а в возможности думать, что всё сделаешь.
* * *Спорь с человеком умнее тебя: он тебя победит, но из самого твоего поражения ты можешь извлечь пользу для себя. Спорь с человеком ума равного: за кем бы ни оставалась победа, ты по крайней мере испытаешь удовольствие от борьбы. Спорь с человеком ума слабейшего: спорь не из желания победы, но ты можешь быть ему полезным. Спорь даже с глупцом! Ни славы ни выгоды ты не добудешь Но отчего иногда не позабавиться!
* * *Тайны человеческой жизни велики, а любовь самая недоступная из этих тайн.
Да ведь известное дело: от плохого к хорошему никогда не идешь через лучшее, а всегда через худшее, и яд в медицине бывает полезен.
* * *Не ревнует тот, у кого нет хоть бы капли надежды.
* * *Смешного бояться правды не любить.
Лев Толстой
Апостол Иоанн и разбойник
После смерти Иисуса Христа ученики его разошлись по разным землям, делом и словом проповедуя его учение. Любимый ученик Христа, Иоанн, проповедовал в богатых торговых городах греческих. В одном городе, во время проповеди, увидал он в толпе молодого человека. Юноша слушал и глаз не спускал с говорившего. Апостол Иоанн после проповеди подозвал его к себе и долго говорил с ним. Увидел он, что юноша всей душой готов принять учение Христа, что душа у него горячая, но нет у него веры. «Ему нужен надежный друг и советник, подумал Иоанн, а то собьется он с доброго пути, пойдет за дурными людьми». Собрался апостол идти дальше на проповедь в другие места и, перед уходом, повел юношу к епископу и сказал ему:
Я ухожу, а ты позаботься о нем: укрепи его веру в Христа, охраняй его от всего дурного.
Епископ обещал, взял молодого человека к себе в дом, учил его и окрестил.
Окрестивши, епископ перестал о нем заботиться так, как заботился прежде; «Теперь уж он крещением спасен от всего дурного», думал епископ. Молодой человек сошелся с дурными товарищами, стал с ними пьянствовать, распутничать. Порой нападало на него будто раскаяние, но у него уже не было настоящей веры, чтобы оставить дурную жизнь. Для разгульной жизни нужны были деньги. Стал он их добывать всякой неправдой; и ушел он из города, и стал жить разбоем.
Он скоро прославился своей удалью, и разбойники выбрали его своим атаманом.
Вернулся апостол Иоанн с проповеди, пришел к епископу и спросил:
А где то сокровище, которое ты взял на хранение?
Епископ сначала не понял, о чем спрашивает апостол; он подумал, что Иоанн его спрашивает о деньгах, которые жертвовались на бедных и больных.
Не о деньгах спрашиваю я тебя, сказал Иоанн, а о душе брата. Я оставил у тебя юношу, где он?
Он умер, с грустью отвечал епископ.
Когда умер? Какою смертью умер? спросил апостол.
Ослепла его душа, и он стал злодеем, грабителем, душегубцем, отвечал епископ.
Не ждал апостол такой вести; огорчился до слез и сказал епископу:
Горе ему, горе и нам всем! Не был ты для него надежным другом и наставником, а то бы он не ушел от тебя: я знаю его молодую, горячую душу. А что сделал ты, чтобы вернуть его, чтобы спасти его?
Епископ молчал. Иоанн сказал бывшим при этом людям:
Дайте мне скорее коня, покажите дорогу в горы.
Люди стали его отговаривать:
Не езди, от разбойников нет там никому ни прохода, ни проезда. Не губи себя, учитель.
Но Иоанн не стал их слушать, взял коня и собрался ехать. Стыдно стало людям отпустить старика одного; вызвалось несколько человек его проводить.
Поехали; въехали в лес, стали подниматься в гору. Подъем был крутой, ехать было трудно. Долго ехали так. Вот показалось впереди несколько разбойников. Люди испугались и бросились назад, а Иоанн пошел им навстречу. Разбойники схватили его. Удивились они, что он и не защищается, и пощады не просит.