Ты Полина, да? вдруг прояснилось сознание бизнес-леди. Это с тобой мы на Валюшиных именинах про саратовские огни пели?
И как пели! Народ рыдал от восторга и требовал концерт в одном, а то и двух отделениях, подтвердила я.
И подумала: «Тогда ты, как и сейчас, порядком надралась».
Тоже расследуешь? горько вопросила она. Плакать надо, за души их молиться, а вы расследуете.
И кто еще?
Полиционеры. Лилька, Анька и Егор донимают. Родственники заколебали. Я ничего не замечала. А все косятся, будто обязана была, или замечала, но скрываю. Я ее деду говорю: «Разве что самодисциплина у Вали начала зашкаливать». Он мне: «Вы с коньяком поаккуратнее. Руководителю надо уметь держать себя в руках». Представляешь?
Как это, зашкаливать? не поняла я.
Так. Всем объясняю, никто не врубается. Самодисциплина, это когда человек что-то делает через «не хочу», причем основательно, как не каждый страстно желающий в состоянии. Валюша пахала, как проклятая. Новое отделение очень быстро открыла. А видно было, что без охоты, что сама себя заставляет. Я спрашивала: «Зачем спешить»? Она отшутилась: «Важно не зачем, а куда». Ну, виновата я в том, что только это и могу рассказать?
Нет, конечно. Вы отдохните, Ольга. Погодите! С Валей раньше случалось подобное?
С вами со всеми отдохнешь! вновь разъярилась она. С ней не случалось, у нее это хронически. Мне, мне нужны были престиж, зарплата, премии. У меня квартиры нет и машина позорная. А у нее все есть, ей все по фиг, только Сашка на уме. Но она умела притворяться заинтересованной. Только тут вдруг видно стало все по фиг навсегда. Пока! Надоели мне любопытные до черта.
Пока, пробормотала я.
И поздравила себя с единственной добытой новостью Ольга Суховей напивалась не эпизодически, а регулярно. Впрочем, не факт. В медицине короткие скамейки запасных. Много ли людей усадишь ждать освобождения двух кресел заведующего отделением и главного врача, если их традиционно занимают по блату. И вот в кои-то веки умной, терпеливой, трудолюбивой бабе повезло с работой. Не успела ни квартиру купить, ни машину сменить, как стряслось несчастье с Валей. Оставят ее теперь в Центре? Под чьим он будет началом? Не продадут ли? Тогда Ольга точно вылетит. Присосешься тут к бутылке в ожидании худшего.
Я, как водится, выбранила себя за то, что не могу относиться к людям однозначно. И напоследок набрала номер родимой Настасьи.
Что? Что случилось? завопила она дурным голосом.
Настя, это я, Поля.
Поняла, поняла. Но тебе же еще два дня молчать!
От ее беспокойства у меня внутри воцарился январь. Когда мороз, сугробы, а щека ощущает рьяное солнечное тепло. Это непередаваемо здорово. О чем я немедленно подруге и сообщила.
Мне самой приехать или бригаду вызвать? озадачилась Настасья.
Бригаду. Где двое с носилками, один с лопатой.
Поля, только не это! Что бы ни случилось, надо жить. У тебя ребенок!
Настасья, ты, о чем подумала, а? В своем уме?
Когда тебя вижу или слышу, в твоем, огрызнулась она. Поэтому и волнуюсь. Так зачем тебе понадобился могильщик?
Косаревых убили. Обоих.
Ничего себе! воскликнула докторица и что-то выронила из надежных хирургических рук.
Чертыхнулась, извинилась перед Богом, незатейливо выматерилась. Я вспомнила Ольгу и подумала: «Это у них профессиональное». И проявила участие:
Градусник разбила? Теперь твою клинику ломать надо?
Бутерброд не удержала, сердито сообщила Настасья. Он, разумеется, маслом вниз.
Впредь мажь с обеих сторон.
Кончай издеваться, малоежка несчастная, жалкая. Рассказывай.
Я изложила то, что изволил сообщить мне Виктор Николаевич Измайлов. И сразу спросила:
Как тебе способ убийства?
Во времена всеобщего вооружения садистский.
Значит, Вик правду говорил, это не легкая смерть?
Прикинь сама, человек чувствует нехватку воздуха, вдохнуть рефлекс безусловный, во сне, не во сне, надо. А он очнуться и пошевелиться не может. Приятно?
Но все-таки быстро.
Извини, Поля, сердце мгновенно только пуля останавливает. А мозг гибнет без кислорода свои пять минут при любом раскладе. У живых более чем приблизительные представления об умирании. Поэтому кто-то мог решить, что удушение спящего щадящий способ.
Вик сказал, бесшумный. И один слабосильный играючи справится с двумя молодыми и здоровыми.
Вик сказал, бесшумный. И один слабосильный играючи справится с двумя молодыми и здоровыми.
Ну, если твой Викник сказал, недовольно протянула Настасья, полагающая, что Измайлов мне не пара еще упорнее моей мамы, то да.
Настя, как мыслишь, кто убийца по образованию?
Спроси что-нибудь полегче. Я бы исключила химиков, фармацевтов и врачей.
Надо же. А я наоборот
Поля, если уж людям что-то подмешивали в питье, эти обошлись бы без подушки.
Отравили попросту?
Конечно! Химики воспользовались бы ядом, а фармацевты и врачи в состоянии передозировать наверняка абсолютно все. За самоубийство точно сошло бы. Поль, скажи мне, наконец, почему погибают в расцвете лет всегда лучшие? С Сашей я почти не общалась, но Валя душа человек. Последний раз у тебя виделись, она меня консультантом звала. Я уже собралась разбогатеть.
Ольга Суховей тоже.
Кто это?
Валин заместитель.
Сколько раз просила, говори мне заместительница. Кофе вон уже среднего рода, победили употребляющие его низы. А с женскими должностями и профессиями никак не разберутся. Сочувствую этой Суховей, как самой себе. Переживает?
Коньяк глушит.
Это по-нашему. Надеюсь, без снотворного?
Типун тебе на язык, Настасья.
Ладно, Поля, у меня тут гора историй болезней. Вале в какой-то мере повезло, она их больше в глаза не увидит.
В отличие от тебя она имела возможность бросить свой Центр в любую минуту.
Но не бросила. К тебе точно не приезжать? Я хотела дома прибраться.
Точно. Завтра увидимся.
Завтра операционный день, я до вечера в клинике. Это ты у нас тунеядка.
Тогда послезавтра.
Звони, раз уж всполошила.
«И у Настасьи приработок сорвался, подумала я. Точно, Валя ее уговаривала выкроить время, чтобы поработать в Центре. По-моему, хотела помочь. Подруга моя назвала сумму очередной прибавки к зарплате, Валя воскликнула: Доколе же над золотыми головами и руками будут издеваться. И, тактично выждав минут десять, предложила вести прием у себя. Сколько людей, которым Косаревы платили жалованье, которые рассчитывали на них, сидят сейчас, как на иголках. Тоска».
Я посмотрела на часы. День миновал. Я тысячу слов сказала, но в ответ ни одного, потребного сыскарям, не услышала. А они, бедняги, вторые сутки так бились. Пора было готовить Вику ужин. Если сведений никаких не раздобыла, то хоть накормлю человека. Ему сейчас все равно, что в тарелке, но это не повод халтурить. Я спустила ноги на пол, привычно встретилась ступнями со шлепанцами, и тут зазвонили в дверь.
Приученная к набегам своих неуравновешенных приятелей и приятельниц, я потопала открывать. И была заранее благодарна любому, кто отвлечет меня от мыслей об убийстве. В глазок взглянуть по своему обыкновению не удосужилась. И едва в обморок не грохнулась, увидев на пороге собственной квартиры Илону, домработницу Косаревых.
Пятидесятилетняя пышечка, признающаяся, что забыла, какого цвета ее «природные» волосы, была, как всегда, тщательно причесана племянницей парикмахершей. И накрашена строго по указаниям сожителя племянницы начинающего визажиста. Одевалась она по собственному врожденному, но не развитому достатком вкусу. При внешней приятности состояние Илоны я определила бы термином невменяемость.
Здравствуйте, Полина Аркадьевна, медленно сказала она высоким, но с явной хрипотцой голосом. Я к вам.
Добрый вечер. Проходите.
Я сообразила, что раньше никогда к Илоне не обращалась, видела мельком, имя ее знала от Вали, а об отчестве представления не имела.
Ваш адрес мне дала Валентина Алексеевна, продолжила Илона, застыв посреди прихожей и глядя мимо меня.
В каком смысле дала? опешила я. Когда? Да пойдемте же в комнату. Кофе хотите? Водки? Как вас по батюшке?
Зовите Илоной.
Тогда и меня зовите просто Полиной. Как насчет адреса
Водки я выпью.
Пока я наскоро готовила закуску, Илона, притащившаяся за мной в кухню, словно боялась оставаться одна, молча, прямо сидела на стуле. И лишь выпив рюмку и равнодушно сметав яичницу с помидорами, заговорила вновь:
Перед новым годом Валентина Алексеевна выдала мне премию в размере месячного жалования. Хозяйка была не жадная, таких поискать. А потом и говорит: «Отдыхайте, Илона, до четырнадцатого января. Вы пристраиваться не умеете, про вас все забудут о себе не напомните. Поэтому, если со мной что-нибудь случится, идите к Полине Аркадьевне. Она вас определит на хорошее место, не к самодурам каким-нибудь». И адрес продиктовала. Я ей: «Про что вы, Валентина Алексеевна»? А она: «Это на всякий случай. Жизнь непредсказуема». Сначала я подумала, чудит. Потом решила, намекает на увольнение и по доброте душевной отдает вам. Расстроилась, плакала, вспоминала, чем могла не угодить. И вдруг такое.