Далее, в течение суток, жизнь была, как хаотичная мозаика светлых и темных промежутков. Провалы в памяти перемежались с картинками моего бытия вот я блюю в загаженное очко, вот Федя ведет меня по качающемуся на волнах перрону, вот помятый капитан сдает нас другому офицеру, и мы снова грузимся в вагон.
Очнулся я от острого желания. Придерживая обеими руками мочевой пузырь, сполз с полки.
Очухался, сказал Федор. Они с Сашей и еще двое парней сидели за столом. Мой взгляд остановился на бутылке и желудок болезненно сжался. Вихрем домчавшись до туалета (на мое счастье, он был не занят), я умудрился мочиться и блевать одновременно. Поплескал холодной водой на свою гудящую опухшую голову, прополоскал рот, в котором тараканы нагадили, и решил больше ни капли этого дерьма.
Когда я вернулся в купе и отказался от предложенной рюмки, то Федя объяснил мне, что, во-первых, это самый лучший метод лечения. Во-вторых, он, то есть Федор, только что рассказал, какой ты, то есть я, крутой парень, особенно в плане баб и выпивки. И, в-третьих, отказ является проявлением неуважения к коллективу.
Коллектив я уважил, потому что хотел быть крутым, особенно в плане баб. И через несколько минут, действительно, стало лучше. Я включился в общение и, так как был самый трезвый, видел, что каждый говорит о своем, и все слушают друг друга. После второй, ощутив физический и душевный подъем, высказал свое мнение о последних событиях в стране и мире, о силе духа наших парней, воюющих в горячих точках, и о бабах, оставшихся дома. В какое-то мгновение, я понял, что все слушают только меня. Потеряв реальность на фоне алкоголя, ударившего по мозгам, я красочно и подробно описывал сексуальные оргии с Катькой (не знаю, почему, но я выбрал подружку Кости для своего пьяного бреда). Стоило мне на неё посмотреть, и она уже была готова. Заводилась с пол-оборота. Еле досиживали до конца урока, затем бегом в сторону спортзала, там под лестницей был укромный уголок. Юбку поднимает, а там уже ничего нет.
Дальше я вывалил на замерших попутчиков всю информацию, почерпнутую мной из порнографических журналов. Тело, теперь уже без имени, созданное в моем воображении на основе цветной полиграфии, глухо стонало. Двигало бедрами. Я протянул руки к груди, качающейся в такт движениям.
Но тут кончил Саша. Он еще на Катьке выпучил глаза и дышал через раз, а на безымянном теле захрипел, держась обеими руками за штаны.
Вот они, какие, женщины, сказал Федя, отвлекая внимание от красного, как рак, Саши, ну, за них, проклятых.
Замахнули, выдохнули. Чтобы отвлечься, переключились на спорт. Выпили за российских чемпионов всех времен от древнегреческих олимпиад до наших дней. Потом провал в памяти практически до конца поездки.
Раннее утро. После трех дней пути земля под ногами дрожит в такт движения поезда по рельсам. Ощущаю себя мерзко в теле слабость, в голове муть. Старательно вдыхаю божественно вкусный хвойный воздух. Мы идем по грунтовой дороге, которая, как бесконечная река, течет по бескрайней тайге. Постепенно оживаю. Когда после очередного поворота дороги, мы подходим к железным воротам с красной звездой, я уже чувствую себя относительно хорошо, с интересом смотрю на окружающую жизнь.
После бани и переодевания в военную форму, посмотрел на себя в зеркало и понял родина в опасности. Висящая мешком на худом теле форма, перетянутая ремнем, и пилотка на опухшем лице. Из коротких рукавов торчат кисти рук, а тонкие ноги в штанах цвета хаки утонули в раструбах кирзовых сапог, в которых портянки сразу сбились к носку.
Вечером появился капитан и толкнул речь перед строем, из которой я понял, что мы молодые бойцы и нас целый месяц будут учить защищать Родину. Затем он ушел, а сержант Хаматгалеев (я не националист, но внешний вид сержанта напомнил мне о нелегкой доле русичей под монголо-татарским игом) кратко, емко и образно объяснил, что нас ждет и в какую позу он нас поставит в процессе освоения всего многообразия воинских знаний.
В последующие дни я понял, что он имел в виду. С подъема до заката не было ни одной свободной минуты. Оказалось, что солдат должен много уметь. Помимо умения с криком «ура» бежать в атаку и стрелять в сторону противника, надо еще уметь подшивать воротнички, стирать и гладить свою форму, мыть пол, чистить очко, подбирать раскиданный мусор и совершать массу других далеких от штыковой атаки действий.
Сержант много внимания уделял спортивной подготовке от утренней трехкилометровой пробежки до частых занятий на перекладине. И, если в утренние пробежки я быстро втянулся, то перекладина была для меня виселицей, то есть, я на ней висел, как мешок. Любимой забавой для сержанта было гонять нас по несколько раз в день по полосе препятствий. Я проклинал тот день, когда мать решила не делать аборт, я посылал подальше все национальные меньшинства страны, я напрягал свое слабое тело в попытке преодолеть препятствия, но полоса была для меня непреодолима. Как правило, я застревал на шведской стенке, ну, если раньше не падал с бревна или не допрыгивал до другого края рва с водой. Все сидели на траве и прикалывались над моими нелепыми прыжками на шведскую стенку.
Сержант много внимания уделял спортивной подготовке от утренней трехкилометровой пробежки до частых занятий на перекладине. И, если в утренние пробежки я быстро втянулся, то перекладина была для меня виселицей, то есть, я на ней висел, как мешок. Любимой забавой для сержанта было гонять нас по несколько раз в день по полосе препятствий. Я проклинал тот день, когда мать решила не делать аборт, я посылал подальше все национальные меньшинства страны, я напрягал свое слабое тело в попытке преодолеть препятствия, но полоса была для меня непреодолима. Как правило, я застревал на шведской стенке, ну, если раньше не падал с бревна или не допрыгивал до другого края рва с водой. Все сидели на траве и прикалывались над моими нелепыми прыжками на шведскую стенку.
Я отдыхал, когда мы учили устав воинской службы и маршировали строевым шагом на плацу. В свободное время вечером большинство, приготовив все на завтра, садились писать письма домой. Я сидел и размышлял, кому бы мне написать, но, кроме отца, писать было некому, а ему я писать не хотел. Во всяком случае, пока. Я бездумно смотрел в окно на заходящее солнце, такое же одинокое в холодном космосе, как я. С радостью услышав сигнал отбоя, я ложился спать, но следующий день и новые проблемы приходили вновь.
В одно прекрасное утро я получил удовольствие от пробежки бодрящая утренняя прохлада действовала возбуждающе. Я чувствовал легкость в теле, мой нос вдыхал лесные запахи, несущие ароматы свободы, мои окрепшие за месяц мышцы работали, неся тело по маршруту утренней пробежки. В этот день мы были на стрельбище. Я впервые держал в руках настоящий автомат. Утренняя эйфория в сочетании с приятной тяжестью оружия в руках дала результат все три пули, данные нам для стрельбы, я всадил в мишень. У меня возникло ощущение, что мишень сама приблизилась ко мне. Осталось только нажать на курок. Мне даже показалось, что все посмотрели на меня, как-то по-другому, может быть не уважительно, но с интересом. Сержант Хаматгалеев, явно от меня этого не ожидавший, скупо похвалил.
Затем пришел день, когда командир дивизии решил посмотреть, что за бойцы пополнили ряды его дивизии. Я стоял в строю по стойке «смирно» и молился, чтобы меня не заметили, но, будучи правофланговым, я выделялся ростом.
Полковник остановился напротив меня и, постукивая ритмично палкой по сапогу, оценивающе посмотрел.
Рядовой. Бегом на полосу препятствий, покажи, чему тебя научили.
Он еще не договорил, а я уже знал, что меня ждет. Боковым зрением я увидел, как изменился в лице сержант, и замерло дыхание в строю. «Видимо, у полковника полоса препятствий тоже фишка», запоздало подумал я, встретился глазами с ним и, прочитав там сомнение в моих способностях, лихо ответил:
Есть, бегом на полосу.
Строевым шагом вышел из строя. Чувствуя на своей спине взгляд полковника, слыша ритмичное постукивание палкой, я побежал к полосе. Ну, что же, полоса, так полоса, легко преодолею. Не останавливаясь и даже не пытаясь балансировать руками, пробежал по бревну. Прополз под натянутой сеткой, не задев её задницей. Легко, как кенгуру, перепрыгнул через ров с водой. Разбежавшись, прыгнул на шведскую стенку и перемахнул через неё, даже не поняв, что это было непреодолимое для меня препятствие.
Слегка запыхавшись, подбежал к полковнику и, перейдя на строевой шаг, остановился в метре от него.
Товарищ полковник. Ваше приказание выполнено. Разрешите встать в строй.
Молодец, солдат. Как фамилия?
Ахтин, товарищ полковник.
Молодец, Ахтин. Вот таких бы бойцов нам побольше, лицо полковника (жирное, пористое с короткими сальными волосами и носом картошкой) светилось от удовольствия. Встать в строй.
Есть.
По всем правилам строевого искусства встал в строй, ощущая себя незаменимым бойцом Российской Армии.
Сержант Хаматгалеев.
Я, сержант на своих кривых ногах вышел из строя.
Объявляю благодарность за хорошую подготовку молодых бойцов.
Служу России.
После того, как все начальство разъехалось, сержант подошел ко мне.
Что это было? спросил он.
Не знаю, честно ответил я.
Значит, ты меня не боишься, сделал глубокомысленный вывод сержант, в состоянии аффекта из-за страха перед полковником ты легко смог преодолеть все препятствия, а меня ты не боишься.
Было заметно, что это умозаключение его очень расстроило.
После отбоя я думал о том, что произошло сегодня. Во мне происходили изменения, благодаря которым я избавлялся от своих комплексов, от страха, погружающего мой разум в состояние панической прострации. Я мог делать все то, что был способен делать в реальности, и на что был не способен. А главное, это ощущение куража и кайфа мне нравилось. Я чувствовал себя человеком, которого уважают и с которым считаются. Уже засыпая, я понял, что мне бы хотелось, чтобы это состояние всегда было со мной.