Тогда и покажу кованые ворота виллы, мягко, открылись. Петр очнулся:
Все неправда. Тонечка мертва, она себя не может защитить. Но, если она жива, она мне все объяснит. Его светлость ввели в заблуждение мерзавцы, Тонечку опорочили Петр пожалел, что не взял блокнот. Он велел себе запомнить здание виллы фон Рабе:
У меня в Алапаевске тоже появятся такие ворота, и озеро, и причал для яхты фон Рабе отдал ключи от машины слуге:
Девиз нашего рода он указал на бронзовый террикон, на мраморном фасаде виллы. Имперский орел раскидывал мощные крылья, верхушку террикона венчала свастика:
Для блага Германии, Петр прочел готические буквы. Дул влажный, сырой ветер, в сером озере играли лучи заходящего, медного солнца. Они стояли на гранитных ступенях:
Яхта Максимилиан протянул стек, конюшни, теннисный корт. В подвале бассейн, каррарского мрамора, турецкие бани позвонив домой, Макс выяснил, что Отто уехал на обед, с друзьями из общества «Аненербе».
Схожу с Генрихом в хаммам, решил Макс, когда Муху домой отправлю. Я не пущу славянина в бассейн, в бани. Марта говорила, Клауберг считает плавание полезным, при беременности, даже сейчас невестка пользовалась бассейном каждый день:
Марта брезглива, и Генрих не придет в восторг, если узнает, что славянин окунался в ту же воду, что и его жена Макс добавил:
И подземный гараж, с лифтом, ведущим на виллу. Мы ведем скромный образ жизни. Машины и самолет нужнее рейху. Я всегда в разъездах, мои братья тоже. Отцу и невестке достаточно одного автомобиля вход в виллу напомнил Петру фотографии египетских храмов. Мраморный фасад, с колоннами, немного наклонялся вперед:
Похоже на рейхсканцелярию, человек сразу чувствует мощь государства они остановились перед высокими, бронзовыми дверями, с орлами и свастиками:
После обеда я покажу нашу картинную галерею Максимилиан махнул в сторону низкой пристройки, финского, темного гранита:
У меня одна из лучших коллекций в Берлине оказавшись в вестибюле, Петр понял, что еще никогда не бывал в таких домах:
Большевики разграбили Россию, присвоили сокровища царской семьи, и золото православной церкви, но у жидов никогда не хватит духа построить такое. Дом арийской семьи, крепость викингов зал вздымался вверх, к стеклянному куполу. Строгие колонны украшали черно-красные знамена, на площадке широкой лестницы висел огромный портрет фюрера. Гитлер, в партийном френче, простирал руку в нацистском салюте, на фоне развернутых флагов, со свастиками. Под картиной, на мраморном постаменте, стоял бюст фюрера:
Работы Арно Брекера заметил его светлость, как и статуи, на лестнице.
Статуи назывались: «Гимн молодости Германии». По словам герра Максимилиана, для мужской фигуры позировал его брат, Отто:
Отто считается образцом арийца, вы могли его видеть на плакатах они остановились перед семейным портретом, он сегодня занят, но вы с ним встретитесь на Рождество высокая, свежая елка, в центре вестибюля, тоже была увешана свастиками и портретами фюрера. Петр вдохнул запах леса, острый аромат хвои:
Володя радовался елке, подаркам. Он залезал ко мне на руки, просил: «Подними, папа! Хочу звезду!» верхушку елки фон Рабе увенчивала свастика:
А если Володя, не мой сын? Если я воспитывал чужого ребенка Петр похолодел.
Братьев фон Рабе изобразили в парадной, черной форме СС. Старший граф носил коричневый китель НСДАП. У ног красивой, высокой, белокурой девушки, в скромной синей юбке, и белой блузе, лежала овчарка:
Моя сестра Эмма, вы ее тоже увидите, Максимилиан улыбнулся:
Она позировала для картины «Юность рейха». Мою невестку герр Циглер попросил стать моделью для будущего холста об арийском материнстве Марта восторженно сказала:
Я вышиваю, качая колыбель, с Адольфом, под портретом фюрера. Генрих читает нам «Майн Кампф» брата Циглер собирался написать рабочим.
Подняв голову, Максимилиан свистнул:
Аттила, дружище! Ты соскучился овчарка, с портрета, сбежав по лестнице, предостерегающе оскалила клыки:
Аттила родился в Дахау, Петр Арсеньевич, фон Рабе потрепал собаку по голове, он недоверчив, к посторонним пес коротко зарычал.
Свой человек успокоил его Максимилиан, а где папа, и Генрих?
Свой человек успокоил его Максимилиан, а где папа, и Генрих?
Он прислушался:
Пойдемте, Петр Арсеньевич. Моя невестка и сестра хорошие музыкантши, младший брат играет на фортепьяно. Впрочем, кажется, они сейчас поют. Выпьем кампари, итальянский аперитив, довольно любезно добавил Макс:
Он пришел в себя. Но все равно, надо его проверить. Я понятия не имею, где сейчас Далила обретается. Может быть, и в Советском Союзе. Может быть, она поддерживала связь с Петром Арсеньевичем. Коммунисты вполне в состоянии отправить Муху агентом, в самое сердце рейха. Он сдал берлинскую группу, но невелика потеря, ради будущего Харнак и Шульце-Бойзен доступа к настоящим секретам не имели.
Аттила проскользнул в полуоткрытую дверь библиотеки, до них донеслось:
Mann und Weib und Weib und Mann,
Reichen an die Gottheit an
Максимилиан заметил:
Моцарт, Петр Арсеньевич. «Волшебная флейта». У моей невестки отличное сопрано. Генрих тоже хорошо поет щека Воронцова-Вельяминова покраснела:
Он, разумеется, узнал Моцарта, усмехнулся Макс, но пусть помнит, где его место. Генрих, вряд ли, разрешит Марте подавать ему руку. Она и сама не захочет штандартенфюрер толкнул дверь: «Вот и мы. Надеюсь, успели к аперитиву»
Мы с Тонечкой «Волшебную флейту» в Будапеште слушали Петр последовал за фон Рабе, но если она мне лгала, если Володя не мой сын? Я не верю, не верю. Тонечка не могла так поступить. Она тоже из аристократической семьи, дочь герцога в камине, за медной решеткой трещали кедровые поленья. Крупный мужчина, лет шестидесяти, с остатками рыжих волос на голове, поднялся с просторного дивана:
Гауптштурмфюрер, рад знакомству. Граф Теодор фон Рабе, мой младший сын, оберштурмбанфюрер Генрих фон Рабе брат его светлости носил домашний, твидовый пиджак, моя невестка, графиня фон Рабе в свете заходящего солнца ее бронзовые волосы играли тревожными огоньками. Шелковые гардины отдернули. Она сидела у кабинетного рояля, в темном, платье старинного кроя, с палантином.
В Норвегии такие наряды носят, вспомнил Петр, должно быть, подарок от его светлости у графини были большие глаза, цвета свежей травы. Тонкие губы разомкнулись:
Добро пожаловать, гауптштурмфюрер. Мы рады друзьям Максимилиана на белой шее графини висел старый, золотой крестик Кукушки.
Колокольчик у двери приветливо звякнул. Пожилой, седоволосый человек приподнялся из-за отполированной, старого дерева стойки:
Оберштурмбанфюрер фон Рабе! Ваш заказ готов, извольте получить Генрих обернулся к своему спутнику:
Одна из лучших ювелирных лавок в Берлине, гауптштурмфюрер. Семейное дело, они здесь располагаются со времен Фридриха Великого дату основания магазина выбили тусклым золотом на вывеске. Его светлость граф принял от ювелира аккуратно перевязанный голубой, атласной лентой, пакетик:
Мой средний брат привез в подарок будущему племяннику ложку Генрих улыбался, Отто решил сделать гравировку, для Адольфа. Именно здесь я и купил крестик, о котором вы спрашивали у моей жены. Летом сорок первого года, перед свадьбой. Герр Райзе, обратился он к ювелиру, мой друг интересуется антикварным крестиком, с изумрудами Петр не мог поверить своим ушам:
Друг, он считает меня другом. Герр Максимилиан никогда так не говорил графиню фон Рабе звали Мартой. Штандартенфюрер представил Петра, ее светлость поднялась, из-за фортепьяно:
Боже! ахнула девушка:
Я никогда не видела русских, славян. Максимилиан, за спиной у Мухи, закатил глаза: «Разумеется. Сейчас она спросит, не ходят ли по Москве медведи». Так и случилось.
Младший брат и его жена, тем не менее, поздоровались с Петром Арсеньевичем. Марта, правда, протянула руку, только когда Генрих, почти незаметно, кивнул.
Долг гостеприимства завыл гонг, отец повел невестку, Муха усядется с нами за одним столом на обеде Максимилиан, несколько раз, ловил себя на том, что ему хочется заткнуть уши. Невестка блистала отменной глупостью. Макс усмехнулся:
Не зря говорят, что беременные женщины теряют способности к логике. Марта, правда, никогда логикой и не славилась. А впереди еще кормление невестка, хлопая зелеными глазами, интересовалась у Петра Арсеньевича, есть ли в России электричество и водопровод: