Незачем, довольно угрюмо сказал муж, карта неизвестного происхождения. У нас нет ни одного доказательства, что нацисты собираются обосноваться на юге Марта вздохнула: «Ты прав».
Она каждый день ожидала телефонного звонка из канцелярии нунция, но пока ничего не случилось:
Сотни обителей, тысячи приютов, напоминала себе Марта, но если детей успели ариизировать, передать в семьи, поменять фамилии? Как тогда найти малышей? оставалось надеяться, что в где-то в рейхе, с аккуратностью ведения документации, останутся следы группы сирот, из Мон-Сен-Мартена, и отца Виллема.
Генрих, в ванной, весело насвистывал:
Let there be cuckoos,
A lark and a dove,
But first of all, please
Let there be love
Марта сунула ноги в туфли, Аттила спрыгнул на ковер. Она оправила дневное платье, тонкого кашемира, с вышитым норвежскими узорами палантином:
Приходится носить подарки Макса, но, клянусь, я выкину всю мерзость из дома, немедленно, как только война закончится Генрих с отцом собирались вернуть картины и драгоценности законным владельцам:
Максимилиан гостя в галерею поведет, будет хвастаться. Марта, перед зеркалом, надела крестик, Отто привез ребенку ложечку другого ребенка, только убитого ее даже затошнило, как я их всех ненавижу девушка похлопала себя по щекам:
Ладно, они скоро уедут. Правда, и Генрих обратно в Польшу отправится в отделанной итальянской плиткой ванной пахло уютным сандалом.
Муж завязывал галстук:
Черт бы побрал Макса, недовольно сказал Генрих, Отто уехал к его ненормальным приятелям, в Далем. Я рассчитывал, что Макс пообедает в городе Генрих повернулся к Марте, и мы побудем с тобой и папой. Но придется привечать очередного эсэсовца Марта принесла твидовый пиджак, со значком НСДАП. Она прижалась щекой к щеке мужа: «Ты поешь сомнительные песни, мой дорогой».
Я еще и танцую сомнительные танцы, уверил ее Генрих, целуя зеленые, ясные глаза, не говоря о практиках, он кивнул на постель, которые не одобряются рейхом и фюрером Марта хихикнула:
После войны мы с тобой обязательно потанцуем свинг. Я тебя научу, как в Америке. Съездим в Америку она едва ни добавила: «Найдем моего отца».
У папы внук родится, или внучка, грустно поняла Марта, а он ничего не узнает. Может быть, у меня есть братья и сестры, сводные, а я тоже ничего не знаю
Она потянула Генриха к двери:
Пойдем, я обещала поиграть, перед обедом. Выпьете аперитив, пока Макса нет Генрих, весело, поинтересовался: «Свинг собираешься играть?»
Бронзовая бровь поднялась вверх:
Только благонадежную, арийскую музыку, мой дорогой. Ты слышал, у нас даже кружево арийское Марта фыркнула. Генрих свистнул Аттиле:
Поднимайся, лентяй! Откуда ты только взяла это кружево? Я даже удивился он запер дверь спальни.
Марта призналась:
Само выскочило. Но Максу понравилось. И Моцарт ему по душе придется держась за руки, они пошли по мраморной, широкой лестнице, со статуями работы Арно Брекера, любимого скульптора фюрера. Аттила побежал следом.
Приборную доску мерседеса его светлости графа отделали ореховым деревом, руль поблескивал накладками из балтийского янтаря. Сиденья обтянули отлично выделанной, телячьей кожей. Крышка серебряной пепельницы щелкнула, холеная рука стряхнула пепел:
С началом кампании на восточном фронте мой отец передал в дар люфтваффе наш личный самолет Максимилиан небрежно, уверенно вел машину, и мы отказались от двух автомобилей. У меня была гоночная Альфа-Ромео, подарок дуче Муссолини, добавил штандартенфюрер, салон мерседеса тоже дело рук итальянских мастеров пахло теплым, солнечным табаком сигар:
Поставки табака идут через Португалию объяснил Максимилиан, страна поддерживает политику рейха, но сохраняет нейтралитет. Отличная кубинская продукция. Помните Испанию, фон Рабе усмехнулся, где не было недостатка в сигарах они остановились на красном сигнале светофора. Петр смотрел на аккуратных детишек, во главе с учительницей:
Рядом музей естественных наук. Надо с Володей сходить, когда я его в Берлин привезу мальчики и девочки стояли по парам:
Пять лет малышу следующим летом, вздохнул Воронцов-Вельяминов, эти ребятишки немногим старше. Надеюсь, что Володя пойдет в школу в новой России. Настоящую гимназию, с молитвами, с уроками Закона Божьего встретившись с штандартенфюрером в служебной приемной Моабита, Петр не стал скрывать упрямства русской военнопленной. Он, правда, умолчал, о случившемся на допросе:
На Лубянке многие так делали, подумал Петр, женщины часто ломаются после подобного, начинают говорить. Но я всегда избегал таких методов. Это бесчестно, по отношению к Тонечке. Но, если она жива, ей ничего знать не надо. Я исповедуюсь, раскаюсь в грехах, и ничего больше не произойдет Петр не знал, разрешены ли подобные вещи в службе безопасности рейха. Не желая рисковать неудовольствием начальника, он только заметил, что к Бронниковой пришлось применить строгие меры воздействия.
Сколько угодно, зевнул штандартенфюрер, партию после стерилизации отправляют в лагерный бордель, в Аушвице. Даже если бы вы все зубы ей выбили, такое бы не имело значения. Заключенные оголодали, бросаются на любое женское тело. В России, наверняка, так же происходило он открыл для Петра дверцу мерседеса. Воронцов-Вельяминов обрадовался:
Очень хорошо. Пусть сдохнет в борделе, где ей самое место в умывальной Моабита, Петр, тщательно привел себя в порядок:
Я увижу семью его светлости. Надо выглядеть безукоризненно в Норвегии, на чистом воздухе и хорошей еде, с давешней девушкой из санатория «Лебенсборн», под рукой, Петр отдохнул и выглядел отменно. Лазоревые глаза блестели. Он провел рукой по новым нашивкам, с белым кантом пехотных частей СС:
У нашей армии появится своя форма, но руны, огромная честь, для меня мерседес тронулся, фон Рабе хохотнул:
Шесть лет прошло, с нашей первой встречи, в Мадриде. Помните прелестную блондинку, танго в подвальчике, некую квартиру, по соседству с театром штандартенфюрер добавил:
Я расскажу вам забавную историю, о блондинке Петр отлично помнил рекомендацию Кукушки разрушить сиротский приют, или детскую больницу:
Мы выбрали Теруэль. Я передал координаты фон Рабе, состоялся обстрел. Мы не интересовались тем, как фон Рабе всучил координаты испанским троцкистам, ПОУМ. Нам хватило результата. Я пришел к Тонечке, с цветами, и она меня выгнала. Я решил, что она на меня обиделась. Я долго не давал о себе знать, а она ждала ребенка фон Рабе рассказал Петру, что леди Холланд, как он называл Тонечку, жила в Барселоне с артиллерийским капитаном, бельгийцем:
Он и обстрелял Теруэль, машина свернула к Шарлоттенбургу, наша с вами общая знакомая обладала даром убеждения Максимилиан подмигнул Мухе, она действовала своими путями, что называется. Вообще, инцидент достоин пера писателя, они ехали мимо ухоженных газонов вилл, капитан де ла Марк обрел Бога, и отказался от мира. Наша с вами общая знакомая спряталась в английской глуши, воспитывая ребенка, скорее всего фон Рабе пощелкал пальцами, дитя месье де ла Марка, то есть нынешнего отца Виллема. Все произошло потому, что вы решили перессорить ПОУМ и коммунистов, мой дорогой. Ни о тех, ни о других давно никто не помнит. Забавно, как жернова истории перемалывают людей Петр молчал:
Тонечка не могла, не могла. В Нью-Йорке она говорила, что любит меня, что будет ждать. Но Тонечка была коммунисткой, и ей осталась, понял Петр, она могла оказаться лгуньей, как все большевики он увидел большие, серые глаза сына, в темных ресницах, золотистый отсвет в белокурых волосах:
Володя напоминал Тонечку. И ее отца, она говорила
Петр, незаметно, сжал кулаки:
Его светлость дворянин, аристократ. Он ариец, офицер СС, личный помощник рейхсфюрера. Он не станет лгать, как жиды, большевики Петр не мог поверить, что Тонечка его обманывала.
Макс покосился на Муху:
Почему он побледнел? Он с Далилой одну ночь провел, и больше никогда с ней не встречался. Какая ему разница, с кем она в Барселоне развлекалась? Что-то здесь не то на Принц-Альбрехтштрассе Максимилиан славился чутьем:
Его фото с Далилой в архиве лежат, вспомнил фон Рабе, и те снимки, что я в Кембридже делал, кстати, тоже. Надо ему будет показать папку. Объясню, что я хочу избавиться от материалов, раз Петр Арсеньевич порвал с коммунистическими убеждениями. Посмотрим, как он себя поведет, увидев Далилу в, прямо скажем, более откровенных позах. Хотя куда откровеннее рейхсфюрер собирался увидеться с Мухой после нового года:
Тогда и покажу кованые ворота виллы, мягко, открылись. Петр очнулся:
Все неправда. Тонечка мертва, она себя не может защитить. Но, если она жива, она мне все объяснит. Его светлость ввели в заблуждение мерзавцы, Тонечку опорочили Петр пожалел, что не взял блокнот. Он велел себе запомнить здание виллы фон Рабе: