Если намажешь, руки будут гореть минут десять. Но завтра будут как новые. Выбирай сам.
Глупый вопрос, простое решение. Весь день нормально работающие руки против десяти минут потерпеть? Я взял крем. Посмотрел на часы, чтобы засечь время, Пражка перехватил взгляд и сказал: «Ты не будешь следить за временем», но я, не обратив внимания, нанес мазь.
Жечь начало сразу. Через полминуты начало гореть. Я не думал, что слова Пражки надо воспринимать буквально, конечности действительно горели.
Я погрузил руки в кислоту, и кожа хлопьями стала слетать с них. Затем я опустил их в костер. Кожа краснела, покрывалась волдырями, волдыри росли, но не лопались, а чернели, затвердевали, и кисти превращались в угли. Так должно было быть, я это чувствовал. Но я видел свои руки обычные, только в царапинах, покрытые мазью.
Я хотел убрать мазь, но она уже впиталась.
Я кричал или выл и не слышал себя.
Я бежал, чтобы исчезнуть, но не видел, куда бежать. Где бы я ни оказался там снова была боль.
Я потерял время и нашел боль.
Я стал болью и ни о чем не думал. Мысль была боль. И мысль была остановить эту боль. И больше ничего. Ни пространства, ни времени, ни разума только боль.
Стихает. Я понял, стихает боль. Я что-то понял. Значит, есть какие-то иные мысли. Значит, я теперь не только боль. Гореть перестало. Только сейчас я смог посмотреть на часы прошло действительно около десяти минут. Потом я взглянул на Пражку.
Ноют.
Завтра утром все пройдет, он сочувственно смотрел в ответ.
Завтра вечером ты замучаешься принимать решение, подошел сзади Маунти.
Я больше никогда этого не повторю. Я не безумец.
Посмотрим, Маунти ехидно засмеялся.
Пражка достал бутылку вина, и Маунти, на что-то сославшись, тут же исчез.
Хорошее.
Я выпил бокал, и мне стало хорошо, а может, не хорошо, а просто «хорошее», чем было минуту до этого.
Хорошее вино, подтвердил Пражка.
В голову прокралась мысль про смысл. Мысль и смысл они рядом. О чем это я? Хорошее вино. Мысль скачет. Я решил рассказать Пражке о своем однокласснике
У нас была успешная школа. Какая-то мудреная. Постоянные эксперименты. Увлеченный новыми способами обучения директор. А наш класс был самый мудреный. Мал и удал всего несколько человек. Собрали умных и нестандартных, и учили, и выпустили. И мы выпустились и разъехались кто по столицам, а кто по заграницам. И опять престижно где-то учились. А потом куда-то еще более престижно устроились. И могли следить друг за другом по новостям, ученым статьям и бизнес-хроникам. И все это давало нам смысл.
Успешность.
Престижность.
Уникальность.
Подтверждение открытиями, статьями, деньгами, новостями, приглашениями, аплодисментами, подписчиками. Слава-почет-деньги. Чем больше тем больше смысла. Это было очень понятно. Все вокруг подтверждают, что ты правильно идешь.
Только Новака я не видел нигде. Как выпустились из школы так и не знал, где он. А потом случайно встретил в соцсетях и подписался. И стал внимательно следить. И все не мог понять, а оттого еще внимательней следил.
Он жил в задрипанном городе, любил свою кошку и своих красивых детей. Жену, скорее всего, тоже любил. Но не показывал. А любовь к кошке, детям и городу показывал. Фотографировал и публиковал. Находил какие-то удивительные вещи в своем городе: то стихи Бродского на облезлом заборе, то свет солнца на обшарпанной стене, то отблеск неба на вонючей речке. Кошка давала поводы для творчества, когда не давал Бродский. А детей он фотографировал любовью.
Я смотрел его фотографии, читал его короткие комментарии и понимал Новак знает что-то очень важное, чего не знаю я. Чего все мы не разумеем. Я не мог публиковать котика, детишек и отражение неба в луже. А он мог. Я не мог себе это позволить это ломало мой образ. Мои Успешность, Престижность, Уникальность. Это было против правил. Это не имело смысла. Но мой смысл обессмыслился. Я ждал новых публикаций Новака. Потому что Новак понял смысл жизни. Он жил. В своем задрипанном городе, со своим котом или кошкой, любимыми детьми и, скорее всего, любимой женой. Он был счастлив, радовался жизни и незаметно для себя положил на лопатки все мои достижения.
Мой смысл с большими деньгами и большой славой был мал. А его был велик.
Великий смысл в малом. Важно, чтобы он был бесконечно близок к тебе. Понимаешь, Пражка?
Но Пражки уже не было. Может, его и вовсе не было?
Может, и руки не горели?
Я говорил о чем-то о чем? Это было не про рову. Это было про другую жизнь. Не про ту, которая сейчас на оливковой ферме. О чем же я говорил? О каких-то смыслах? А в чем, кстати, смысл?
Я уснул.
37-й день
Вчера в середине дня пришел Пражка и сказал, что завтра то есть сегодня ему будет нужна моя помощь. Я не мог отказать. По моим расчетам, я не успевал, но и Пражке отказать не имел права. Я очищал оливковые деревья Пражки от колючки Пражки. У меня всего сорок дней. И если я не успею, то
То что?
Я не знал. Я не мог не успеть. Потому что тогда что тогда? Мысль боялась зайти в эту дверь. В детстве я боялся смерти. А потом (а может потому) стал верить в Бога и вечную жизнь и перестал бояться. Но однажды я задумался о вечной жизни: что значит жить вечно? Вечно это же совсем никогда не закончится. Я стал погружаться в эту мысль, и вдруг меня объял ужас. Я понял жить вечно так же страшно, как и умереть. И может, еще страшнее, потому как это будет длиться бесконечность.
В тот момент я познал бесконечность, и мне стало настолько страшно и жутко, что я решил больше никогда-никогда, совсем никогда даже рядом не подходить к этой мысли. Живу и все. А как будет там, за гранью? Ну как-то будет.
Так же страшно было представить, что случится, если я не успею очистить всю рову за сорок дней. Но откуда взялись эти сорок дней? И почему рова? И кто такой Пражка? Кто он мне? Маунти сказал, у меня не сорок дней, а сорок лет. Но кто такой Маунти?..
Пошли, мои мысли-вопросы прервал Пражка. Нам в гараж, там мастерская.
Огромный гараж, куда могла въехать пара танков, был грязным, заброшенным и забитым странными вещами засохшими деревьями в кадках, ржавыми изгородями, большими металлическими и мраморными кубами. Я не успевал все рассмотреть и понять смысл.
Пражка завел меня в дальний угол, где друг на дружке покоились гробы. Деревянные, старые, потрескавшиеся, очень грязные от времени, пыли и крысиного помета. Пражка кивнул в их сторону:
Возьмем их. Нужно взять восемь штук или десять да. Десять штук хватит. Давай берись, понесли. Это быстро. За час управимся.
Подожди, Пражка, зачем? Что ты хочешь?
Надо сделать ограду.
Для чего?
Марианна посадила цветы. Розы. Там, недалеко от оливковой рощи, их надо оградить.
Подожди, подожди. Какие розы? Зачем оградить? про Марианну я решил пока не спрашивать. Кто это? Потом разберусь.
От животных, чтобы не убили розы.
Но зачем гробы? Давай я сделаю нормальную изгородь вобью колья и оплету вырванной ровой. Будет аккуратно, и в то же время рова не даст никому пройти.
Нет. Гробы тоже нормально. Ты просто не понимаешь. И никто не перепрыгнет. И заодно гараж немного освободим.
Пражка, изгородь из гробов для роз это будет очень страшно выглядеть.
Тебе нужно просто помочь мне, и все. Ты можешь помочь? Пражка выстрелил вопросом в упор и смотрел мне в глаза.
Меня смущала ситуация, я не хотел, но испугался и сдался.
Ну конечно! Конечно, я могу помочь, мы схватились за первый гроб.
Черт! Отчего он такой тяжелый? Вдруг там внутри что-то есть? Или кто-то? Может, позвать Маунти и Романо? Но где найти Маунти он обычно сам появляется. И будет ли толк от Романо? Интересно, я смогу принести десять гробов, а потом нормально бороться с ровой?
Пришли, вновь прервал мои размышления Пражка. Кладем!
Мы аккуратно и торжественно положили гроб на землю. Справа от гроба росла трава, точно такая же, как и слева. Такая же, как и везде. Может, еще не дошли?
Пражка, а где розы?
Вот здесь! Пражка указал на место рядом с гробом. Просто не взошли еще.
Я думал, роза это куст. Разве нет? я смотрел на хозяина фермы.
Просто не взошли еще, повторил Пражка.
Мы пошли за вторым гробом. По дороге Пражка неохотно рассказал, что гробы ему достались в наследство от отца. Как и оливковая ферма. Деньги он зарабатывал на оливках. А гробы это было так хобби. Ему нравилось делать гробы. Всех родственников хоронили в гробах отца. А потом он умер. Какой-то из этих гробов предназначался для Пражки. Но Пражка не знал, какой.
Второй гроб мы аккуратно положили на первый одна стенка готова.
Каждый гроб был тяжелее предыдущего. Наверное, это я уставал. Или все-таки внутри гробов что-то было. И каждый раз тяжелее. Когда мы клали десятый гроб, он сорвался у меня из рук, упал и крышка соскочила. Внутри лежала мумия крысы.