В тамошних горах бандит на бандите, Петр, медленно, листал новые страницы, ходят слухи, что словаки тоже восстанут по словам патруля, монаха остановили в центре города, у закрытого, главного костела. Помимо паспорта, он предъявил письмо, от настоятеля обители под Тарнувом. Поляк любезно перевел Петру Арсеньевичу:
Брат Антоний странствующий монах, он принял такое послушание. У него обет, он обходит все польские святыни, пешком Воронцов-Вельяминов покрутил головой:
Люди не от мира сего. Война на дворе, а им все нипочем. Впрочем, в православии тоже есть юродивые серые, спокойные, цепкие глаза брата Антония нисколько не напоминали взгляд сумасшедшего.
Петр подумал, что еще никогда не видел человека, менее похожего на монаха:
Он смотрит, как зэка, в большевистских лагерях. Или как здешние заключенные. Как этот Иванов Петр, иногда, вспоминал яркие, голубые глаза неизвестного русского:
Его в Плашов отправили. Надо бы узнать, что с ним случилось. Хотя понятно, что. Расстреляли, скорее всего у брата Антония глаза были серые, в рыжих, длинных ресницах. На щеках виднелись летние веснушки:
Монах, а выбрит чисто. Впрочем, у них так принято Петр попросил снять капюшон, но брат Антоний только немного отодвинул ткань:
Обет, объяснил поляк, он всегда ходит с покрытой головой. Везде, кроме церкви
Под складками потрепанной, черной рясы, могло скрываться оружие, или гранаты, для подпольщиков:
Но патруль его обыскал, и ничего подозрительного не нашел монах сидел в вольной позе свободного человека, и разговаривал с Петром, не заискивая. Воронцов-Вельяминов поискал на больших, натруженных ладонях пятна пороха, но, кроме мозолей, ничего не увидел. Брат Антоний перехватил его взгляд:
Я ночую в обителях, или у служителей Божьих. Они пожилые люди, им тяжело заниматься хозяйством. Есть заповедь, помогать ближнему довольно надменно сказал монах. Поляк, исподволь, рассматривал нашивку с андреевским крестом на рукаве мундира Петра. Повязку со свастикой оберштурмбанфюрер носил немного ниже. Он гордился новыми знаками различия РОА, где Воронцов-Вельяминов, стал майором:
У Каминского только эсэсовское звание, а у меня оба есть генерал Власов недолюбливал брянского выскочку, как, за глаза, называли бригадефюрера Каминского. Коллега утверждал, что мать у него немка, фольксдойче, но Петр сильно в этом сомневался:
Он придумал себе родословную, чтобы втереться в доверие к немцам. Он никто, до войны работал простым инженером Каминский заявлял, что пострадал от сталинских репрессий и всегда ненавидел советскую власть. Он не упускал возможности напомнить, что начал службу немцам в первый год войны, организовав у себя в Брянской области коллаборационистское правление. Каминский хвастался, что лично лежал за пулеметом, ликвидируя тамошних евреев.
Невелика заслуга, кисло говорил себе Петр, любой надзиратель в лагере таким занимается. Я не только безоружных жидов расстреливал, но и героически сражался с бандитами, по всей Европе парочку жидов, например, мадам Тетанже и неуловимого, бельгийского Монаха, Петр был готов убить не один раз, а несколько. Отодвинув паспорт брата Антония, Петр задумался:
Это не Гольдберг. Тот типичный жид, а в этом нет ни капли еврейской крови, сразу видно, Авраам, в общем, за себя не беспокоился. На рассвете он оставил Эстер в надежном месте, в домике ксендза:
На этой неделе меня обыскивали, почти весело сообщил святой отец, намазывая хлеб маргарином, заваривая спитый кофе, значит, до следующей никто не появится. Немцы аккуратны, все делают по расписанию они с Эстер могли бы сразу отправиться в осажденную Варшаву. Доктор Горовиц знала канализационные ходы, которые, в прошлом году, использовали повстанцы, в гетто. Авраам пока так и не вспомнил, где он оставил детей из Мон-Сен-Мартена. Эстер успокаивала его:
Должно пройти время, милый. Память восстанавливается не сразу операция, странным образом, благотворно повлияла на то, что доктор Судаков запоминал сейчас:
У меня всегда была фотографическая память, заметил он Эстер, я труды отцов церкви могу страницами цитировать. Но теперь я и номера стал запоминать, чего раньше никогда не случалось узнав от ксендза, что в Прушкуве квартируют русские коллаборационисты, они с Эстер решили задержаться в городке:
У меня всегда была фотографическая память, заметил он Эстер, я труды отцов церкви могу страницами цитировать. Но теперь я и номера стал запоминать, чего раньше никогда не случалось узнав от ксендза, что в Прушкуве квартируют русские коллаборационисты, они с Эстер решили задержаться в городке:
Ребятам, в Варшаве, пригодятся наши сведения, заметила Эстер, но мне на улицу днем хода нет, даже в апостольнике она поправила белоснежную ткань, облегающую светлые волосы. Жена была права. Снимки сестры Магды Миллер лежали во всех гестапо страны. Авраама фотографировали один раз, при аресте в Кракове. Никто бы не стал рассылать по генерал-губернаторству сведения о пьяном уголовнике, пойманном с морфием и золотом. В подошве ботинок Авраама сейчас тоже лежало золото, вынутое ими из партизанского тайника, в горах.
Конрад позаботится о том, чтобы его пополнить русский курил сигарету из немецкого, офицерского пайка. Аврааму он портсигар предлагать не стал. О чае или стакане воды речь тоже не заходила:
Очень гостеприимно, Авраам, незаметно, дернул щекой, кажется, во всей России один достойный человек остался, Волк. Остальные либо коммунисты, либо коллаборационисты. Да и Волк в Россию не вернется, после войны. Если он выживет, конечно сам доктор Судаков намеревался не только выжить, но и увидеть своих детей за маленькими столами, в кибуце, где госпожа Эпштейн кормила ребятишек.
Она мне велела жену из Европы привезти, так и случилось Авраам скрыл улыбку, но как мерзавец на Питера похож, одно лицо власовец, правда, был на голову выше лондонского кузена. Ухоженная ладонь, с серебряным, черненым перстнем опустилась на паспорт Авраама. Доктор Судаков, невольно, отвел глаза от черепа и костей:
Не просто власовец, а еще и в СС состоит. Вылизал кому-то задницу, до блеска, ублюдок оберштурмбанфюрер одним ловким движением сбросил бумаги Авраама в ящик стола.
Переведите, сухо велел Петр Арсеньевич, властью, приданной мне, как временному коменданту города, я задерживаю пана Антония, для более подробных объяснений русский оскалил острые, белые зубы:
Побудете нашим гостем, шановный пан Петр поднял телефонную трубку: «Наряд из военной тюрьмы, в мой кабинет, срочно».
Брат Антоний и сестра Эдита путешествовали по Польше с неприметными, потрепанными саквояжами. Подкладка и дно багажа были двойными. В тайниках Авраам и Эстер держали оружие и гражданскую, как ее весело называл доктор Судаков, одежду. Документы монахов они получили от настоятеля обители под Тарнувом. В монастыре прятали еврейских детей, и держали безопасную явку, для партизан Армии Крайовой. Судаковы провели в обители два дня.
Глядя на малышей, играющих на вымощенном булыжником дворе, Эстер не могла не думать о своих мальчиках:
Где они, что с ними? В Краков заезжать опасно, даже с нашими документами столица генерал-губернаторства тщательно охранялась. Авраам вздохнул:
Хотел я увидеть Оскара, но сейчас не получится. Ладно, после войны мы с ним выпьем, как тогда, в Праге. Может быть, мы еще все встретимся, только твоего брата с нами не будет он обнял Эстер за плечи:
Аарон праведник, поверь моему слову. Хорошо, что у него сынишка родился доктор Судаков тоже думал о детях. Он чувствовал себя виноватым в том, что не помнит, где оставил мальчишек жены, и остальных малышей, из Мон-Сен-Мартена.
В обители настоятель поселил их в разных кельях. Священник знал Эстер, по партизанским делам. Он подмигнул Аврааму:
Вы теперь оба слуги божьи, брат Антоний. Придется вести себя так, как принято, в католической церкви Аврааму плохо спалось, без жены. В горах он привык чувствовать рядом теплое, родное дыхание. Она клала голову на плечо Аврааму, от ее волос пахло гарью костров. Во сне он всегда держал Эстер за руку, за узкую, изящную, но твердую ладонь, с длинными, уверенными пальцами хирурга.
Авраам думал о том времени, когда закончится война, и они поселятся в Кирьят Анавим:
Эстер будет врачом, в кибуце, я в университет вернусь. Мальчишки в школу пойдут. Им восемь лет осенью исполнится, они и не учились толком. И новый малыш появится они с Эстер считали ребенка Ционы своим:
А как иначе? заметил Авраам жене:
Госпожа Эпштейн, в кибуце, всегда говорит, что у нас сирот быть не может. Все еврейские дети, наши дети они решили назвать мальчика Бенционом, в честь отца Авраама: