Соловьев, косясь на склоненного над столом Осинцева, думает: тому сильно повезло, что у него появился столь расторопный товарищ, как он, Соловьев. Если бы не он, Соловьев, то Осинцев ни за какие пироги не подошел бы первым к девчонкам и не стал бы на улице знакомиться; Соловьев убежден, что виной всему непомерная гордыня Осинцева. Подумав так, тотчас же завистливо вспомнил, как на «педагогических балах» на Осинцеве студентки гроздьями висли. Что находили? Чего в нем такого притягательного? Вот он, Соловьев, другое дело: у него нос так нос, как у греческих богов, острый и длинный, к тому же с симпатичной горбинкой, как опять-таки он сам выражается, настоящий «рубильник» Не то, что у Осинцева. Да, Осинцев, мускулист и широк в плечах, но зато на лицо по-мужицки простоват: черты отталкивающе грубы, топорны. Проще говоря (Соловьев хмыкает), интеллигентности ни на грош. Конечно, девчонки любят грубую мужицкую силу, но природная интеллигентность, как у него, Соловьева, тоже не последнее дело. Осинцева бы в хорошую семью, считает Соловьев, мог бы получиться великолепный парень, ну, просто загляденье.
Осинцев, придвинув поближе к себе старинную настольную лампу с абажуром из зеленого стекла (горничная сказала, что именно в этом номере когда-то останавливался Ромен Роллан, следовательно, сидел за этим же столом и мог пользоваться этой же лампой), читая, шевелит губами: привычка с детства. В суворовском ребята подшучивали над ним, глядя, как он молча шлепает довольно пухлыми губами, или как они выражались, брылами. Осинцев остановился, крутнул головой, хмыкнул и записал на листе фразу, привлекшую его внимание: «Степан Аркадьевич не избирал ни направления, ни взглядов, а эти направления и взгляды сами приходили к нему, точно так же, как он не выбирал формы шляпы или галстука, и брал те, которые носят».
Соловьев заметил. Слегка привстав, заглянул через плечо Осинцева и проскользил по фразе, прежде записанной, в самом начале тетрадного листа: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Легко прочитав (почерк у товарища, отметил он, четкий и аккуратный, как и у него, Соловьева), прыснул.
Чужими мыслями питаешься?
Не отрываясь от книги, которая вновь у него перед глазами, Осинцев пикирует:
Что делать, если своих недостает?
Ну-ну, Соловьев крутит в руке пустой спичечный коробок, оставленный прежними постояльцами номера. Не читал, что ли?
Что «не читал»? переспрашивает Осинцев, слушая товарища в пол-уха.
Роман этот В одиннадцатом проходил
Осинцев хмыкает.
Ты прав: именно «проходил» Я в суворовском тоже «проходил» А стоило изучать Читал, но как-то так через пятое на десятое. Дурачком был.
Соловьев смеется.
Значит, с той поры поумнел?
Похоже на то, Осинцев кивнул и тоже усмехнулся. Читаю и заново открываю Толстого.
Соловьев крутит головой.
У меня не получается. После третьего абзаца, а они у Толстого предлинные в две-три книжных странички, засыпаю.
Осинцев согласно кивает.
Непростые тексты Мозговых усилий требуют
Соловьев спрашивает:
Не страшно?..
Не понял?
Дослушай, Соловьев, подкалывая, смеется, и тогда поймешь.
Ну, слушаю.
Чего понукаешь? Соловьев продолжает смеяться. Я не лошадь.
Осинцев всерьез относится к словам Соловьева.
Извини Дурная привычка. Пытаюсь избавиться, но иногда все равно прорывается.
Я пошутил, Лёх. Что ты, в самом деле? Шуток не понимаешь?
Осинцев кивнул.
Не понимаю Особенно, когда замечание, по сути, в самую точку. Да, Осинцев поворачивается в сторону товарища, ты оставишь меня в покое или нет? Не видишь, занят?
Вижу Но скукотища смертная.
Возьми книгу да почитай.
Я не ты: книжные магазины обегаю стороной.
Возьми, Осинцев кивком указывает на край стола, где лежит еще одна книга в бумажном переплете, мою.
О чем книга?
Я еще не читал, однако слышал О работе разведчиков в прифронтовой полосе. Богомолов написал
Такого писателя не знаю.
Я тоже не знаю Прочитай и узнаешь.
Про войну, да?
Да. Называется «В августе сорок четвертого». Книга вызвала шум. Вроде бы, в книге нестандартные мысли писателя. Короче, критикуют. В Свердловске гонялся за романом, но безуспешно, а в Москве купил свободно.
О чем книга?
Я еще не читал, однако слышал О работе разведчиков в прифронтовой полосе. Богомолов написал
Такого писателя не знаю.
Я тоже не знаю Прочитай и узнаешь.
Про войну, да?
Да. Называется «В августе сорок четвертого». Книга вызвала шум. Вроде бы, в книге нестандартные мысли писателя. Короче, критикуют. В Свердловске гонялся за романом, но безуспешно, а в Москве купил свободно.
Зачем читать, если критикуют?
Чтобы иметь не навязанное, свое мнение. На пустую книгу так яростно не нападают: смысла никакого нет, чтобы кусаться.
Умный такой Не страшно, Лёх?
Чего «страшно»?
Что станешь шибко уж умным?
Нет, Никит. Быть «шибко уж умным» не столь опасно, сколько оказаться совершенным тупицей.
Книжно выражаешься Результат чтения, да?
Возможно.
Не надо, Лёх, умничать.
Это еще почему?
Соловьев, заложив ладони за голову, потянулся и сладко зевнул.
Армия не жалует умников.
Новость, Осинцев удивленно покачал головой.
Какая это «новость», Лёх?
Никит, с чего ты взял?..
Вся армия знает. С зарождения.
Ну, знаешь ли
Не притворяйся удивленным, Лёх, не надо. В армии все умничанья сводятся к двум фразам. Первая фраза «так точно», вторая фраза «никак нет». Причем, вторую «умную» мысль желательно произносить вслух как можно реже, особенно, в разговоре с командиром твоим.
Чушь! недовольно воскликнул Осинцев, оторвавшись от чтения книги. А генерал Карбышев? Ну, тот, который ученый, погибший в концлагере? А Суворов? А Жуков, в конце концов?
Что Жуков, ну, что?!
Ничего Кроме того, что Маршал Победы
Хам из хамов твой Жуков. Солдафон. Измывался, говорят, над подчиненными. Хотел бы я посмотреть на смельчака, отважившегося при нем вылезти с собственным мнением.
Откуда, Никит, у тебя все это, а?
Читал воспоминания современников Жукова.
Осинцев покачал головой.
Видимо, мы с тобой разные книжки читаем Я читал о том, как его любили солдаты. Потому что заботился о них и, по возможности, берег их жизни.
Ну, да, берег! Клал тысячами, не задумываясь.
Те, которые «клали, не задумываясь», сражения проигрывали. Жуков же всегда выходил победителем.
Но какой ценой?!
Войн без жертв не бывает. Даже Сталин, на что лют был, слушал и слышал аргументы Жукова. Жуков имел всегда собственное мнение и не боялся отстаивать. Чтили Жукова не только соратники, например, маршал Василевский, а и западные военноначальники, тот же Эйзенхауэр, допустим, или Монтгомери.
Соловьев готов к отступлению.
Хорош, Лёх: не хочу спорить
Не хочешь, потому что нет аргументов.
Не поэтому, Соловьев отступает, не желая при этом терять лицо. Настроение не то
Осинцев рассмеялся и дружески посоветовал:
Почитай Богомолова и настроение сразу появится. Ты только попробуй.
Нет, Лёх: усну я сразу. А спать что-то не хочется. Да, Соловьев звонко шлепнул себя по лбу, а ты, случаем, не забыл?
Что я мог забыть, Никит?
Ну, как же, Лёх! Ты должен знать святое армейское правило: война войной, а обед по расписанию Мы же без ужина сегодня остались. Запутешествовались по Москве.
Не забыл Но мне что-то не хочется.
Толстым, его духовностью напитался? Или любовью сыт?
Не мели, Никит, попусту. Ну, скажи, какая тут может быть любовь?!
Обычная любовь Любовь с первого взгляда.
Ну несколько часов знакомы всего-то.
Соловьев почувствовал в голосе товарища фальшивую ноту. Он громко рассмеялся.
Кому пудришь мозги? Мне? Своему другу?
Осинцев хмыкнул.
Не рано ли записал в друзья?
В самый раз Хотя Время покажет Пока, прошу, не перебивай: могу забыть, что хочу сказать.
Валяй, если так.
Прямо скажу: врешь нагло и не краснеешь.
Не говори ерунды.
Не видел, думаешь, как пялился всю дорогу, глаз не сводил?
Хм Ну Осинцев смущен тем, что его, кажется, раскусили. Я, да, пялился, а ты лапал вовсю. Чувствуешь разницу?
Нет, не чувствую, Соловьев рассмеялся. Днем девчонки-хохотушки заливались, а теперь, вечером, он, Соловьев замещает их. У каждого своя стратегия обольщения: ты глазками трудишься, я руками, Соловьев встал, подошел и повернул голову приятеля в свою сторону. Нет, ты мне скажи честно: понравилась Верочка? Говори, глядя мне в глаза! Ну?!