Вот мы и дома сказал священник, повернув к Гергё мокрое от слез лицо. Вот мы и дома
17Два дня хоронили почти непрерывно. Священник снял дробины с телеги и отвозил на кладбище по три, по четыре трупа сразу.
Гергё шел впереди телеги. На поясе у него была сабля подарок Добо, в руках крест. Священник вел лошадей и то пел, то читал молитвы.
На кладбище он покрывал мертвецов рогожей, чтобы их не клевало воронье, пока они возили все новых и новых покойников.
Наконец, на третий день утром, в деревне появилась крестьянка с ребенком. Они прятались в камышах на берегу Балатона. К вечеру, крадучись и озираясь, вернулись домой двое мужчин.
Они выкопали для погибших могилы; вместе с ними копал и священник.
И, только похоронив мертвецов, принялся отец Габор отстраивать кое-как свое жилище.
В доме были три комнаты, но во время пожара все потолки завалились.
Сперва священник сделал дощатый настил над комнатой, которая выходила окнами на улицу, чтобы было где укрыться от дождя. Потом сколотил шкаф и велел Гергё собрать и поставить в него раскиданные по двору книги.
После долгого и скорбного труда похорон Гергё нравилось перетаскивать и расставлять книги. Иные он даже раскрывал, смотрел, нет ли картинок. Пять томов были с картинками. В одном пестрели разные жуки, в другом цветы. Библиотека священника состояла всего из тридцати книг в переплетах из телячьей кожи.
Женщина убрала кухню и принялась за стряпню. Она сварила зеленый горошек без мяса и яичный суп, заправленный мукой.
Два горшка на всю деревню!
После обеда священник осмотрел свой сад.
Пчел моих не тронули? Пойдем посмотрим, Гергё.
Он повел мальчика на пчельник, где стояла беседка, напоминавшая часовенку. Турки сорвали с нее дверцу, но, увидав в беседке только скамейку, маленький очаг, столик, вернее, доски положенные на козлы, да какие-то высокие бутыли, не тронули ничего.
Бутыли предназначались для химических опытов. Священник глазам своим не верил, что они целы.
В садовую калитку вошла женщина. Она несла в переднике мертвого годовалого ребенка. Лицо ее было красно от слез.
Яношка мой промолвила она и зарыдала.
Мы похороним его, сказал священник.
Гергё надел шапку, поднял крест и пошел впереди.
Спрятала я его, рассказывала женщина плача, спрятала с испугу в яму для пшеницы, сунула в подушки. Тогда как раз убивали Янчи по соседству. Я подумала заплачет мой сыночек, и меня найдут. Схоронилась за курятником. Но меня нашли, погнались за мной, и я убежала. Хотела вернуться к ночи, да мы повстречали других басурман. Они обшарили все камыши. Бог его знает, кого увели, кого убили Когда я вернулась, Яношку своего нашла уже мертвым. О Боже, Боже! За что ты отнял у меня сына?
Не спрашивай Бога, строго сказал священник. Господь знает, что творит, а ты не знаешь.
Да зачем же он народился, коли пришлось ему помереть такой смертью!
Мы не ведаем, для чего родимся, и не ведаем, зачем помираем. Не говори больше о Боге.
Он выкопал могилку. Гергё подсоблял ему, роя землю мотыгой.
Мать сняла с себя фартук, завернула в него ребенка и положила в могилу.
Подождите говорила она, задыхаясь от рыданий, погодите немного
Она нарвала цветов, травы и, осыпая ими свое мертвое дитя, плакала и причитала:
Ой, зачем должна я предать тебя землице? Не обнимешь ты меня больше рученьками своими Никогда не скажешь мне: маменька родимая Ой, увяли алые розочки на щечках твоих! Ой, не поглажу я больше белокурые твои волосики!.. И она обернулась к священнику: А глазки-то какие красивые были у него! Черные глазенки! И смотрел-то он на меня ласково как Ой, душенька моя, не взглянешь ты больше на меня глазками своими!..
Священник забросал могилу землей, насыпал холмик и выровнял его лопатой. Потом сорвал на краю кладбища ветку бузины, похожую на крест, и воткнул ее в холмик в изголовье.
Ой Господи, и зачем ты отнял у меня дитя родное! причитала мать. Зачем только тебе он понадобился!
И она упала на могильный холм.
Затем, что Бог лучше доглядит за ним, чем ты, сказал священник почти с досадой.
Он стряхнул с мотыги прилипшую землю, перекинул ее через плечо и заговорил уже мягче:
Иные уходят на небо раньше и ждут тех, у кого есть еще дела на земле. Иногда ребенок уходит раньше, иногда родители. Но Творец определяет так, чтоб каждого улетающего в надзвездный мир кто-нибудь да поджидал там. Пойдем!
Но мать осталась у могилки.
18На другой день они сели на коней и направились к югу, в Сигетвар.
Стоял теплый безоблачный день. В разоренных селах повсюду хоронили мертвых и крыли соломой хижины. В иных селениях так же, как и в деревне отца Габора, бродили только двое-трое стариков и старух. Весь народ угнали турки.
Когда доехали до сигетварских камышей, священник поднял голову и сказал:
Сам хозяин дома.
Гергё понял, что речь идет о Балинте Тёрёке.
Откуда вы знаете? спросил он удивленно.
А ты разве не видишь флаг?
Где? На башне?
Да.
Красный с синим?
Да. Это его цвета. Стало быть, он дома.
Они забрались в заросли тростника и поехали рядом. Перед ними блеснула речка Алмаш, разлившаяся в большое озеро. В зеркало воды гордо гляделась башня, выступавшая над темной крепостной стеной. На воде белели большие стаи гусей.
Священник снова заговорил:
Мальчик, а не думаешь ли ты, что Добо вступил в бой с очень неравными силами? Он мог там и голову сложить.
В бою?
Да.
Нет, Гергё этого не думал, он считал Добо непобедимым. И напади Добо даже один на всю турецкую рать, Гергё бы не удивился.
Если он погиб, сказал священник, я усыновлю тебя.
Он погнал коня на первый деревянный мост, который вел в наружный двор крепости. Мост стоял на высоких сваях. На воде под мостом плавали стаи уток и гусей. Священник и мальчик медленно, шажком пересекли «новый город», потом въехали по маленькому деревянному мостику в «старый город». Перед церковью с двумя башенками сидели три торговки и продавали черешню. Одна из них как раз насыпала ягоды в фартук босой девчонке. Двери церкви обивали железом.
Затем последовал еще один мост длинный и широкий, из крепких балок. Вода блестела где-то глубоко под ним.
Сейчас въедем во внутренний двор крепости, сказал священник. Пора уж.
И он старательно вытер лицо носовым платком.
Ворота крепости были распахнуты. Оттуда доносился громкий топот. На просторном дворе они увидели латника, который мчался сквозь облако пыли, и второго латника, несшегося ему навстречу. Казалось, на двух живых конях сидят две металлические статуи. Одна из них новая, серебряная, а вторая потускневшая, кое-где ржавая, точно ее только что вытащили из сырого чулана. А в остальном эти статуи отличались только шлемами: у одной шлем был гладкий и круглый, а у другой на верхушке блестела серебряная медвежья голова. Крупы коней были тоже защищены панцирями, похожими на рачью шейку.
Вот Балинт Тёрёк, почтительно сказал священник. Тот, что с медвежьей головой.
Всадники мчались друг на друга, держа копья наперевес, сшиблись, и оба коня взвились на дыбы. Но копья только скользнули по латам.
Булавы давайте! гаркнул медвежьеголовый, когда кони разъехались.
За опущенным забралом лица всадников не были видны.
На крик выскочил из дверей оруженосец в сине-красной одежде и подал сражавшимся две одинаковые булавы с медными шишками и два железных щита.
Латники снова разъехались. Конь всадника с гладким шлемом грыз удила, то и дело роняя изо рта белую пену. Сражавшиеся ринулись друг на друга посреди двора.
Первым замахнулся всадник в гладком шлеме.
Медвежьеголовый занес щит над головой, и он задребезжал, точно разбитый колокол. Но рука с булавой взмахнула из-под щита и так ударила противника по голове, что на шлеме его осталась вмятина.
Противник, осадив коня, бросил оружие.
Медвежьеголовый снял с головы шлем и засмеялся.
Это был круглолицый смуглый мужчина. Длинные, густые черные его усы, прижатые шлемом, прилипли к щекам, и теперь один ус торчал вверх до самых бровей, а другой свисал до шеи.
Это сам Балинт Тёрёк, почтительно повторил священник. Если он взглянет на нас, ты, Гергё, сними шапку.
Но Балинт Тёрёк не смотрел в их сторону. Он глядел на противника, с головы которого слуги стаскивали шлем.
Когда шлем с величайшим трудом был снят, всадник первым делом выплюнул три зуба на землю, усыпанную гравием, потом выругался по-турецки.
Из-под свода ворот вылезло человек восемь турок-невольников. Они помогли побежденному снять доспехи.
Латник этот был таким же невольником, как и остальные.
Ну, кому еще охота сразиться со мной? крикнул Балинт Тёрёк, пустив коня вскачь. Кто убьет меня, получит в награду свободу.
Перед ним предстал мускулистый турок с жидкой бородой, одетый в красную безрукавку.