Ты же знаешь, я в гроб лягу, но тебя, тварь безбожная, достану! Верни деньги мне, старику! Научись, наконец, уважать старость!
Девочка испуганно посмотрела на мать и, прижавшись, вцепилась в её платье. Женщина уже готова была открыть рот и что-то там сказать, когда, словно тень, из-за ларька выскользнул худой под тридцать мужчина в кепке и грязной футболке. Кривая жёлтая улыбка разрезала его угловатую физиономию надвое, нахально сверкнули бледно-голубые глаза, и в спину старику полетели клокочущие, свистящие звуки:
Что ты завёлся, старый хрыч? Какие деньги?
Мои!
Женщина тут же потянула девочку за собой, оставив старика и его собеседника под тенью дуба. Старик стоял спиной к вору, мелко тряс от напряжения головой и упирался изо всех сил палкой в землю. Вор ухмылялся, держал руки в карманах, но с места не двигался.
И стоит так напрягаться из-за ста рублей? Столько нервов, сил, крика А что если я не отдам, а?
Сто тридцать!
Чего?
Сто тридцать! и старик протянул руку. Рука дрожала.
На что тебе деньги, старый пердун? В гроб ты их с собой не заберёшь, жены уже нет, сын в Москве и ты ему на хрен не нужен, бухать не бухаешь
Тебе, уродец, не понять. Просто отдай деньги.
Я же вор, я всё равно украду! Было бы лучше, если бы я мамашу с дочкой обчистил?
Старик повернулся и дальше говорил вкрадчиво и неторопливо, наслаждаясь каждым словом, которое слетало с его губ:
Был бы ты вор, Шуша, я бы пропажу дома заметил. Ты обыкновенная подзаборная пьянь, у которой мыслишки дальше водочки и продажных баб никогда не сдвинутся. Тебе и денег-то жалко Хуже нищего
Ну ты, хер старый!..
Шуша схватил старика за ворот двумя руками. Вены выступили на костлявых длинных щупальцах, Александр Иванович судорожно сжал палку, еле касаясь своими ногами земли, и, сглотнув, абсолютно чётко произнёс:
Деньги!
Шуша плюнул в сторону и отпустил бледного Александра Ивановича. Потом вынул из кармана шорт деньги, снял с головы старика кепку, положил купюры на лысину и, уже скалясь, водрузил головной убор на место.
Подавись, старый хер!
Шуша исчез так же ловко, как и появился.
Александр Иванович забрал деньги, вытер со лба пот и медленно поплёлся к рынку, где помогал своему давнему знакомому держать мясную лавку.
Рынок находился в самом центре города, подпирая с одной стороны здание автовокзала и смотря через дорогу на мэрию. Жизнь кипела здесь с самого восхода солнца и остывала лишь к его закату. Александр Иванович всё ещё никак не мог привыкнуть к новому статусу этого места: экономические реформы сделали рынок тем, что в послевоенные годы называли «градообразующим предприятием». Иначе говоря, здесь было чуть ли не единственное место в городе, где можно было добыть деньги. И их добывали в меру своих способностей и талантов: продавали, перепродавали, воровали, обманывали, запугивали или становились милиционерами.
Народу топталось много, кто-то что-то кричал кому-то, парило солнце и всё гудело, как пчелиный улей. Александр Иванович пробирался по знакомому пути, проскальзывая мимо тел и лиц. Несколько дольше обычного он пробирался к привычному месту.
Лавка Митрича находилась на распутье: сразу после торгового места 16 (так называлась его лавка в разных бумагах) рынок развивался по двум направлениям. Налево уходили торговцы одеждой, обувью, стройматериалами, хозтоварами и чем-то ещё в этом духе. Направо шли местные земледельцы и рыболовы. Местные воротилы считали, что здорово наживаются на Митриче, что дали ему довольно неудобное место, ведь все остальные торговцы мясом и молоком располагались ближе ко входу, но толстый румяный Митрич не огорчался. Платил и за аренду, и за «безопасность», и местным милиционерам (тут Александр Иванович не знал за что, но особо и не интересовался). Это давало ему спокойную, обеспеченную жизнь, а о большем он и не думал. Рукастый проворливый Митрич мог справляться и в одиночку, если б был жаден или спесив, но мясник обладал весьма немногими отрицательными качествами, и, как правило, был центром доброй дружной компании. Всё это притягивало к нему честных и почти всегда печальных работяг, толстых домохозяек, худеньких мальчишек, всегда в изобилии наполнявших рынок, и котов всех мастей и окрасов.
Поэтому Александр Иванович не удивился, когда, добравшись до своего рабочего места, обнаружил Митрича, кормящего маленького рыже-белого тощего котёнка.
Поэтому Александр Иванович не удивился, когда, добравшись до своего рабочего места, обнаружил Митрича, кормящего маленького рыже-белого тощего котёнка.
Здорово, Митрич! обратился к нему Александр Иванович и протянул руку. Митрич поднял на него глаза, расплылся в улыбке и пожал протянутую руку:
Приветствую, Александр Иваныч! Дома не сидится? Торговли-то нет, сам видишь, тут и я-то больше для порядка, чем для дела
Да я от Марьи Ивановны. Зашёл водички попить, посидеть
Да, это правильно, почесал затылок Митрич, пока Александр Иванович наливал в жестяную кружку зубодробительно холодную воду из старого крана. Чтить и помнить непременно надо Сколько вы вместе-то прожили?
Мало, Митрич, мало!
Старик улыбнулся и кивнул в сторону прилавка:
Здравствуйте, Галина Иванна!
С той стороны в улыбке расплылось толстое круглое лицо с ярко накрашенными губами:
Здравствуйте, Александр Иванович! Здравствуйте, Алексей Дмитриевич! Ко мне завтра зять приезжает! Придётся, как вы понимаете, угождать
Толстяк Митрич поднялся, приветствовал лучезарной улыбкой и занялся привычным для себя делом: показывал, взвешивал, обменивался последними новостями, что-то рассказывал. К Митричу вообще приходили не только купить мяса. Важно было и пообщаться. Мясник являлся одним из лучших поваров в городе, умел готовить и экзотические блюда, а главное, умел рассказывать про всё на свете. От всех этих его качеств мясо становилось особенным, хотя и исключать собственно профессиональные его навыки никак нельзя, ими он владел в совершенстве.
Бедный котёнок, тем временем поплутав около ног Митрича и не получая требуемого внимания, практически сразу же пришёл урчать и тереться о ноги Александра Ивановича. И даже когда Митрич вернулся на своё место после непосредственно работы, возвращаться обратно не захотел.
Ах ты, проказник! негодовал Митрич. Стоило мне на минутку отлучиться, как он обо мне забыл тут же и уже обратно, ты смотри, никак не идёт!
Он для верности своих слов отщипнул кусочек куриной кожицы и протянул котёнку:
На!
Котёнок остановился, потянул носом, но через секунду продолжил тереться и урчать как мотор о ногу Александра Ивановича, чем вызвал приступ смеха у наблюдавших за этой сценой.
Молодец! крикнул кто-то из посетителей рынка, Митрич, ты не тем соблазняешь! Дай мяса!
Митрич развёл в стороны маленькие круглые руки:
Это ж не тигр, а котёнок!
А мясо-то чует! раздался гогот.
Александр Иванович легко поднял его рукой к себе на колени и сделал глоток из жестяной кружки.
Смотри, прикипишь! улыбаясь, ткнул пальцем в котёнка Митрич.
А что плохого? Он меня переживёт!
Сплюнь, Александр Иваныч! Тебе ещё сотню лет жить!
Это ты, Митрич, сплюнь! Куда мне столько?
Ты это брось! Ты так не рассуждай! Это Ты так не надо
Да что ж здесь худого? Своё пожил, сына вырастил, уже у него дочка. Моя Марья Ивановна уже там
Брось, говорю! пробасил Митрич. Пожил он своё Откудаво ты это знаешь? Не тебе решать!
Так я и не решаю!
Вот и брось!
Так я что? Я ничего!
Помолчали, уставившись в пол.
Как сын-то? спросил Митрич.
Сын хорошо! заулыбался Александр Иванович, и его понесло рассказывать. Представляешь, прислал мне специальную трубку. Она как телефон, но всего остального не надо. Кнопочки прямо на ней. Нажмёшь что надо, и она звонить будет. Чудо техники! Я кое-как с ней освоился. Ей же электричество подключать всё время надо, иначе работать не будет. А как-то она брякнула мелко так и всё. Я уж думал крякнулась! Позвонил работает. Оказывается, на неё ещё и письма приходить могут и там на маленьком экранчике их читать можно, вон оно как!
Ну как? Читаешь?
Да где мне! махнул рукой Александр Иванович. Это мне уже не по силам
Ещё освоишь! подбодрил Митрич.
С того момента, как сын прислал Александру Ивановичу мобильник прошло что-то около месяца. Как минимум раз в неделю Митрич слышал эту историю, задавал подобные вопросы и напоследок подбадривал старшего товарища. Забывал старик, что уже рассказывал, или эта история ему безумно нравилась, и поэтому он повторял её так часто, или просто это была последняя история, которую он мог рассказать о сыне за последний десяток лет, Митрич не знал. Он слушал, улыбался, кивал и подбадривал. И готов был снова и снова улыбаться, кивать и подбадривать.