Когда Аверьянов вернулся домой, было без четверти восемь. Отец делал зарядку под радио.
А, гуляка явился! сказал он добрым голосом человека, который с утра чувствует себя превосходно. Синий как труп, мятый как простыня. Завтрак на столе. Возьми с собой учебник: почитаешь в перерыве.
Ну к черту! Опостылело все.
А чего ты злишься? Сам себе устроил ночную смену. Тебе письмо из Франции.
Где?
На телевизоре.
Еще в средней школе класс, в котором учился Аверьянов, завязал переписку со школьниками из Бордо (в ту пору было модно), но дело вскоре затухло от перемены в международных настроениях и потому, что проводилось под бдительным контролем классной руководительницы. И только Сергей продолжал переписываться с Симоном: нашли общий язык. Симон, сухопарый, с тонкими брезгливыми чертами, прислал фотографию, на которой был снят в каком-то парке; налево куча осенних листьев, приготовленных к сожжению, на заднем плане силуэт уходящего мужчины в пальто с поднятым воротником; может быть, только что прошел дождь; фотография создавала настроение: молодой человек на распутье.