Боюсь, личными мотивами объяснялось и упрямство коммуниста-редактора, у которого с позицией также не все ладно. Понимал, что и у него рыльце в пушку. По мелочам, а все же. Вспомню, как в редакции распределялось авторское вознаграждение или тот же фонд редактора.
Не предполагал (уж в который раз) Леканов, во что обернется жаркая дискуссия в газете. Но джин вырвался из амфоры, а обратно он загнать его не в состоянии: не хватает власти, а еще и отваги.
Долгая дискуссия (семь месяцев) подошла к концу. Надо подводить итоги. Согласно плану, должна завершиться большой статьей первого секретаря горкома КПСС, в которой бы были расставлены (теперь уже официально) еще раз акценты. Пошел к редактору. Сказал, чтобы тот сходил к Морозову и договорился. Леканов замахал руками, отказываясь даже затевать разговор с первым секретарем (видимо, кое-что знал об истинном отношении в аппарате горкома к дискуссии). Что ж, сказал, придется мне пойти, хотя и не по чину, но ничего не поделаешь.
Леканов самодовольно хмыкнул.
Иди-иди Ждут Давно уж
Понял второй смысл, но пошел. К удивлению, Морозов сразу принял, как только ему доложили о моем приходе. Выслушал молча. Подумал какое-то время и сказал:
Ну, вы сами изладьте статью Приносите Я подпишу.
Но это уже будет моя позиция. заметил в ответ.
Морозов многозначительно улыбнулся и спросил:
Вы думаете, что моя позиция в чем-то отличается от вашей?
Нет Наверное Но
Значит, договорились.
Получив свободу, развернулся и сделал итоговую статью такой, какой я хотел. Статья получилась большая, на всю вторую страницу. И акценты расставил там, где хотел. Потом несколько дней шлифовал статью. Доведя до кондиции (кстати, об особом механизме работы над статьей ни с кем не обмолвился и словом, сохранив в тайне даже от корреспондентов отдела партийной жизни), с материалом пошел к Морозову. Тот бегло пробежал текст и попросил оставить на вечер. На другой день вновь был у первого секретаря. Он вернул статью в первозданном виде и с подписью. Пришел в редакцию. Стал разглядывать. Оказывается, замечаний нет, ни одного. Впрочем, кое-где на полях нашел авторские пометки-возражения, которые крест на крест были перечеркнуты. После подписи рукой автора было приписано: «Прошу редакцию не обращать внимания на мои пометки на полях».
Значит, даже эти немногие возражения автор посчитал нужным снять? Подумал: видимо, результат раздумий. Рукопись сдал в секретариат. Через час прибежал редактор и с порога
Так Сам Морозов?.. Уже?..
Когда-то он, а теперь я в ответ усмехнулся.
А чего вы хотели?
Редактор закрутил головой, не зная, о чем еще спросить, и ушел.
В следующем номере статья Морозова появилась в газете. Ее править Леканов не решился.
Так была поставлена точка в одной из газетных акций, проведенных мною лично и, считаю, успешно. Точнее считал. Но не знал, что впереди ждет большой сюрприз. Меня и всех остальных. Для меня сюрприз явился приятной неожиданностью, для завистников жесточайшим огорчением, для редактора растерянностью и недоумением, для местного партийного начальства удивлением. Что тут скажешь? Лишь одно: каждому свое.
И все-таки не могу себе представить, что редактор, человек, несомненно, умный и опытный, не сумел оценить по достоинству, понять, что в газете произошли серьезные изменения и эти изменения связаны с работой по-новому сотрудников отдела партийной жизни, с работой не по привычным шаблонам и трафаретам, а творчески. Это же происходило на его глазах, каждодневно. Что за куриная слепота?! Мне очевидно, а редактору невероятно? Кто-кто, а Леканов знал практически и теоретически, как сложно, почти невозможно найти способы и сказать в газете по-журналистски увлекательно что-то новое в заскорузлых и замшелых, обремененных уставами и инструкциями, темах партийной жизни. Знал и не увидел, что за каких-то три года его газета стала любимой и увлекательно любопытной для коммунистов и беспартийных трибуной обсуждения злободневных проблем общественной жизни, обсуждения острого, всестороннего, принципиального и заинтересованного, что газета говорит теми же словами, что и раньше, но не так, совсем не так, что слова эти звучат больно и горько, но от этого как-то дышится легко, будто дохнул свежего воздуха, выйдя из смрадного закутка.
Как ни странно, редактор не понимал, что его газета в этом смысле интуитивно, возможно, случайно опередила свое время.
Впрочем, что теперь об этом думать?.. Вернусь-ка к тому самому сюрпризу, подготовленному мне судьбой.
От судьбы не спрячешься
Как-то раз Сергей Леканов, редактор, в очередной раз убыл в Свердловск. Не знаю, известна ли была цель поездки редактора его заместителю Борису Пручковскому? Сомневаюсь. Из того, что одновременно выехали туда же, в Свердловск первый, второй и третий секретари горкома, председатель горисполкома, сделал вывод: проводится очень ответственное областное мероприятие.
На другой день увидел, что на лице редактора растерянность. Он, будто, смотрит на меня совсем иначе, чем прежде. И ведет сдержаннее. Его странности никак не связал с тем, что произошло накануне. И не мог связать, потому что ничего не знал. В «Уральском рабочем», правда, заметил коротенькое информационное сообщение: Свердловский обком КПСС провел научно-практическую конференцию, тема которой (цитирую по памяти) звучала так: дальнейшее укрепление авторитета партийных органов и партийных организаций, последовательное усиление их влияния на жизнь общества и увеличении роли в этом партийной печати. Материалы к конференции готовили ведущие ученые-философы. С основным докладом выступил первый секретарь обкома КПСС Б. Н. Ельцин.
Итак, как-то странно смотрит редактор и молчит. Проходит недели две. Дела идут тихо и мирно. В один из таких дней, под вечер зазвонил мой телефон. Снял трубку и услышал знакомый голос инструктора обкома КПСС Виктора Дворянова.
Прими поздравления, сказал он.
Принимаю, ответил, но не знаю, в связи с чем?
Шутишь, Геннадий Иванович?
Нет серьезно.
Не знаешь, что проходила научно-практическая конференция?
Читал В «Уральском рабочем» И что?
А то, что ты был героем дня.
Из газетного отчета не видно Из разряда черного юмора, да? Обидчиво спросил его.
Ты меня удивляешь.
Чем?
Тем, что до сих пор ничего не знаешь.
А что должен был знать?
Ну, как же! Ты только представь себе, что в докладе Борис Николаевич говорил о тебе целых двенадцать минут. То есть, поспешил поправиться Дворянов, твоя фамилия не называлась, а речь шла о твоей газете. Это по форме, а по сути же
Ну Не знал, что на это сказать.
Газета получила высочайшую оценку. Такую оценку, которой больше не удостоился никто в области, даже «Уральский рабочий». Странно, что ты не радуешься.
Нет Спасибо Рад Но Откуда сведения у Бориса Николаевича?
Ты и этого не знаешь?!
Нет. А должен был знать, да?
Конечно. С материалами, которые легли в основу доклада, должны были познакомить не только тебя, а и весь партийный актив города, прежде всего, коллектив редакции. Обком рекомендовал.
Не знаю Ничего не слышно.
Неужели и редактор, участвовавший в работе конференции, ничего не сказал?
Ни слова. Заметил, что в последние дни Леканов ведет себя непонятно, но Не считал, что это как-то может быть связано с научно-практической конференцией.
Конференцию готовили ученые Высшей партийной школы. Комиссию возглавил заведующий кафедрой философии, доктор философских наук Работало несколько групп. Одна из них проанализировала твою газету
Это не моя газета
Как это не твоя, если в ней работаешь? И работаешь так, как другим и не снится.
Преувеличиваете, Виктор Федорович.
Иди ты со своей скромностью, знаешь, куда? наконец возмутился Дворянов. Всякий на твоем месте носом землю бы рыл, а ты
Скажите, а ученые выбрали газету «Под знаменем Ленина» для анализа по рекомендации обкома?
Нет. Группа сама так решила После тщательного отбора.
Еще вопрос: могу познакомиться с материалами ученых?
Не только можешь, а и должен.
Когда можно к вам подъехать?
В этом нет необходимости: все материалы находятся в горкоме.
Разговор закончился. Положил трубку и минут пять отрешенно смотрел в окно. Радость перемежалась с обидой. Внутри буря эмоций. Чуть-чуть успокоившись, встал и вышел на улицу. Постоял на перекрестке минуту, другую. И пошел в гастроном, что через дорогу, на углу. Купил бутылку водки и поехал домой. Жена, увидев в руках водку, удивилась.