Марсио Герра против судьбы
Андрей Кокоулин
© Андрей Кокоулин, 2018
Меня зовут Марсио Герра.
Везде и всюду. На все времена. Я Марсио Герра, капитан Эсприльи, всадник-мускарон, сын своих родителей. Я Марсио Герра.
Проклятие самому себе.
Бертино был маленький грязный городок, похожий на все городки Левиты разом. Камень, хворост и глина строительный материал. Солома на круглых крышах. Колокольня у ворот. Городская площадь пятьдесят шагов из конца в конец. Она же торговая, она же единственная. Она же место чтения королевских эдиктов и место казни.
В те дни на ней выступали хелеванты бродячие артисты. Играли смешные сценки, кувыркались и танцевали на потеху публике.
Йолла была среди них.
В двадцать семь неполных лет я успел поучаствовать в четырех военных кампаниях дважды против Пелузы, один раз против Картаджи и в отряде наемников за Пелузу против Реджио. Особой славы не снискал, но и в накладе не остался.
Пятая кампания под началом Амбуаза Теффино, будущего короля Эсприльи, закончилась для меня, едва начавшись. В одной из первых стычек копье савадора пробило мне шлем и едва не вскрыло череп. Левый мой глаз навсегда налился кровью, а за виском появилась длинная неровная борозда. Моя голова на ровном месте неожиданно стала взрываться дикой, раскалывающей болью, от которой хотелось орать в голос и кого-нибудь убить. Даже самого короля, попадись он под руку.
«Белинос» значит «бешеный». Так меня стали звать.
Мой приятель Эрца Пинаре считал, что Бертино лучшее место для ночлега.
Теффино щедро расплатился с нами и ввиду ранения в сопровождении верных друзей отпустил меня на две недели домой, в Герраско.
Будущему королю предстояли важные переговоры, и, как я понимаю, мое присутствие его несколько нервировало. Говорили, он застал меня в припадке и пришел в ужас от моего красного глаза.
День клонился к вечеру. Нас было пятеро. Мы пустили лошадей трусцой. Расположившийся в низине городок был хорошо виден с высокого холма желтые и светлые пятна, оттененные уступами виноградников на соседнем холме.
Ламаганти! целовал Эрца Пинаре кончики своих пальцев. Это же сказка, а не вино! Красное, как кровь. Клянусь, лучшее в Левите.
А жирный свиной бок? спрашивал он через мгновение. Ели когда-нибудь? В гороховой подливе с чесноком?
А девушки!
Эрца Пинаре закатывал глаза.
Мы все смеялись.
В Бертино не было ворот. Не было даже стражи. Вернее, она была, но решила отужинать в таверне через улицу. Пинаре выдвинулся вперед, показывая нам путь и распугивая горожан. Такие бравые мускароны, как мы, конечно, обязаны были прогарцевать через площадь. Нагрудники, перья, плащи! Грязные сапоги и пыльные морды. Хернан Арамаго даже взвил жеребца на дыбы, объявляя о своем появлении.
Вечер. Горели масляные фонари. Хелеванты грелись у жаровен, негромко звучала лютня и постукивал тамбурин.
Йолла сидела под фонарем, слегка отстранившись от остальных.
Я помню, мой взгляд нашел ее и больше не отрывался. Я не смотрел, куда скачу. В результате мне чуть не снесло голову вывеской местного сапожника. Возможно, так было бы и лучше. Но вывеска просвистела мимо, обдав опасным ветерком волосы, а мой сообразительный Сталот вынес меня с площади вслед за моими друзьями.
Нет, она была прекрасна.
Фонарь покачивался, и ее лицо казалось зыбким, сплетение теней и позолоты света. Изумительное лицо. Йолла о чем-то задумалась, и ее глаза, светло-голубые, смотрели поверх крыш, а тонкий палец подпирал кончик носа, и в этом жесте было столько непосредственности и красоты, что всем королевским фрейлинам, жеманницам и куртизанкам, следовало бы удавиться на месте.
Уже тогда я понял, что она будет моя.
Вы видели ее? Видели? вот и все, что я мог сказать, осаживая своего жеребца у коновязи. Вы видели ее?
Кого? спросил Пинаре.
Уж не смерть ли? расхохотался толстяк Арамаго.
Вокруг нас сновали мальчишки, расседлывая жеребцов и помогая нам с одеждой. Горбун собирал плащи на стирку. Девчонка лет пятнадцати вытирала полотенцем лицо нашему красавчику Луи, а тот беззастенчиво щупал ее за задницу. Хозяин гостиницы, подобострастно улыбаясь, светил нам от крыльца.
Я видел, как ты чуть не лишился головы, сказал светловолосый Меррак. Парни, нашего Марсио едва не убил сапожник.
О, это была бы бесславная смерть! прогудел Арамаго.
И нам пришлось бы отомстить вывеске! добавил Меррак.
Дурачье! фыркнул я.
Доброго вечера, доброго вечера, кланялся нам хозяин.
Он посадил нас рядом с очагом. Тут же чумазый мальчишка крутил насаженного на вертел поросенка и глотал слюни и дым. На меня, на мой красный глаз он смотрел с испугом.
Веселей крути, хлопнул его печаткой по макушке Арамаго.
Да, господин.
Надеясь на мелкую монету, мальчишка налег на вертел.
Щенок!
Арамаго кинул ему эставо.
Мы заказали вина (конечно же, ламаганти) и свиной бок. Пинаре подбросил в воздух серебряный двойной фарт, и хозяин гостиницы поймал его, прихлопнув, как муху. Пока готовилось основное блюдо, мои спутники пробавлялись тушеными овощами и жареной в виноградных листьях курицей. Хозяин, пыхтя, принес бочонок ламаганти и разлил вино по кружкам.
Фонарь на цепи и огонь очага спорили между собой, кто родит больше света.
Так кого ты видел? спросил меня Эрца Пинаре, заметив, что я не пью и не ем, лишь задумчиво вожу пальцем по ободу кружки.
Я знаю, ухмыльнулся Луи, подкрутив усы.
Так скажи нам, потребовал Арамаго. Ей-богу, эта тайна начинает меня бесить. Почему я не видел ничего?
Она моя, сказал я, посмотрев на друзей своим кровавым глазом. И это не обсуждается. Или найдутся претенденты?
О, нет, улыбнулся Пинаре.
О, нет, качнул головой Луи.
Она? удивился Арамаго.
Девушка из хелевантов, пояснил я.
Они что, были на площади? спросил толстяк.
Были.
Дьявол! То-то я думаю, чем так отвратительно тянет от жаровен. Эти хелеванты жарят и жрут лягушек и сверчков.
Она точно не будет такое есть, убежденно сказал я.
Луи хлопнул меня по плечу.
Она действительно не дурна собой, мой друг, сказал он. Но эти артисты Я бы не связывался.
Почему?
К них не все в порядке с головой.
А у меня? спросил я.
Луи без тени страха выдержал взгляд моего красного глаза.
Да, мой друг, ты можешь с ними посоперничать, сказал он.
Я поднялся.
Я иду к ней!
Эй! обиженно крикнул мне в спину Арамаго. Почему посреди ужина-то?
Ночи в Левите всегда полны лунного света. Свет этот зыбок, а тени, порождаемые им, обманчивы и чудны. Зато клинок, на палец приподнятый в ножнах, предупреждающе поблескивает издалека. Бертино, возможно, тих и сонен, но один Бог знает, какие ему могут сниться сны и какие на сонных улочках могут встречаться люди.
Пусть Левита всегда оставалась в стороне от военных кампаний, это не спасало ее от дезертиров, разбойников и прочих лиходеев, растекающихся по округе в поисках убежища или легкого заработка. Бертино в этом смысле был нисколько не лучше Марагоньи, Скуале или Бертильоны.
И что это там? Куст или человек?
Посвистывая и не выпуская странную тень из поля зрения, я направился вдоль выбеленной Луной стены, ограждающей дом справа.
Прекрасная ночь, не правда ли? сказал я, подойдя ближе.
Тень качнулась, словно соглашаясь.
Не вежливо молчать, когда с вами разговаривает мускарон.
Снова молчание.
Я почувствовал, как кожа стягивается на лице в маску, в гримасу неудовольствия. А дальше боль, будто пушечное ядро, пущенное из бомбарды, взорвалась в моей голове, и, кажется, я что-то исступленно кричал, размахивая толедским клинком, и скакал по улице, ведя воображаемый поединок.
Длилось это не долго, минут десять спустя я обнаружил, что, сбросив камзол, стою напротив жестоко посеченных кустов тамариска, всюду рассыпаны ветки и листья, а в пяти шагах онемело таращится на меня прибежавшая на шум стража трое упитанных усатых мужиков с алебардами, которые, похоже, не знают, что вообще делать. Никакого смертоубийства вроде не происходит и не ясно, тюкать меня алебардой или пока погодить.
Се сеньор?
Я поднял камзол.
Все в порядке, сказал я стражникам, повздорил с одним кустом.
Они дружно перекрестились, увидев мой красный глаз. Я усмехнулся.
Хотите проводить меня до площади?
От жаровен действительно несло какой-то странной смесью запахов.
Тесной кучкой, сгрудившись у огня, ели дети, выхватывая из углей корявые куски мяса. Отблески огня делали их лица жуткими. В больших глазах плясали язычки пламени.