А я, наверное, сошел с ума улыбался. Когда рвут кожу на живом человеке это не только больно, это смертью грозит. А смерть избавление.
Вы братья мои, сказал осипшим голосом. У нас один общий отец. Мы должны друг друга любить.
Ты что, калека, жить устал? Сейчас я тебя проткну!
Кабан в сердцах сплюнул и взялся за копье цветовая насыщенность его лица приобретала все более интенсивный оттенок.
Эй! Эй! Эй! рыбаки всполошились, вцепились в него. Что же мы будем продавать, кроме плота?
Эй, вы там! невежливо рявкнул крепкий мужик, подходя. Когда наругаетесь между собой, не забудьте поздороваться: перед вами хозяин дома.
Добра и здоровья вашему дому, кивнул Кабан. А сунешься в наши дела, накостыляем.
Да ну? повел широченными плечами мужик.
Дурак, да? спросил мой хозяин. Один с четырьмя
Мужик моментально сделался серьезным, и следа дурашливости не осталось.
Дык дерутся умением, а не числом.
Кабан тут же ощерился и бросился на мужика. Тот бешено закрутился, раздавая хлесткие удары всем четверым. Я размашисто крестился, изображая неистовую молитву.
Мужик взаправду драться умел одному саданул по коленной чашечке, да и другому: чего мелочиться? Двум другим по почкам надавал.
Бежим! крикнул один рыбак.
А убежим? крикнул второй.
Самое время Кабан хрипел и рвался из крепких рук мужика.
Нам повезло! крикнул третий и первым бросился наутек.
Кабан таки вырвался и припустил вторым с поля боя.
Конечно, это было его удачей задраться и убежать с разбитой харей.
Мужик проводил всех веселым взглядом, обернулся ко мне:
Бойцы так себе, но в одном хороши бегают резво, ажна зайцы лысеют от зависти к ним. Мне кажется, ты их уже не догонишь.
Не кажется.
Победителю вольно шутить.
Ну а ты кто такой? спросил, разглядывая меня.
А я был готов обливаться слезами радости. Блин! И думал, думал, думал кем бы прихериться?
Мне нужна помощь. Очень нужна. Вы единственный в этом городе, к кому я за ней могу обратиться.
А что ты тут руками-то колдовал бесноватый?
Молился за вашу победу.
На грубый прогиб усмехнулся презрительно живи пока, пригодишься. И ушел.
Накатила усталость. Сколько можно? Бьешься, бьешься ну, хотя бы спина не болела, да семенили ноги. Знал, конечно безмерное горе и безнадежность одних ломают навсегда, для других неожиданно становятся дорогой к вершинам духа. И вот сейчас, когда удача и люди оставили меня, собственная глупость (дался же этот клад!) отдала на произвол судьбы, и я предоставлен лишь своим силам (которых, увы, совсем немного в искалеченном теле) только неукротимая сила духа, как второе дыхание, может спасти.
Поднял взор к небу:
Отец мой, дай сил и ответь правильно ли иду? Или обманываюсь иллюзиями, и люди просто разумные звери? Есть ли высшие законы мироздания или их нет? Возрадуются ли страждущие? Воздастся ли преступившим?
Смотрел в фантастические фигурации облаков в пустой надежде увидеть Знак знак того, что справедливость есть. И, конечно, не видел. Да и откуда быть Бог еще не зачал Иисуса Христа.
Утопиться, что ли да в свое время вернуться? Так река далеко. Закрыл глаза.
Эй, ты спишь?
Открыл глаза женщина. Конечно, женщина! В этом путешествии мне в утешители выпадают женщины. Достаточно молодая. Очень своеобразная. Ух, какие строгие глаза.
Сейчас тебя в дом перенесут.
Мне понравилось у башмачника простые отношения, ясные задачи. У него была усадьба на окраине города и лавка в центре. Там чинилась обувь, тачалась новая туда меня и определили жить, работать и сторожить. Начал осваивать новую профессию.
Иногда раздражали клиенты, но чаще с ними общался хозяин. Одно оставалось, как и прежде сидячая работа и никакой надежды на выздоровление. Мне нужно было найти загадочное МВЖС. Думал об этом, мечтал, а на досуге играл роль Сына Бога и пытался ввести окружающих в раннее христианство.
Укажи Знак присутствия Бога на земле, требовали они. Любой.
Я пожимал плечами: Бог это же очевидно, он же перед глазами; все вокруг это Бог. Кажется, так церковь учит. Но им было непонятно. Да и мне.
У меня появились сторонники. Вечерами приходили соседи и бездомные нищие, выносили меня из лавки прямо в рабочем кресле, сами усаживались подле и внимали моим речам о религии и о Боге. Подарки приносили угощение или что-нибудь из вещей, так что теперь мысли о еде не вызывали обильного слюноотделения. Что может быть в жизни лучше для скромного пастыря? А слушателей, заметил, разом всех в разговорах на загробную жизнь потянуло. Судьба-насмешница дала им возможность ходить, а они готовы руки на себя наложить, чтобы поскорей отойти к Творцу.
Звали меня уважительно Мастер. Не за руки, сноровито постигающие искусство профессии, а за язык за проповеди мои.
Если я Мастер, то вы подмастерья?
Подмастерья? обсудили они непривычное слово. Лучше зовите нас мастерки.
Подумал и махнул рукой на дурдом если затея не сбудется, всех нас развесят на столбы с перекладиной вдоль дороги или на площади. А пока обсуждали вопросы мироздания и бессмертия души.
Мастер, ты говоришь души умерших в рай попадают. Так ли это? А может, догадка? А может, на самом деле после смерти ничего нет.
И с таким ужасом в сердце вы живете? я убедительно поразился.
Меня смертью не запугать, сказал нищий с траншеями оспы на худом лице.
После продолжительной паузы я:
Уважаю. Вот просто уважаю. Но душа есть, знаешь ты об этом или нет. Время придет, и она предстанет пред судом. Помни об этом не греши.
Мастер, а как Бога узнать? Ты говорил, и дьявол же есть.
Попробовал подскочить от возмущения не получилось.
Их не по обличию признают, а по делам предложенным все хорошее от Бога, все плохое от дьявола. Это понятно?
Нарисовав страшный образ нечистого, так запугал простодушных слушателей, что потом пришлось уговаривать их не бояться мыслей своих, а бояться реальных преступников.
Мастер, а ты сам с дьяволом встречался?
Теоретически да.
И пострадал?
Практически от злых людей, чьими душами он овладел.
Итак, я стал учеником башмачника, а на досуге проповедовал. И вот что понял ненужных знаний не бывает. Пусть не учил я теологию так, где-то что-то читал, от кого-то слыхал, остальное домыслил. И предположить не мог, что когда-то все пригодится. Ну, неплохо. Хотя Творец наверняка поразвлекался, если бы слышал меня.
Но вот диво дивное чем больше я проповедовал, тем больше чувствовал, что глупею. И как бороться с собственной глупостью?
Башмачник нахваливал:
Работать можешь, а еще лучше говорить. Не здесь тебе надо сидеть. С твоими талантами в правители города.
А зачем мне правителем?
И даже вперед подался, чтобы лучше услышать ответ.
Башмачник растерялся как объяснить очевидное?
Богатства много будет, медленно, как больному на голову, объяснял. Слуги все за тебя будут делать. А ты будешь лежать и блаженствовать.
И так лежу, и никакого в этом блаженства не вижу, проворчал недоуменно.
Эй, не морочь мне голову, рассердился башмачник. Правитель города это власть. Власть сама по себе сладость. И в семье власть тоже сладость. И я свою власть никому не отдам.
Власть ничто без законов, тихо высказал заветную мысль.
Под заслуженное молчание диалог закончился.
Любил я ночами размышлять под тихое шуршание мышей по углам.
Исторический опыт утверждает, что особо плохого в существовании на низшей ступени социальной лестницы нет. Пусть холодно и голодно, но горение ума это не отменяет скорее наоборот. А вот начальником быть мало кайфа. Любым: и староста деревни, и правитель империи решают одни и те же проблемы. И количество действующих лиц примерно одно и то же. Император он ведь не империей управляет на самом деле, а десятком министров. Не может ум человеческий эффективно руководить миллионами людей вот в чем заблуждение правителей, всех без исключения. Людьми правят законы. Императоры приходят и уходят, а законы остаются. Императоры любят издавать законы но только хорошие приживаются, а плохие пожирают своих создателей. Но это другая тема ну ее
И вдруг сладко защемило в груди. Представилось, как я внушаю законы Божьи, а мне внимают, доверчиво и восторженно Блин! С моим ораторским искусством стать проповедником самое то.
Озадаченно потер лоб. Это что же, судьба моя стать для народа законотворцем божьим? А что? кому-то же надо! Почему бы мне не стать первосвященником в этой Богом забытой стране?
Я вырезал подошвы из толстой кожи, протыкал их шилом, протягивал дратву. а в душе пели и перекликались мелодии. Так бывало всякий раз, когда выходил на верный жизненный путь. Музыка гремела и поднималась к небесам. Но явственно пробивалась в ней, крепла и звенела трагическая струна. Таковы судьбы всех мессий. Печально, блин!
Послушникам объявил слышу голос отца своего!
Так явственно слышу протяни руку, дотронешься.