А может быть, это был только повод. На самом деле мне очень хотелось заглянуть в библиотеку и вновь увидеть Жанну. Её спокойные, большие глаза с тяжелыми веками, её чистое и бледное лицо с маленькой родинкой над верхней губой. У меня было предчувствие, что вся моя дальнейшая жизнь будет зависеть от этой встречи, от первого впечатления, которое я произведу на эту женщину.
Я дошел до центра села и никого, к своему удивлению, не встретил. У промтоварного магазина повернул направо, к массивному зданию из красного кирпича, обогнул небольшую круглую лужицу перед его входом, открыл тяжелую деревянную дверь и оказался внутри низкого, тёмного коридора, ведущего в библиотеку. Когда я вошел в большой зал библиотеки, Жанна Ладан по привычке рассеянно на меня посмотрела, потом так же привычно вежливо со мной поздоровалась, но уже в следующее мгновение в её глазах неожиданно появилась искорка любопытства. Она широко улыбнулась и пригласила меня подойти поближе. Спросила, что меня, как читателя, больше всего интересует. Я ответил, что в последнее время увлекся иностранной литературой.
Какие авторы вам близки? уточнила она.
Сол Беллоу, Марсель Эме, Альберто Моравиа, ответил я.
Она на какое-то время озадаченно задумалась, а потом подсказала, где эти книги можно найти, если конечно данные авторы есть в наличии. В тот день Жанна была в тёмно-коричневом шерстяном костюме, гладких матово-блестящих, плотно облегающих её икры колготках и серых туфельках на низком каблуке. Густые, каштанового цвета волосы упругими волнами спадали ей на плечи и спину. По их контуру едва заметно серебрился курчавый пушок.
Вы будете записываться или сначала посмотрите книги? спросила она.
Посмотрю. Я здесь давно не был, ответил я и нерешительно начал продвигаться между узкими, отяжелевшими от книг стеллажами, выискивая вовсе не известные всему миру произведения, а нужную мне позицию, с которой я лучше всего смогу рассмотреть Жанну, не привлекая к себе внимания И такая позиция вскоре нашлась в дальнем конце библиотеки, в тени породистого фикуса, как раз возле окна, на котором уютным рядком разместились в глиняных горшках цветущие бегонии. Отсюда Жанна Ладан показалась мне очень привлекательной, но какой-то чересчур хрупкой, что ли, лишенной той округлости форм, которыми пленяла меня Маргарита. Приглядевшись к Жанне, как следует, я понял, что ошибался. Ничего от Маргариты, кроме контура глаз, в ней нет. Даже голос был у Жанны совершенно другой: более громкий и грубый, лишенный скрытых магических ноток, предполагающих соблазн. И шея у Жанны была слишком худой, слишком короткой, а нос непривычно острый.
Что-нибудь выбрали? вдруг спросила Жанна, подняв на меня свои крупные глаза.
Нет, нет ещё, машинально ответил я и так же машинально протянул руку к какой-то книге в сером переплете. Подвинул книгу на себя, склонил набок и прочел Сергей Довлатов «Ремесло». «Кажется что-то знакомое», подумал я. Мой лоб наморщился от показного раздумья и неожиданно возникшей неловкости. Потом я случайно вскинул глаза на Жанну и увидел, что она смотрит на меня, иронично улыбаясь. Терпеть не могу этих женских улыбок без повода. Проще говоря, смущаюсь, начинаю теряться в догадках: чем мог её рассмешить? Сказал что-то не так или сделал? Или, может быть, у меня какой-то нелепый вид? В детстве я много и болезненно переживал из-за этого, да и сейчас что-то подобное случается со мной иногда. Какая-нибудь несуразность, выбивающая из колеи, после которой я впадаю в ступор.
Я сделал шаг назад, чтобы исчезнуть с глаз. Спрятался. Теперь я уже толком не знал, как смогу к этой женщине подступиться. Тишина, ярко-желтый свет лампы под матерчатым абажуром у неё над головой и этот ироничный взгляд сделали свое дело. Каких-либо четких планов знакомства я не имел, поэтому вся процедура сближения скомкалась. Мои мысли, всегда склонные к романтической образности в преддверии чуда, сейчас не спасали меня, а скорее, наоборот, угнетали. Я мучился желанием предстоящего знакомства и никак не мог перевести его в практическое русло. Не было ни повода, ни смелости заговорить с Жанной о чем-то своем, о близком мне, о личном. К тому же Жанна казалась мне всего лишь одиноким маяком, ориентиром движения к будущему причалу. Я не знал даже её ли мне нужно или женщину ещё более похожую на Маргариту?
Наконец, я набрался смелости и спросил о поэте Иосифе Бродском. Где я могу его найти? Жанна снова рассеянно посмотрела на меня и ответила, что поэзия справа, на верхней полке.
Но ни Мандельштама, ни Бродского, скорее всего, там нет уточнила она. У нас только классики от Пушкина до Ахматовой.
А Цветаева есть?
Цветаева у кого-то на руках, ответила Жанна.
«И тут неудача», обреченно подумал я. Сейчас я уже точно знал, что знакомства сегодня, увы, не получится. Что теперь надо просто с честью отступить. Но сдаваться мне почему-то не хотелось, и в душе был тот странный весенний настрой, когда очень хочется быть незаслуженно счастливым, ветреным и даже чуточку нахальным. Во время этих раздумий внезапный вечерний свет из окна окатил оранжевым светом гладкие щеки Жанны, её пышные волосы в нимбе серебристого пушка. И в ней сразу появилось что-то очень знакомое, что-то родное. Я весь напрягся, глубоко вздохнул, намереваясь сказать ей первый комплимент, и ничего не сказал. Слов не было. Только восторг и благоговение, да ещё какая-то возвышенная пустота в голове. Под моей рукой оказалась какая-то книга. Я взял её со стеллажа, открыл наугад и прочитал: «Франц, ещё лежа навзничь, близорукими, мучительно сощуренными глазами посмотрел на дымчатый потолок и потом в сторону на сияющий туман окна. И чтобы высвободиться из этой золотистой смутности, ещё так напоминающей сновиденье, он потянулся к ночному столику, нащупывая очки». Прочитав это, я вдруг понял, что мне тоже не хватает ясности. Только я гляжу на мир сквозь розовые очки, которые на моей переносице постоянно. Вернее, они в моем мозгу. И с этим ничего нельзя поделать. На себя я гляжу критически, вовне с долей здорового скептицизма, а на женщин всегда с удивлением, с какими-то расширенными зрачками, излучающими обожание. Глядя на хорошенькую женщину, я начинаю фантазировать, представлять себе её жизнь, подмечать привычки: как она ходит, работает, танцует. Хорошенькая женщина для меня это целый мир, по которому можно изучать внутреннюю сущность человека, то есть плыть, продвигаясь от одной загадки к другой, от одного открытия к другому. И это путешествие не надоедает, скорее наоборот с каждым поворотом судьбы оно становится всё увлекательнее Но сейчас мне пора было уходить, надо было признать, что мой первый шаг к будущему знакомству оказался неудачным.
***
Анна Федоровна появилась у строящегося дома на следующий день. На этот раз она пришла бодрой походкой хищника, выследившего добычу. Как-то слишком проворно, слишком легко подскочила с дороги к Александру Петровичу, который в это время не спеша перематывал фланелевые портянки, и вкатила ему оплеуху.
Ты что это делаешь-то, старая твоя рожа? закричала она, не давая старику опомниться. Ты чему бригаду-то учишь?
Не понял? промямлил, удивленно тараща глаза, Петрович.
Воровать учишь?
Ничего не понял!
А кто вчера телегу дров продал? А? Думаешь, не знали, что это мои дрова? Знали. И за дом, и за хлев мне колхоз ничего не заплатил, кругом меня обобрали, и вы ещё мои дрова продаете? Как это понимать? А?
Так ведь дом-то Марии Федоровны. Она говорит, что ей дров больше не нужно.
Дом дедушкин. А я его внучка, такая же, как Маша.
Вот тебе на!
Может, я за свою половину дома каждый год по двадцать рублей одной страховки платила, а стоит он пустой уже десять лет. Вон сколько денег-то набежало Вот пусть мне за эту страховку всё до копейки и выплатят. А то я на вас в суд подам.
А мы-то тут причем? не понял Петрович. Мы ничего не знали. Маша от дров отказалась вот мы и продали.
Да как это? Не знали они! Я страховку платила, а дрова, значит, ей? Вот как! Хорошо получается, ничего не скажешь.
Мы не знали. Говорят же тебе.
Вот и я ничего знать не хочу. Поеду завтра в город, прокурору заявление напишу. Пусть разбираются. Или страховку мою возвращайте обратно. Или дрова везите.
Мы строители. Мы тут ни при чем, попробовал объясниться бригадир.
Да как это ни при чем, не унималась старуха. Дрова-то ведь вы продали? Продали. Кто же тогда мне деньги заплатит?
В колхоз иди. Говори там. Может, они придумают чего, решил вставить свое слово Коля Замес.
Вот как!
Да. А как иначе.
Это, значит, зря мы с мужем деньги платили? Это, значит, зря у меня мужик на фронте был, весь израненный пришел? Это зря всё, что ли?