Вспомнив анекдот, я улыбнулся. Встал, подошел к самовару, включил вилку в сеть, достал фарфоровые миниатюрные чашечки с блюдцами, припасенные мною специально для таких случаев, крохотные ложечки, сахарницу, банку с индийским растворимым кофе (индийский ничего, а цейлонский, тем более, бразильский чепуха), поставил на стол.
Охотно ухаживал за гостьей. Ты охотно принимала подобные ухаживания. Это были, как мне представлялось, те ухаживания, которых дома от двух имеющихся мужчин дождаться было невозможно. Особенно от старшего мужчины, который раздавался вширь прямо на глазах. Откормила. Избаловала. Приучила. И теперь ловишь кайф в те редкие минуты, когда дозволяешь мне поухаживать за тобой. Тем более, что не надо ни просить по несколько раз, ни, тем более, чего-то требовать. Здесь все твои желания угадывались и исполнялись тотчас же.
Не могу, сказать, что в ответ на такие ухаживания ты меня засыпала комплиментами. Ну, может, сначала Потом ты привыкла и стала воспринимать как должное.
Отпив из чашечки чуть-чуть, ты закрыла глаза, отвалилась на спинку стула, и стул вновь стал жаловаться на тяготы своего существования.
«Чертовски приятно, сказала ты, когда есть место, где можешь почувствовать себя человеком, женщиной, ты сделала паузу и добавила, а не вьючным животным».
Я подумал: «В чем же дело? Ты можешь в любой момент перестать быть вьючным животным. Тебе сделано предложение, но ты»
Вслух же не произнес ни слова. Хотя наружу рвалось много чего. Приучила. Теперь боюсь сказать лишнее. Боюсь огорчить. Боюсь быть не так понятым. Боюсь вспугнуть мою чудненькую пташечку.
Ты по-прежнему не проявляешь признаков нетерпения. Ты продолжаешь пить маленькими глоточками горячий кофе. Ты не спешишь? И нервно не поглядываешь на часы? Странно, очень странно
Скосил глаз на электронные часы, подмигивающие мне зеленым глазков ежесекундно: половина девятого. У нас всего лишь полчаса. Времени достаточно, чтобы спокойно, без привычной спешки добраться до вокзала. Но Ты по-прежнему сидишь, полуприкрыв глаза.
И я, набравшись храбрости, отчаянной наглости, неожиданно говорю: «Может, останешься?.. А?..»
Ты молчишь. Даже полуприкрытые длинные твои веки не дрогнули.
Жду. Жду, затаив дыхание.
Наконец, ты распахиваешь настежь свои большие глаза, смотришь пристально на меня и иронично (в уголках твоих пухленьких и таких сладеньких губ появляется еле приметная ухмылка) спрашиваешь: «Приглашаешь?»
«Естественно!» восклицаю я.
«Э, ты обреченно машешь рукой, будто решаешься на нечто губительное для тебя; не надо, милочка, не надо этого актерства; ты давно продумала весь сценарий нынешней встречи, продумала до мелочей, до каждой фразы и междометия; впрочем, и этого я не отрицаю, ты способна в несколько секунд поломать этот сценарий; так было; я смог убедиться, что если что-то тебе вдруг во мне или в моем поведении (скажем, почувствуешь самоуверенность) не понравится, то у тебя предусмотрен для аварийной посадки запасной аэродром; ты и не уедешь, поскольку поезд ушел, но и у меня не останешься, а сбежишь к подружке, сбежишь в самый последний момент, оставив меня с носом. И вот ты обреченно бросаешь. Была не была».
Торжествую, но не смею показывать этого.
«Значит? встаю и беру в руки твои проездные документы. Ты молчишь. Одну минуту. Извини.
Открываю дверь кабинета. Ты знаешь, куда намерен пойти и зачем, поэтому слышу вяло произнесенный вопрос: «Но ты не знаешь, на какой день?»
Оборачиваюсь.
«Ясно: на послезавтра».
Ты улыбчиво глядишь на меня и, благосклонно на этот раз относясь к моему наглому заявлению, говоришь в ответ: «У, тю-тю-тю разошелся Умерь-ка аппетиты, дружочек, потом меняешь тон и жестко добавляешь, не оставляя никаких возможностей для иного толкования или торга. На завтра! И на этот же поезд!»
Развожу руками и ухожу. Возвращаюсь с новыми проездными документами. Снимаю с телефонного аппарата трубку, набираю номер диспетчера, заказываю такси.
Машина приходит необычно быстро.
И мы едем.
Ах, какой это был вечер! И какое было у тебя замечательное настроение! Мне казалось, что ты была готова на всё.
Предчувствие меня не обмануло.
Ты щедро дарила ласки, я вдвойне, потому что не привык оставаться в долгу.
Мы пили твои (мои тоже) любимые напитки, разговаривали. Разговаривали обо всем. А потом (как-то само собой получилось) я раздел тебя (пожалуй, это занятие для меня одно из самых приятных).
Я припал к тебе!
Мы оказались в постели. И в моем безраздельном владении и распоряжении (по крайней мере, на несколько ближайших часов) оказались твои пухленькие губки, твои аккуратные ушки, твои миндалевидные глазки, твои небольшие розоватые грудки, твои волосы длинные и пышные, твои руки, могущие быть такими добрыми и ласковыми, твои мускулистые ноги от пятки и до и, конечно же, пышущие жаром и желанием получить меня, твои уже покрытые влагой врата рая.
Господи, какое блаженство!
Я был ненасытен. И вскоре мы оказались на полу: для нас просторнее и удобнее, для соседей снизу спокойнее.
На полу наши игры получили новый импульс. Ты визжала и стонала от получаемого удовольствия. Вспомни, ведь было именно так? Нет, не преувеличиваю?
Во всяком случае, я очень старался. Ты? На сей раз тоже!
Это была именно та самая ночь пьянящей и необузданной страсти, когда ты позволила себе позволила взять в рот Делала ты это неуверенно и не слишком умело (зубки тебе все время мешали), но все равно восхитительно.
На утро вся моя грудь была искусана тобой последствия бурного экстаза. А это означало, что сделал для тебя все, что было в моих силах.
Ты уснула первой. Прямо на полу, на ковре, подложив под голову кулачок. Упругое твое тело обмякло и ровно вздымалось при мерном дыхании.
Я осторожно отодвинулся, встал, принес подушку, осторожно приподняв голову, подложил. Сходил и принес одеяло, прикрыв тебя.
Ты что-то пробормотала во сне, потом повернулась на другой бок, открыв слегка рот, легонько захрапела. Твой сон был спокойный и размеренный.
Я же так и не сомкнул глаз.
Сидел рядом. Все еще был под впечатлением бури эмоций, которые изливались из нас несколько часов назад. Не хотел спать. Не мог спать. Потому что здесь, рядом была ты самое чудненькое существо во всем мире.
Я, сидя рядом, смотрел на твое умиротворенное лицо, осторожно касался руками разметавшихся по подушке волос, гладил их, приникал к ним и вдыхал их аромат аромат любви и страсти.
Сидел рядом и думал. О чем? Думал возле тебя, спящей столь безмятежно, о многом. Например, о том, что мы созданы друг для друга, однако судьба разбросала по уральской земле и никак не хочет соединить.
Между нами, согласись, много общего. Ты умна (возможно, даже слишком для женщины; ум-то и мешает принять правильное решение), я тоже смею надеяться.
Мы заняты одним и тем же делом, любимым для нас обоих делом, успешным делом: у тебя и у меня (согласись и с этим) неплохо получается. А, объединив усилия двух успешных людей, мы же горы свернем! По крайней мере, я это чувствую. Мой творческий потенциал безграничен. Я Мастер и ты это знаешь. Но несчастье этого Мастера, в отличие от булгаковского, заключается в том, что он так и не обрел свою Маргариту. Этой Маргаритой ты вполне бы могла стать, но
Что тебя сдерживает? Что (или кто) останавливает? Муж? Не может быть! Ты его не только не любишь, но даже и не уважаешь это же яснее ясного!
Тебя останавливает возраст? Правда, разница на семнадцать лет, но это не может служить препятствием. У нас могут быть дети. И какие дети! Дети талантливые, потому что они родятся от двух талантливых людей. К тому же Тебе не следует забывать, что именно от таких мужей в возрасте рождаются обычно самые одаренные дети. Примеров в истории тому множество. Значит? Разница в возрасте не аргумент, чтобы
Склоняюсь к твоей груди и осторожно прикасаюсь губами к соску. Ты спишь, но сосок мгновенно реагирует напружинивается и розовеет. От этого у меня вновь возникает желание обладать тобой. Но Я сдерживаю свою страсть. Мне жаль будить тебя, такую сейчас беззащитную и, одновременно, такую желанную!
Конечно, продолжаю думать, легонько беря пряди волос на ладонь и разглаживая, характер у меня, как все говорят, далеко не сахар. Жесткий у меня характер это правда.
Бескомпромиссный. Я, во всяком случае, не позволю тебе спать с другим мужчиной. Это позволяет твой Максик, но я нет, никогда! Я собственник, страшный ревнивец. Что мое, то мое и ничье больше. Тобой делиться с кем-то и зная об этом почти наверняка? Ну, знаете ли Это извращение.
У меня сильный характер. У тебя тоже. Я скор на принятие решений, любых решений, даже таких решений, которые мне не выгодны. И я никогда не сожалею о принятом решении и вспять не возвращаюсь. Ты, как я уже понял, тоже.