Где кончается порядок. Где начинается авиация, там кончаются дисциплина и порядок - Анатолий Агарков 2 стр.


 АОшник идет, груженый деньгами!  приветствовали меня.

За столом сидели не только вооруженцы.

 Пока присмотрюсь,  поскромничал я.

Играли в «храп». Ставка десять копеек, правда, банки стремительно росли  сказывались армейские азарт и большие зарплаты. Макаров, когда «пасовал», отвлекался на меня:

 Привыкаешь, друже?

 Мало-помалу.

 А скажи, какими словами ты уел Карася, что он тебе сразу шестой разряд сунул?

Видно было, что Макарова это сильно заедало  у него тоже шестой квалификационный разряд, но после многолетней выслуги.

 Дипломом, Саня.

В разговор влез начальник группы вооружения капитан Лямин:

 Учиться надо было, Егорыч, а ты с рогаткой по школе бегал.

 Зато без всяких дипломов освоил прицелы не хуже тебя,  взбрыкнул Макаров.

 Егорыча посади в самолет,  улыбнулся хитро Полий.  Он лучше любого штурмана отбомбиться. Так, Саня?

 Так,  согласился Макаров.  Главное, чтобы ты внизу бегал  не промахнусь.

Старший лейтенант Данилов из группы «Самолеты и двигатели»:

 Егорыч, а слабо тебе сесть на крыло, снять штаны и кому-нибудь за шиворот навалить без промаха?

 Пойдем навалю.

 А в полете?

Обед закончился, дверь заперли  игра продолжалась. Я прозевал, когда можно было выскочить, и теперь томился, не зная как к Лямину подступиться, в кармане которого был ключ от замка.

В дверь резко постучали:

 Лямин, открой  Голованов!

Карты убрали, деньги смахнули, дверь отперли. Вошел офицер из эскадрильи  по синему комбинезону можно было определить, что он из летного состава (у наших техничек цвет  черный). Всем руки пожал, в том числе и мне.

Старший лейтенант Данилов приветствовал его такими словами:

 Летчик должОн быть тупой, здоровый, беспредельно преданный Родине, бегло считать до десяти и твердо знать, что после десятки идут валет, дама, король и туз  так Вован?

 Точно так, Серега,  согласился гость и Лямину.  Привез, Андрей?

 Привез,  сказал начальник группы вооружения.  В машине, пойдем отдам.

И присутствующим:

 Так, все, расходимся, сеанс окончен  пора за работу.

И ушел вместе с летчиком. Остальные прошли в курилку.

Под крылом регламентируемого самолета копошился боец срочной службы.

 Кто там под плоскостью и что он там делает?  решил выяснить старший лейтенант Данилов, посредством использования неподчиненного ему прапорщика группы вооружения Полякова.

 Керосин в кефирную бутылку заливает,  ответил Валентин Поляков, не сходя с места.

 Зачем?

 Наверное, горло полоскать?

 Зачем?

 От ангины верное средство.

 А если с присадкой?

 То верная смерть. Но ведь не было еще морозов  вряд ли в керосине сейчас антифриз.

 А откуда у него штанга (приспособление для слива топлива из бака)?

 Кто-то из ваших дал.

Поляков и с места не сошел, а Данилов отправился к бойцу, чтобы выяснить, кто ему дал штангу и предупредить, чтоб написал домой прощальное письмо, если все-таки керосин с антифризом.

Швырнув «бычок» в обрез с водой, отправился я в свою группу. На моем месте сидел Драч и проверял установленные на стенд приборы.

 Что же ты бросил их?  упрекнул.

 Обед начался. Но УКАМП я выключил.

 Выключил,  согласился наставник мой.

Я присел в сторонке наблюдать за его манипуляциями.

Солнце садилось, небо потемнело, яркие краски окружающих аэродром лесов потускнели, когда мы толпой шли к КПП автобата (автомобильный батальон). Рабочий день закончился  еще один из общей череды. Сейчас подадут две машины с кунгами, мы загрузимся и поедем домой.

Подошел грузовик  его кузов брезентом прикрыт, но не плотно: видны были ящики с чем-то там. Тормознулся, пока боец открывал ворота. Прапора в миг облепили его  жадные руки торопливо шарят под брезентом кузова, как у девчонки под юбкой. Миг  машина тронулась, прапора соскочили.

 Что привезли?  спросил не участвующий в разбое Полий Полякова.

 Вот,  тот показал две кафельные плитки рыжего цвета, какие обычно лепят в туалетах на стены.

Две плитки! Две плитки и такое бесстыдство у всех на глазах Я не мог понять психологию товарищей прапоров.

 Оно тебе надо?  спросил я Валентина.

 Все верно,  обычным юмором своим Полий поддержал товарища.  Уходя с аэродрому, прихвати чего до дому.

 Вот,  тот показал две кафельные плитки рыжего цвета, какие обычно лепят в туалетах на стены.

Две плитки! Две плитки и такое бесстыдство у всех на глазах Я не мог понять психологию товарищей прапоров.

 Оно тебе надо?  спросил я Валентина.

 Все верно,  обычным юмором своим Полий поддержал товарища.  Уходя с аэродрому, прихвати чего до дому.

И наставник мой присоединился к обсуждению темы.

 Старые прапорщики говорят  служить буду, покуда руки носят.

Однако!

На отъезд подтянулись офицеры и служащие штаба.

 Вот идет майор Капустин,  приветствовал Кунак (это не фамилия) одного офицера, пожимая ему руку.  Мы его к себе не пустим.

Тут же выяснилось, что прельстившая меня дама в стройчасти  Капустина, жена майора. Что же они не вместе идут? Я бы с такой женщиной под руку ходил и гордился.

Мы и на регламенте не очень-то утрудились, но когда самолет укатили в эскадрилью, в ТЭЧ наступило полное безделье. По крайней мере для служащих СА  ведь нас не привлекали ни к построениям, ни к политзанятиям, ни к нарядам. Можно было и на службу не приезжать, но мы приезжали. Мы  это мы с Макаровым и еще две женщины. Лариса  одинокая, ногами симпатичная тетка лет сорока из радиолокационной группы. И Люба  красавица из группы электрооборудования, жена инженера-электрика полка Коваленко. Нам бы спариться да замутить что-нибудь. Но мы в дни застоя-простоя прятались в свои углы. Я размышлял в одиночестве над тем, как жить дальше, Макаров в карты играл на деньги, женщины вообще меж собой плохо ладили.

Однажды Александр Егорович остался совсем без партнеров и приплелся ко мне.

 У вас что, ни домино, ни карт нет?

 Где-то прячут, но я не буду шариться по столам.

 Пойдем ко мне  у нас все есть.

 Были бы шахматы, а от «козла» какой прок? Карты вообще верный путь в Преисподню.

 Совсем не обязательно играть на деньги  можно в подкидного.

 Одно название чего стоит! Расскажи лучше о себе. Ты давно в армии? За границей служил?

 Я нет. Лариса служила в Польше.

 Стало быть, служащих советской армии отправляют за границу?

 Отправляют.

 Ты бы где хотел служить?

 Здесь, конечно. Вовок (это Полий) в Венгрии был  говорит, ничего хорошего: мадьяры они и есть мадьяры.

 А Лариса что говорит?

 То же самое  только бздежики еще гавнистее. Нет в мире лучше русского народа.

 Весьма печально. Хотелось бы подружиться с кем-нибудь.

 Ваши Лысенко с Кириленко служили в Германии и не нахвалятся  немцы друганы настоящие: они западников ненавидят.

 Чехословакия  прекрасная страна.

 Я про народ говорю.

 Народ везде одинаковый  есть дерьмо, есть ниче.

 Ну, не скажи

В конце концов, мы перешли в лабораторию вооружения и вяло стали стучать костяшками домино. Долог день до вечера

Такие томительные безделия понуждали философские размышления.

Кто мы здесь?  маленькие винтики большой системы. Трутни в улье?  ну, те хоть маток оплодотворяют. Существа без цели в жизни, способные только в карты играть да костяшками о стол стучать?

Ну а что в этом плохого? Отрегламентированный самолет летает  выполняет учебно-боевую задачу. Скоро новый пригонят, и будет у нас работа. Жизнь продолжается  есть и от нас какая-то польза.

Только мне этого мало. Я не могу вести бесполезную жизнь  каждый час мне дорог. Надо что-то еще кроме осознания, что самолет имеет свойство гудеть в полете, и в этом есть моя заслуга. Все предопределено судьбой. Раз я здесь и свободен  в смысле, от текущих дел, надо заняться тем, о чем давно уже подспудно мечтаю. К черту газеты и журналистику!  суета сплошная. Буду писать книги  о себе, о том, что видел и знаю, о любви и пути человека к счастью Вот как-то так.

Зима пришла. За окном метель. Собачья погода, надо сказать. И дело не в том, что ветер гонит снег по дорогам  просто скучно, и глазу не за что зацепиться. Неизмеримо легче, куда легче существовать пусть даже в мыслях в той жизни, которую я описываю в общей кожаной тетради  там и лето теплей, и зима веселей: будто сплошные рождественские праздники. Впрочем, чего это я

Нет, методичное описание семьи моего отца в художественных рассказах не имело ничего общего с глупыми романтическими бреднями. Все это личное, и только личное. Стало личным с тех пор, как я решил стать писателем, но не в угоду толпе, а сам по себе  ни под кого не подстраиваясь. Вот как отец рассказывал, так и пишу, стараясь извлечь урок из ошибок родственников. Стараюсь быть объективным, чтобы не быть судьей  зная, что красные победят, не стремлюсь чернить белых. Да нет, наверное, еще даже объективнее  ибо писатель должен быть беспристрастным.

Назад Дальше