В восемнадцать я первую медаль получил он пыхнул сигаретой, мой тренер, кстати, не похвалил бы меня за курение. Мальчишек я гоняю из зала доносились удары по груше, надо и самому пример подавать Степан, осторожно, сказал:
Может быть, не стоит на ринг выходить, Иоганн? Нильсен тебя на двадцать лет моложе Кампе поднял бровь:
В Лос-Анджелесе, на Олимпиаде, я проиграл по очкам. У меня никогда нокаутов не было, и сейчас не случится по договору с импресарио, проигравший боксер не получал выплаты только в случае нокаута:
Даже если Нильсен останется победителем, подытожил Кампе, я уеду в Германию не с пустыми карманами. Зал много денег не приносит Степан подозревал, что Иоганн занимается с детьми беженцев бесплатно:
Бокс мальчишкам пригодится, довольно мрачно замечал Кампе, после тридцать третьего года к нам в клуб много еврейских ребят записалось. Хотя, конечно, никого бокс не спас. Но знаешь, он рассматривал кулак, приятно было посылать в нокаут штурмовиков по словам Иоганна, именно так он и познакомился с Гретой.
Осенью тридцать второго года, когда я с Олимпиады вернулся он подлил Степану кофе, мы товарищеский матч устроили, в Киле, с еврейским спортивным клубом кроме болельщиков, на узкую улицу, в портовом квартале, приехали машины штурмовиков, в коричневых рубашках. Иоганн, довольно добродушно, сказал:
Не знаю, какой дурак их отправил в клуб. В зале сидело полтысячи докеров, голосовавших за социалистов. На ринг вышел десяток не самых плохих боксеров, включая меня. Когда появилась полиция, в общем, было немного поздно Кампе добавил:
Ходили слухи, что мы восстание устроили, но мы только пару машин штурмовиков перевернули и подожгли. Случайно, разумеется Иоганн развел руками, неловкое движение, кто-то бросил окурок на пролитый бензин Степан не мог не улыбнуться. Несмотря на тяжелую весовую категорию, и кулаки размером с детскую голову, лицо у Кампе было доброе. Иоганн и в Стокгольме не потерял загара:
Нет, у него не загар, поправил себя Степан, он смуглый. Цыганская кровь. Цыган стерилизовали, отправляли в лагеря, убивали. Он хотел с женой развестись, чтобы ее обезопасить, но Грета отказалась после принятия Нюрнбергских законов, Кампе, призер Олимпиады, ушел из национальной команды:
Стало ясно, что на олимпийский ринг в Берлине меня никто не пустит, боксер вздохнул, плевали они на мои звания чемпиона Германии и трехкратную золотую медаль, с европейского первенства Кампе не предлагали звания почетного арийца:
Какой из меня ариец, сочно заметил приятель, я в фургоне родился, по дороге из Венгрии в Румынию. Мой отец еле подписываться умел, а мать и вовсе неграмотной жила и умерла. Хорошо, что они Гитлера не увидели Кампе помнил цыганские песни своего детства. Боксер часто мурлыкал под нос протяжные мелодии, на тренировках:
После драки, в Киле, у меня шрам появился он коснулся старой отметины, на рассеченной брови, и тогда же меня в нокаут отправили в нокаут Иоганна послала фрейлейн Грета, старшая медсестра кильского городского госпиталя:
Я через неделю предложение сделал, смешливо сказал приятель, медлить было нельзя Степан вспомнил о Констанце:
И мне все стало понятно, сразу, когда я ее увидел. Иоганн не знает, что с его женой, но верит, что Грета жива. И я верю, что мы с Констанцей встретимся. Пока мы вместе, смерти нет после тридцать шестого года, как говорил Кампе, он вернулся к кочевой жизни.
То есть гестапо так считало, Иоганн, невесело, вздохнул, Грета всем рассказала, что я ее бросил. Я цыган, ненадежный человек, сбежал от жены без развода бежал Иоганн не дальше неприметного заведения в портовом квартале:
Я не хотел сразу в Данию или Швецию отправляться он потушил папиросу, мы с Гретой надеялись, что безумие придет к концу. Вот и пришло Кампе смотрел на свою олимпийскую медаль, над столом, только я пять лет жену не видел. Но скоро увижу. Я ее найду, Стефан арийские, поддельные документы, в рейхе стоили дорого. Грета продала все семейные драгоценности, чтобы обеспечить мужа надежным паспортом. Иоганн пересек датскую границу, а дальше, по его словам, все оказалось просто:
Я работал грузчиком, в Мальме, на стройке, и здесь, в Стокгольме он взглянул на часы, в Швеции тоже цыгане живут. Нашел ребят, мне денег дали, чтобы я зал открыл цыгане помогали друг другу безвозмездно, но Кампе, все равно, отдавал долг:
Я работал грузчиком, в Мальме, на стройке, и здесь, в Стокгольме он взглянул на часы, в Швеции тоже цыгане живут. Нашел ребят, мне денег дали, чтобы я зал открыл цыгане помогали друг другу безвозмездно, но Кампе, все равно, отдавал долг:
Ему средства в Германии понадобятся, подумал Степан, всю страну объехать, все лагеря навестить. Грета могла погибнуть в бомбежке, а могла и Кампе не слушал разговоров о том, что его жена нашла кого-то еще:
Чушь, зло отзывался приятель, вы мою Грету не знаете. Но я ее отыщу, обязательно после матча Иоганн ехал в Мальме, где садился на паром до Копенгагена:
Я начну с Киля, ее родного города, объяснял Кампе, а потом посмотрим если судить по фотографиям в газетах, от Киля почти ничего не осталось:
Нойенгамме рядом с Килем, Гамбургом Степан опять подумал о письме, в кармане, Грета могла там сидеть. Хотя ребята ее не видели. Но женщин отдельно держали часы пробили четыре. В раскрытую дверь, из зала, донеслись голоса норвежцев.
Я их сюда пошлю, пообещал Кампе, я вижу, что вам поговорить надо несмотря на рост и вес, боксер, к удивлению Степана, оказался понимающим человеком. Кампе весело говорил:
Я в матушку пошел. Она гадала, по руке, по картам. На лице человека все написано, просто надо уметь читать. На ринге такое тоже пригодится Иоганн воткнул вилку электрической плитки обратно в розетку:
Сварите еще кофе, и спаррингом займемся. Я пока с тезкой поработаю Степан хмыкнул: «Когда Янек успел боксом увлечься?»
Кампе пожал плечами:
Он на каникулы уезжает. Сказал, что хочет заранее спортом позаниматься. Он и в тир ходит, с твоими норвежцами дверь скрипнула. Степан достал конверт от британской военной администрации, в Гамбурге:
Надо составить список детей. В Гамбурге не могут опознать тела он сжал руку в кулак, эсэсовцы все папки заключенных сожгли. Но лучше пусть Ханс и Харальд туда поедут, посмотрят на малышей. То есть на трупы малышей выбив трубку, Степан насыпал кофе в старый, медный кофейник:
Отто фон Рабе мертв. Он сделал операцию Констанце, в Дахау, по приказу Максимилиана. Старший фон Рабе пропал, никто не знает, где он вода шипела, закипая. Он услышал недоуменный голос Харальда:
Что случилось, Равн? Господин Кампе нас к тебе послал Степан снял кофейник с плиты: «Есть разговор, ребята».
В ушах у Степана еще стоял детский гомон. Мальчишки наполнили оба ринга. Старшие работали с грушами, младшим Иоганн велел отжиматься и делать приседания. Выходя из зала, пропустив вперед норвежцев, Степан посмотрел на темноволосые, рыжие, светлые головы малышей:
Ребята помнят имена всех детей. Они разделили список на мальчиков и девочек теперь Степан тоже помнил:
Жорж-Андре Кон, двенадцать лет, Париж. Серджио ди Симоне, семь лет, Неаполь. Маня Альтман, пять лет, Радом, Польша британские солдаты обнаружили тела малышей в подвале бывшей школы, в пригороде Гамбурга. Здесь размещался один из лагерей, сателлитов Нойенгамме. В школьных классах держали заключенных, используя рабочую силу для расчистки завалов, после бомбардировок союзников:
Эдуард и Александр Хорнманы, двенадцать и девять лет, Эйндховен, Нидерланды. Роман и Элеонора Витонские, шесть и пять лет, Радом, Польша британцы арестовали эсэсовцев, ответственных за охрану лагерного подразделения. Степан больше не мог перечитывать письмо из Гамбурга. Он просто отдал конверт норвежским ребятам. Малышей нашли повешенными на железных крюках, вбитых в стены подвала:
Группу привез в школу врач, из лагеря Нойенгамме, доктор Трзебинский Степан, невольно, глотнул, детей раздели, сделали инъекции морфия и повесили вместе с детьми казнили и остальных санитаров барака. Глядя на ребят, Степан даже испугался. Ханс Майер прошептал, побелевшими губами:
Равн, мы с Харальдом поедем в Гамбург. Мы помним ребятишек и санитаров. Мы всех опознаем пока тела хранились в военном морге союзников. Детей убили двадцатого апреля, за несколько дней до освобождения города.
Кофе остывал в чашках. Харальд, фельдшер из партизанского отряда покойного Олафа, потер глаза:
Дым попал, Равн юноша смотрел куда-то в сторону, они пишут, что Отто фон Рабе, Циклоп, погиб, но в Нойенгамме работали и другие врачи. То есть не врачи, а преступники, и не работали, а убивали ни Трзебинского, ни Хессмайера, его коллегу, союзники пока не нашли. Харальд, внезапно, опустил кулак на стол. Чашки подпрыгнули: