Кажется, его звали «Колдун», да? Какойто слегка припизднутый малый, на бесплатные и туповатые фокусы которого ты повелась. И велась долго, не один год. Алистер Кроули переродился в Свиблово и ты первая об этом узнала.
Пока ты ему отсасывала, он рассказывал тебе о мёртвых невестах, о том, что ты одна из них, но по какойто непонятной причине всё ещё жива. Подготавливал тебя посвоему, а ты и рада была сдохнуть, наглотавшись таблеток и шагнув вниз с последнего этажа ховринской больницы. Падать и блевать. Блевать и падать.
Колдун так или иначе присутствовал с нами всегда. Твоё настроение было нестабильно, резко менялось «я не могу от него отделаться, он меня не отпускает, держит, будто я верёвками к нему привязана». Конечно привязана, только не к нему, а к его стулу. И он старается, пыхтит, не меняя выражения лица злого и бесстрастного и множество личинок будущего сатаны липнут к твоему животу.
Я ждал на выходе с «Римской». Когда я был уже на месте, ты только садилась в метро. Где ты была на самом деле, я не знал. Это единственная черта, которая в тебе со временем не изменилась. Ещё полчаса, ещё час какая разница, я смотрю по сторонам, весной на улице ближе к обеду много людей, разные запахи смешиваются, бомж ест из пластикового контейнера спаржу, запивая её «Виноградным днём», ему хорошо, давно немытые волосы блестят и переливаются на солнце, как спокойное море в ясную погоду. Море выбрасывает на берег камни, ракушки, всякий мусор и частички умерших людей и рыб. Бомж очень похож на то море, которое помню я выбрасывает на асфальт мусор, его отрыжка накатывает волнами, алкогольный бриз, я щурюсь на солнце сквозь тёмные очки, прикуриваю, затягиваюсь, во рту сухо, горло дерёт так, будто я болею, разворачиваюсь и иду в «Нямням».
В обед там в основном пенсионеры и я. Беру кофе «Parmalat» и пару свежевыпеченных пирожков с яблоками. На кассе беру также черный «Dunhill», расплачиваюсь и выхожу на улицу. Во дворе на детской площадке быстро перекусываю, рот снова наполняется слюной и я курю, так приятно и так вкусно. Я расслабляюсь, откидываюсь на спинку лавки, завожу руки за голову и закрываю глаза. Капелька пота стекает со лба по правой щеке, я внезапно и неестественно напрягаюсь: зелёная комната, какието памперсы и битый кирпич повсюду, я спрятался в облезлом железном шкафчике, который, наверное, раньше принадлежал какомунибудь рабочему, он хранил там вещи и замасленные инструменты, водку, хлеб и фотографию любимой собаки..это уже ночь, писк сотен комаров, ты «уиии», глухие шлепки, трещина в потолке, там жопы и обувь, обсуждают картины моего дяди, ты «уиии, уииииии», хлопОк, я шарю по стенам шкафчика, мои руки рыжие от ржавчины, гул голосов нарастает, они входят в эту комнату со шкафчиком, вносят тебя, обёрнутую в холст, ты улыбаешься, хотя твои губы пришпилены двумя большими булавками, звенят бокалы, мне страшно и потно, душно, они ставят тебя в проём окна. Рамы нет. Я вижу только спины и затылки. Они примериваются, крутят тебя, сверяются с эскизом, измеряют расстояние миллиметрами. Приносят стремянку и каждый из присутствующих по очереди поднимается и целует тебя в губы, слизывая стекающую с них кровь. Когда это сделал последний, крови на губах и вокруг них уже не было, жопы расступились и в образовавшееся свободное пространство вошёл очкарик в чёрном, подошёл к проему, обхватил тебя и вынес из комнаты. Твои ступни болтались в воздухе, красный лак на ногтях, на ногтях красный лак.. Жопы с бокалами пошли за ним, ни на минуту не прекращая обсуждать увиденное. Они буквально лопались от гордости им дали возможность поучаствовать, возможность войти и выйти, не расплатившись, возможность войны без оружия и мира без убийств. Представление закончилось, как только я перестал о нём вспоминать. Моё представление о представлении. Кукольный перформанс.
Я получил смс от Кей она приехала и пошёл к метро, от двора, в котором я находился, до метро две минуты бабушкиными шагами.
Вся в чёрном. Чёрные волосы, чёрный корсет, чёрная юбка в пол (или это платье?), чёрные массивные ботинки. Чёрный лак на ногтях. Чёрный рюкзак.
«Возьми этот большой чёрный пакет с мусором и отнеси на помойку. Не тащи по асфальту, а то он порвётся и тебе придётся руками собирать остатки еды и осколки разбитой посуды. Как только выкинешь первый пакет, приходи за вторым. Как только вынешь осколки посуды из своей обуви, маленький засранец, ты что, битых тарелок не видел никогда? Вот как только очистишь свою обувь, тогда сможешь зайти домой. И ты не сделаешь этого без моего разрешения».
Привет, Кей. Тебе не жарко?
Привет, Рэ. Я всегда так хожу, уже привыкла. Может, зима мне даже больше нравится, чем другие времена года.
Интересно выглядишь, конечно.
Ты же всё это видел и раньше. Смотрел невнимательно или не придавал значения?
Предавал свои предпочтения.
Ну да.. Както плохо помню..
Куда пойдём? Я этот район совсем не знаю. Я свободна до вечера, так что жду от тебя предложений.
Конечно, я уже знаю, куда мы пойдём. Там в это время пусто, да и вообще пусто в любое время за редкими исключениями.
Пойдём к Яузе.
Оо, она и здесь течёт? Совсем недалеко от моего дома тоже Яуза, только похожа она там на какойто ручей. Мы с Ко..
Давай хотя бы сегодня без этого, а?
Хорошохорошо, прости, хахаха, чтото я..
Да, именно, чтото ты. Мы пошли по длинному тоннелю и вышли на улицу Сергия Радонежского. Было уже действительно жарко, я потел, а Кей только говорила и говорила, не умолкая. Контраст её белой кожи и черной кожи корсета, широкая улыбка, мне казалось, что она выше меня, но непонятно, откуда взялся этот эффект, белый пакет «Спасибо за покупку!», подхваченный порывом ветра, облепил моё лицо, Кей сняла его, засмеялась, грудь слегка подпрыгивала в узком корсете, я улыбнулся, сигарета, зажигалка, затяжка.
А мне можно сигарету?
Ты куришь разве?
Да.. Чутьчуть. Немного. Успокоиться.
Ты сейчас нервничаешь?
Нет, просто захотелось покурить.
Я отдал ей свою сигарету, а себе прикурил новую. На некоторые её реплики мне нечего было ответить, я чтото мычал и тянул время.
Мы обогнули музей Рублёва и спустились с горки к набережной. Никакого «Артплэя» ещё не было, был завод «Манометр» его эмблема и большие часы находились на самом верху здания, на углу, который был ближе к железной дороге.
Мы прошлись по набережной до Таможенного моста, перешли две полосы дороги и стали взбираться вверх. Там росли деревья, кусты и была такая тропинка шириной гдето в пару метров между спуском с этого холма и забором завода «Кристалл». Какието овраги со следами костров, пустыми бутылками изпод дешёвого алкоголя, снова грязь, снова дерьмо, Яуза, шлюз, «Плутон», тень.
Мы остановились там, где я уже бывал раньше несколько больших бетонных блоков стояли на насыпи, на них можно было сидеть и наблюдать за движением на набережной.
Что, здесь?
Не нравится?
Наоборот, я подумала, что здесь будет в самый раз, хотя бы присесть можно, я ногу, кажется, натёрла.
Кей подобрала с земли какуюто газету одну из немногих чистых постелила на бетонный блок, села и стала расшнуровывать левый ботинок. Шнуровка длинная, от мыска почти до колена. Я помог ей снять обувь, достал влажную салфетку и аккуратно протёр рану на ноге.
Я держал её за пятку, она ворочалась, говорила, что щекотно, я обрабатывал рану, дул на неё, чтобы быстрее образовалась твёрдая корочка, разглядывал пальцы на её ноге, ногти, маленькие волоски, выдернуть бы их пинцетом, или быстро подпалить зажигалкой, когда она отвернётся, нет, будет вонь от волос, от Кей, пятка грубая, окрасилась носками или ботинками, но нога не пахнет, ногти аккуратные, фаланги, косточки, белая кожа.
Кей снимает второй ботинок, открывает рюкзак и достаёт из него балетки.
Как знала взяла на всякий случай.
«Мы обязательно потанцуем. Веришь мне? Как только коленная чашка встанет на место, на своё изначальное место и перестанет болеть. Хрустит и перекатывается, как печёная картошка. Жжёт и раздражает, руки в мозолях, втягиваю живот и ложусь на кушетку. Правильно вправленная мысль бьёт как ток из розетки, возбуждает и побуждает на действия. Несу себя как могу, как эти ноги мне позволяют, скользят носки по гладкому полу и я всётаки поскальзываюсь. Ты не умеешь ждать».
Я помогаю Кей с балетками, она встаёт, протягивает мне руку, я поднимаюсь и молчу. Ощущения будто до сих пор держу её ногу, а не руку. Уголки её губ медленно опускаются. Мы удивлённо хлопаем ресницами как собачки, которые впервые видят друг друга. Она открывает рот, я вижу сначала верхние зубы, затем нижние, краешек языка, ранку на нём, Кей сильно дёргает меня за руку, мой взгляд срывается в сторону, туда, где висит ржавая эмблема завода «Манометр».
Party 2
Эй, Пеликан!
Он бесился, когда мы так его называли. Он бросал всё и каждый раз объяснял нам, почему не надо его так называть. Для него это не было обидным или унизительным прозвищем, оно ему просто не нравилось по ряду причин. Когда мы познакомились почти 20 лет назад я этих причин не знал.