Party 2
Эй, Пеликан!
Он бесился, когда мы так его называли. Он бросал всё и каждый раз объяснял нам, почему не надо его так называть. Для него это не было обидным или унизительным прозвищем, оно ему просто не нравилось по ряду причин. Когда мы познакомились почти 20 лет назад я этих причин не знал.
Мы вместе ходили в музыкальную школу. Сначала я ходил на уроки гитары. Ходил, когда действительно не мог избежать этого, но я старался, старался играть «как надо», старался разрабатывать короткие пухлые пальцы, чтобы лучше брать нужные аккорды. Тем не менее, получалось у меня всё хуже и хуже. Я видел, как играет на гитаре отец, как ему это доставляет удовольствие, он о пальцах вообще не думает и не смотрит на них. Но он не мог меня научить, потому что его хватало на то, чтобы продемонстрировать какието моменты, а на обучение даже в течение пяти минут его уже не хватало. Он злился, выворачивал руки себе и мне, хуярил по струнам как бешеный и в конце концов забирал у меня гитару. Он злился не на меня, а на себя, потому что умел, но не мог передать умение. Не мог пересадить мне свои руки, свой мозг, свой modus operandi.
Не можешь пересадить так лучше просто оторви. Чтобы я не ходил на эти уроки. Переломай мне ноги, хотя вы усадите меня в инвалидную коляску и всё равно отвезёте туда. Так что лучше руки. Я потерплю.
Когда я всётаки доползал до урока, то обычно заставал окончание урока предыдущего две девчонки играли на мандолине и банджо, а какойто тощий опарыш подыгрывал им на балалайке. Это были те самые любимцы, которые выступали на любом концерте «народного творчества», доводя до катарсиса пенсионерок, одетых в «старорусские» одежды и поющих про берёзы.
Я сидел на лавке в коридоре и ждал.
Сейчас сблюю. У меня руки не на месте, я то расстёгиваю чехол, в котором лежит гитара, то застёгиваю. Вверх и вниз, вверх и вниз. Чтобы не привлекать внимания, кладу руки под ляжки, стараюсь придавить посильнее. Ещё не поздно уйти, нужно всего лишь встать и мелкими шагами пойти к выходу. Встать и пойти. Гитара, ноты, пойти. Уйти.
Чаще всего уйти я не мог чувство вины придавливало, вжимало в лавку, и я оставался на экзекуцию.
Время щипковых инструментов выходило, заходил я и начинал щипать свою гитару.
Меня учила женщина. Судя по её поведению одинокая и несчастная. Принцип обучения у неё был практически тот же, что и у моего отца ёбнуть по рукам, когда не попадаю в аккорд, прикрикнуть, называть не по имени, а исключительно по фамилии. В ней было чтото привлекательное, но я даже и подумать не мог о том, чтобы, например, вздрочнуть на неё всё портила манерность, визгливый голос и большой горб на носу. Без этого носа я даже не мог представить, как она могла бы выглядеть.
В итоге до неё дошло, что она не хочет меня учить, а я не хочу учиться, и мы распрощались. Через несколько лет вместо первого этажа я стал ходить на второй дверь с торжественным названием «Секция духовых инструментов».
Вообще это был зал для занятий балетом или танцами, но другого помещения «не нашлось». Днём там трещали задницы от растяжки, а вечером трещала моя башка от сильного напряжения. Преподавал нам действующий военный, но никаких армейских порядков не насаждал.
В этом балетном зале я и познакомился с Пеликаном. Он играл на саксофоне, мне почемуто достался тенор. Насилие над лёгкими мне нравилось больше, чем насилие над пальцами всего три клавиши, комбинации нот проще запоминаются. Главное сливай слюну вовремя, иначе будешь пердеть и булькать, как старый пионерский горн.
Перед занятиями мы с Пеликаном обычно выкуривали по паре сигарет, хотя наш военный был категорически против этого понятно, что, когда работаешь лёгкими, лучше держаться от дыма подальше. Но кого эти предостережения могли остановить..
Если бы не продолжающиеся уроки сольфеджио, всё могло быть ещё лучше, чем было. Преподаватель была отличная, а я нет. Я не понимал, не хотел понимать чтото кроме нот и размеров, а принуждение к игре на фортепиано вводило меня в ступор. Я мог напеть несколько мелодий, наигранных в последние полчаса, но сыграть с листа нет. Пальцы не слушались, глаза искали нужную клавишу по несколько секунд.. Двумя руками я вообще не мог играть, мой рабочий палец указательный на правой руке. И никакой другой.
Нарисуйте скрипичный ключ. Сейчас она будет медленно играть, а я должен записывать ноты, которые она сыграла. В какой октаве..
Нарисуйте скрипичный ключ. Сейчас она будет медленно играть, а я должен записывать ноты, которые она сыграла. В какой октаве..
Когда мы перешли в последний класс и оставался год до выпуска, военный исчез. Пропал бесследно и както слишком быстро. Наш оркестр успел дать несколько «концертов», я со своим тенором выступал в школе разгонялся, чтобы было достаточно громко, лицо сильно краснело, со лба текло, я закрывал глаза, у меня губы звенели и мундштук нагревался как закипающий чайник. Я слышал смех и гогот, «вытри ебало», но было плевать. Ведь я УМЕЛ, а они нет.
Мы собирались ещё несколько раз без преподавателя, в основном болтали, курили, иногда мы с Пеликаном джемовали он выдавал отличные импровизации, лидировал, а я под него подстраивался. Потом у нас отобрали инструменты они были собственностью школы и мы перестали туда ходить. Саксофон был личным инструментом Пеликана, также он неплохо играл на тромбоне. Я не умел играть больше ни на чём, поэтому иногда просил Пеликана сыграть слушать хорошую игру мне очень нравилось.
Но живой музыки становилось вокруг нас и в нас существенно меньше, однажды она прекратилась совсем. Мы заходили к Пеликану в дом (частный дом в коттеджном посёлке), поднимались на второй этаж в его комнату и играли в плэйстейшн, нинтендо и хрен знает что ещё у него было всё.
Рэ, пойдём покурим!
Пеликан заметно картавил и это был ещё один повод для подколов. Но не было бы их, если бы не его реакция он сначала смеялся (типа понял шутку и умеет смеяться над собой), потом вспыхивал и через пару секунд становился серьёзным, как школьный учитель, увидевший кучку говна на своём стуле. Лицо не выражало эмоций, но глаза попрежнему горели. Он глубоко затягивался и со свистом выпускал дым обратно, щурясь и подтягивая сползающие штаны. Мы курили в просторном туалете рядом с его комнатой, но никакой вентиляции там не было, дым разъедал глаза, впитывался в одежду и мне приходилось чаще её стирать.
Рэ, а что там Дэнни? Давно его не видел.
С ним всё нормально, немного замкнулся в себе после того, как стал свидетелем повешения Вика.
Вик..
Ну тот самый, который хотел играть в нашем оркестре, но чтото там не получилось.
И он изза этого что ли?
Нет.
А изза чего?
Пеликан, я не знаю. Я ведь тоже с ним тесно не общался. Дэнни говорил, что у него нашли ВИЧ.
Бля.. ВИЧ, значит. И Дэнни видел, как он повесился?
Дэнни знал, что Вик повесится. Они дружили давно и доверия в их дружбе было больше, чем в подавляющем большинстве семей. Вик не сказал Дэнни об обстоятельствах заражения, рассказал только о результатах анализов. Попросил не уговаривать, не злить попытками уговоров, просто не расстраивать в его последние несколько дней. Когда Вик написал завещание (кремация, никаких крестов и кладбищ, никаких обрядов, никакой церкви) и передал его Дэнни, они сходили в лес и определились с местом. День они выбрали заранее 29 ноября. Как Дэнни вообще согласился на подобное я не знаю. Я хорошо общался с Дэнни, но до уровня их дружбы с Виком мне было далеко. Как только они вышли из подъезда, пошёл сильный дождь, но смерть решили не отменять. Петля уже была приготовлена и привязана к толстой дубовой ветке вчера днём. Вик был в кожаной куртке, своих любимых рваных джинсах и почти убитых кедах. Дэнни оделся теплее, зная, ЧТО ему предстоит длинный непромокаемый плащ и ботинки на толстой подошве. Но они почемуто передумали Дэнни не говорит, почему сняли петлю и пошли домой к Вику. Сняли люстру с крюка, привязали туда петлю, Дэнни выбил стул изпод Вика по его команде. Дэнни больше ничего особо не говорит, а я и не расспрашиваю как бы он сам сейчас не повесился или не съехал с дорожки.
Да, зашёл домой не вовремя, Вик же не закрывается никогда.
Не успел вытащить?
Нет.
Пеликан смакует ситуацию, я знаю, что он ставит себя на место Вика, и он вздрагивает всем телом, когда я толкаю его в плечо.
Бля, Рэ, надо навестить Дэнни какнибудь. Отвлечь, развлечь.
Можно, я не против.
Я правда был не против. Мы придём, попытаемся вытащить его, расшевелить, смыслы и ожидания, нужно ли это Дэнни, Пеликан не знает же, как там всё на самом деле было, и никто пока не знает кроме меня, а может, я тоже не знаю правды, у меня есть только слова, Дэнни сейчас как пакет на голову надели он задыхается, потому что ему нужно с кемто поделиться, он задыхается, потому что не может ни с кем поделиться, дёргается и плачет, но не на людях, и не дома даже внешне он тот же Дэнни для всех, а что мать Вика, его отец приняли они выбор сына, нет я не знаю, поэтому Дэнни сейчас совсем один, курит, и кашляет, и не может откашляться.