Ничего пропускать нельзя, это слова великого Сталина он успел проголосовать с утра, до начала дежурства. Погода выдалась хмурая, метельная. Избиратели толпились в вестибюле дома культуры, под портретом товарища Сталина, тоже в военной форме. Районный торг развернул лотки, пахло свежей, горячей самсой. Буфетчица разливала чай, из титана.
Рядом с офицером тоже стоял чайник и блюдо с выпечкой. Повара на заставе служили хорошие, персонал баловали булочками и пирожными. Кусая рогалик с корицей, не отрываясь от тетради, лейтенант услышал вой ветра, за окном:
Или это машина? Нет, кто приедет, с проверкой, в такую погоду? Да и время сейчас тихое в Китае шла гражданская война между коммунистическими силами, и сторонниками буржуазии, Гоминьдана, но граница СССР, как говорили бойцам, была неприступна. Контрабандистов давно не осталось. Войска следили, чтобы на советскую территорию не забредали кочевники, уйгуры и казахи. Многие участки границы до сих пор оставались уединенными, спрятанными среди скал и ущелий, сейчас заваленных снегом:
Пришло распоряжение, по округу, дней пять назад, вспомнил лейтенант, якобы бандитские силы Осман-батыра могут предпринять прорыв через границу. Ерунда, что этому Осману делать в СССР офицер только из столичного приказа узнал имя казахского бандита.
Тарелка взорвалась аплодисментами, люди кричали:
Да здравствует товарищ Сталин, ура диктор откашлялся:
Передаем концерт молодых талантов. Перед микрофоном, студентка московского архитектурного института, подающая надежды певица, товарищ Ирина фамилию певицы ему услышать было не суждено.
Дверь кабинета дежурных затрещала, распахиваясь. В коридоре он заметил наряд внутренних войск, в промокших от снега шинелях. Лейтенант поднялся:
В чем дело, товарищи бойцы? Где ваш командир, что происходит гневный голос заорал с порога:
Это вы мне объясните, что происходит! Где личный состав, где патрули плотный человек, в генеральской шинели МГБ шагнул в комнату. На черных, побитых сединой волосах таяли снежинки, прядь падала на старый шрам, на лбу. Темные, недобрые глаза смерили лейтенанта холодным взглядом: «Где начальник заставы?».
Он в доме культуры заблеял юноша, в наблюдательной комиссии сидит, товарищ визитер ему не представился:
Товарищ генерал отчаянно добавил пограничник: «Выборы идут».
Я вам сейчас устрою выборы пообещал гость, поднимайте заставу по тревоге, немедленно!
Наум Исаакович прибыл на отдаленную заставу, следуя звонку, полученному из села Алексеевки, в управлении МГБ республики, в Алма-Ате.
Он знал, куда направился Осман-батыр, после их встречи в чайной. Коллеги в Усть-Каменогорске вернулись с донесением, что казах скрылся в хлипкой, деревянной пристройке, в местном шанхае. Эйтингон проклинал себя за то, что протянул время:
Но никак иначе сведения о жителях домишки было не достать размышлял он в теплой эмке, по дороге в Алексеевку, в тех местах все с временной пропиской обретаются на дворе стоял вечер. Получив адрес, Эйтингон велел немедленно поднять архивы местного паспортного стола. Существовал риск, что сообщники казаха, кем бы они ни были, вообще не озаботились пропиской. Зажав в зубах дымящуюся сигарету, Эйтингон, внимательно, просматривал машинописные страницы:
Хотя бы машинку завели, желчно подумал он, не приходится ломать глаза о невозможный почерк и орфографические ошибки Наум Исаакович был невысокого мнения об уровне образования советской милиции:
Даже в Москве с ошибками пишут. Взять хотя бы рапорты начальника Пролетарского отделения во время охоты за сбежавшим ныне Волком, при виде сводок из районов, Эйтингону часто хотелось взять красный карандаш.
Неизвестная ему машинистка в местном отделении милиции печатала на редкость грамотно:
Ссыльную, что ли, взяли, задумался Эйтингон, не из нового потока, разумеется. Из старых, довоенных кадров. Но вряд ли, у тех поражение в правах стоит, даже у осужденных по делам двадцатилетней давности. Удивительно, откуда здесь грамотный человек появился грамотного человека Наум Исаакович увидел через полчаса.
По спискам, халупа, куда зашел Осман-батыр, числилась необитаемой:
Но с кем-то он там встречался, он знал, куда направляется Наум Исаакович почесал лоб автоматической ручкой:
По спискам, халупа, куда зашел Осман-батыр, числилась необитаемой:
Но с кем-то он там встречался, он знал, куда направляется Наум Исаакович почесал лоб автоматической ручкой:
Сотрудники органов тоже могут соблазниться блеском бандитского золота. Бывали такие случаи он велел поднять с постелей личный состав отделения милиции, ведавшего шанхаем, включая гражданских сотрудников. Машинисткой и делопроизводителем оказалась пожилая женщина, дочь местного гимназического учителя:
Поэтому ее и не вычистили из органов, в двадцатые годы по данным отдела кадров, женщина устроилась на работу в милицию в год смерти Ленина, учителя считались разночинцами, интеллигенцией до революции машинистка закончила женскую гимназию, в Усть-Каменогорске. Ни мужа, ни детей у нее, по данным в личном деле, не имелось:
Старая дева, Эйтингон рассматривал лицо машинистки, а где ее родители? В анкете она указывает, что оба они умерли, в гражданскую войну Эйтингон подозревал, что родители машинистки, как и половина жителей в здешних краях, сбежали в Китай:
Она осталась, выполнять задания белогвардейцев Наум Исаакович, впрочем, подозревал, что жители пристройки сунули даме взятку:
Она не шпионка, просто алчная тварь. Но в деле мы ее проведем, как агента, на содержании китайских капиталистов и недобитых белых. В отчете такое выглядит красиво даме хватило искреннего обещания Эйтингона вышибить ей мозги прямо в кабинете. С приставленным к затылку наганом, она призналась, что не внесла в списки паспорт некоей Шевелевой, Серафимы Ивановны, с сыном, Володей.
Эйтингон насторожился, но успокоил себя:
Сотни тысяч парней в СССР так зовут. Это совпадение, не больше по словам дамы, Шевелева приехала с запада, из России. Больше она ничего не знала:
Она предложила кольцо, с бриллиантами всхлипнула машинистка, я поддалась минутному порыву судя по обстановке квартиры дамы, минутные порывы у нее случались часто. Машинистку отправили в камеру предварительного заключения. Эйтингон, наставительно, сказал коллегам:
В сердце органа социалистической законности обосновался агент белых, выполняющий задания западных шпионских центров он, немедленно, послал наряд в шанхай, надеясь, что Осман-батыр и так называемая Шевелева еще в домике:
Он мог подружку завести, хмыкнул Эйтингон, он в Усть-Каменогорске дня три отирается. Случайное знакомство, какая-нибудь веселая девица веселая девица не стала бы ютиться в шанхае. Эйтингону опять стало неуютно:
Что-то здесь не так приказав подать эмку, он сам поехал вслед за группой, в шанхай. По скрипящим половицам пристройки гулял мелкий снег. В разоренном домике остались только женские и детские тряпки. Ни фотографий, ни документов, ни образца почерка Шевелевой Наум Исаакович не отыскал:
Птичка упорхнула из клетки, только сейчас она обошлась без удара ножом в печень. Пока обошлась он уговаривал себя, что ошибается:
Но если дочь Кукушки здесь, то мы накроем и остальную банду. Осман-батыр не ради нашего приглашения сюда явился, а чтобы их через границу перевести. Он состоит на содержании у англичан, мерзавец. Они всегда имели виды на наши южные рубежи отец пропавшего Федора Петровича, Петр Степанович, в прошлом веке подвизался в Кабуле, якобы инженером у тогдашнего шаха:
Держи карман шире, буркнул Эйтингон, получив архивные данные, он еще тогда на британскую корону работал. Шпионская семейка, они все пойдут под расстрел. Дочь Кукушки спуталась с уголовником, чтобы вернуться в СССР Наум Исаакович не сомневался, что Волк тоже получает деньги с запада:
Он достаточно болтался по оккупированной Европе, хотя Валленберг молчит о его связях. И о Марте он молчит Эйтингон считал, что дочь Кукушки в очередной раз легла под нужного человека:
Она все провернула по поручению британцев, можно не сомневаться Берия пока приказал оставить Валленберга в Москве, на случай возможных очных ставок. Разглядывая покинутый домик, Эйтингон подумал:
Его светлость, наверняка, ждет племянника по ту сторону границы. Жаль, я бы с ним поговорил, по душам оставалась маленькая возможность того, что Шевелева была просто Шевелевой. Приказав прочесать город и окрестности, Эйтингон посадил пятерых сотрудников за просмотр личных дел неквалифицированной трудовой силы, на заводах: