Стоит подарить ей коробку конфет за вредность производства.
А мне?
Тебе весь магазин.
Она прижалась к глухому, как стена, забору и спрятала руки за спиной.
Значит, я тебе нравлюсь?
Я терпеть тебя ненавижу, сказал и поцеловал её.
Я так и думала, Люся обняла меня за шею, и поцелуи стали взаимными, нежными, долгими.
Теперь пошли.
Куда?
Брать магазин ты же обещал.
В центре посёлка фонарей было больше. Единственный светофор конвульсивно отбивался жёлтым светом от роя комаров и мошек. Ветер шелестел верхушками огромных тополей. Мы остановились возле освещённой витрины.
Хорошо знать, что такое есть, Люся кивнула на наряды за стеклом. Когда-нибудь их можно будет купить.
Когда?
Вот институт закончу, начну работать, и.
Можно замуж выйти, и.
За студента с повышенной стипендией? Люська поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щёку возле уха.
Я в стройотряд поеду знаешь, сколько деньжищ привезу?
Когда привезёшь тогда и посчитаем.
Мы шли обратною дорогой. Луна за спиной обозначила наши тени на асфальте. Улица была пуста.
Люся вдруг спросила:
Как думаешь, покойники с кладбища гуляют по ночам?
Конечно. А почему бы и нет.
Словно в ответ на мои слова, из двора двухэтажки вышел мужчина, увидев нас, остановился и начал наблюдать.
Ой! Люся прильнула ко мне всем телом.
Мы ушли уже достаточно далеко, а моя спутница всё оглядывалась на злополучную фигуру.
Чтобы отвлечь её, спросил:
О чём ты подумала, когда первый раз увидела меня?
А ты?
Я подумал, эта девушка создана для меня.
А я вот припёрся откуда-то городской воображала.
Целый квартал мы прошли молча, целуясь на ходу.
Ой, Людка идёт! Пойдем, спросим, где они были.
Я поймал её и держал возле себя в объятиях, покуда не подошли Гордеев с подружкой. В руках у Виктора побулькивала почти пустая бутылка. Он протянул её мне:
Выпей, старик, за день рождения самой прекрасной на свете именинницы.
Игнорируя угощение, я взял Людкину руку и поцеловал её, склонившись:
Поздравляю.
Именинница заметно смутилась.
Люся щебетала:
Антон говорит, покойники ночами с кладбища удирают, по улицам гуляют. Одного мы сейчас видели.
Это надо проверить, заявил Виктор. Он опрокинул остатки из бутылки в рот и, размахнувшись, далеко забросил пустую тару. Топаем на кладбище.
Ночью на кладбище преобладает один цвет белый. Может быть потому, что он больше пугает, бросается в глаза. Белый цвет савана. В каждом венке, в мраморном надгробье чудятся вставшие мертвецы.
Шикарно! Людка примерила на шею шелестящий бумажными цветами венок.
Подъём, жмурики! гулко стучит кулаком по пирамидке Гордеев.
Кресты, холмики, надгробья, оградки, оградки, оградки.
Плиткою вымощена площадка, столик, скамейка, мраморный обелиск, по углам ограды чугунные столбики, провисли массивные цепи. Красиво, со вкусом, даже величественно.
Люся меня за руку и туда:
Это наш дом, приходите в гости.
Через завалы венков Людка пробралась к кресту, обвила руками перекладину, склонила на бок голову:
Я великомученица. Молитесь на меня.
Виктор, чиркнув спичкой, прочитал под «Здесь покоится» и запел, кривляясь и отплясывая на скорбном холмике:
Софья, я не стану врать
Готов полбанки я отдать
Чтобы тобою обладать.
Признаться, в первые минуты я остолбенел: святые места музеи, церкви, кладбища всегда закрепощают меня, настраивают на благодарно-покаянный мотив, а тут такое кощунство! И всё это из-за Люси. Не ожидал.
Но она быстро поняла моё состояние и вот уже сидит на скамеечке тихая, повинившаяся ждёт. И ко мне вернулось чувство реальности. И обида, и злость на этих хулиганов.
Я мог бы надавать Витьке тумаков и гнать его пинками от этого святого места, но не рискнул наделать ещё большего шума. Вместо этого подошёл к Людке и траурными лентами с венков прихватил её кисти к перекладине. Витькина подружка лишь постанывала сладострастно.
Я вышел на дорожку:
Пойдём отсюда, молиться утром вернёмся.
Люся шмыгнула мне под руку.
А как же я? первый проблеск страха достиг Людкиного сознания.
Моя затея понравилась Гордееву, он даже перестал петь и плясать.
Не бойся, старуха! Ни черта не бойся мы придём за тобой обязательно.
Не бойся, старуха! Ни черта не бойся мы придём за тобой обязательно.
Вы, идиоты! Что удумали? Люда кричит, она почти в истерике. Студент, я задушу тебя! Витька, дурак, отвяжи руки!
Гордееву нравятся забавы сильного над беззащитным, но то ли ему жалко стало подругу, то ли какая другая мысль пришла в его кудрявую голову. Он возвращается, но развязывать не спешит, целует Люду, шарит руками по её телу.
Мы с Люсей отворачиваемся и бредём, обнявшись, по дорожке. Я приглядывался к ней, насколько это позволял неверный свет луны. Ничего не отражалось на её милом личике ни сочувствия, ни любопытства, только грусть.
Ты расстроился?
Знаешь, кроме наших необузданных страстей, есть ещё незыблемый порядок жизни что свято, то свято.
Она заражается моим благочестием и виновато трётся носиком о моё плечо.
Нас догоняют Витька с подружкой. Люда встала напротив меня:
Студент, я тебе сейчас по морде дам.
Раз сказала, значит, не даст. Говорю как можно убедительнее:
Люда, не забудь, мы здесь в гостях, и не надо так громко кричать.
У кого в гостях? У этих жмуриков? Людка срывает с ближайшей могилки венок и бросает мне под ноги. А ну подними, а то обидятся.
Это уж слишком! Делаю шаг по направлению к хулиганке, и голос мой снижается до зловещего шёпота:
Если сейчас из твоего цветущего организма выпустить кишки и забросать землёй, то, думаю, твоя прекрасная внешность мало чем будет отличаться от внешности тех, кого ты называешь жмуриками, и пахнуть ты будешь.
Не трогай мою цветущую внешность! рычит Людка, разворачивается и уходит прочь. Витёк, за мной! Люська, бросай своего психа, айда с нами ямки себе мерить.
Голос её удалился. Виктор ушёл следом. Люся осталась со мной.
Пойдём домой.
Неудобно без них.
Неудобно? я ещё не остыл. Неудобно на потолке спать остальное терпимо.
Люся молчит. Она ни причём, и мне становится стыдно. Понёс всякую околесицу, лишь бы сгладить свою грубость.
Вот, говорят, колдун не может умереть и мучается до тех пор, пока искусство своё не передаст. Ему достаточно для этого лишь коснуться человека и готов новый колдун, а старый преспокойненько в гробу вытягивается. А бывает, что устанет хворать и заснёт летаргическим сном, просыпается уже в гробу на кладбище. Силушка-то чёрная покоя не даёт. Он вылезает ночами и караулит, когда какие-нибудь дураки, вроде нас, забредут сюда.
Люся боится и прижимается ко мне тесней.
Луна то спрячется, то вновь расчистит себе проталину в облаках, и пульсирует из её черноты, заливая всю округу мертвенной бледностью.
Мы брели бездумно кладбищенской аллеей, как вдруг странный посторонний звук привлёк наше внимание. Будто песком по плащовке прошуршало за спиной. Мы с Люсей остановились, с недоумением оглянулись. В полутьме на одном из могильных холмов будто на пружинах поднялась чёрная фигура.
Я не успел её толком рассмотреть Люся утопленницей вцепилась в меня, щекой прижалась к подбородку, совсем близко блестели страхом её глаза, волосы закрыли весь мир. С трудом оторвал ёе от себя, чтобы иметь возможность защищаться.
Казалось, всё вокруг на своих местах. Чего Люся трясётся? Но звякнула калитка, и взор поймал движущийся на нас чёрный силуэт. Без сомнения, это был человек. Не животное, не чертовщина какая-нибудь. Старушка роста маленького, на голове будто капюшон, на спине горб, и плащ шуршит. Шажки мелкие, шаркающие несомненно, старушечьи. Но никаких намёков на лицо, руки всё напрочь задрапировано темнотой.
Люся молча тряслась, повиснув на моей руке, и колебания её тела достигли невероятной частоты. Хочу успокоить её и говорю, как можно спокойнее, но голос предательски сипит и срывается:
Что за шутки? Тут либо по морде бить, либо рвать без оглядки. Начнём с первого.
Жду, что фигура сейчас бросится на нас с жутким воплем Гордеевского голоса:
Ага, попались!
Но горбатый силуэт вдруг останавливается, качнувшись на месте, поворачивается и также, не спеша, начинает удаляться. Со спины он ещё сильнее похож на старуху, и, слава Богу, что нам не пришлось увидеть её, наверняка, мерзкой рожи.
Люся, кажется, начала оживать, хотя её по-прежнему бьёт озноб
Что? Что это было?
Фигура уже далеко, за ней надо следить взглядом, чтобы не потерять в темноте.
Не смотри и успокойся, я повернул девушку за плечи и повёл прочь. Ну, было, было и сплыло теперь нет. Пошли отсюда.