Все славяне такие. Сначала они рыдают, а через несколько минут пляшут под балалайку. Музыка у них тоже варварская. Разве можно сравнить Чайковского с Моцартом или Бетховеном? И литература страдает сентиментальностью в студенческие годы Макс читал и Толстого, и Достоевского и Чехова:
Либо слезы, либо смех, недовольно подумал он, славяне вечно бросаются в крайности. Мне легче иметь дело с уравновешенными людьми, с теми, кто ценит логику. Холланд, кстати, был такой, то есть и остался, наверное Макс, на мгновение, задержался в коридоре госпиталя:
Интересно. Предательство покойного Генриха и папы, чисто славянский поступок. Немец никогда не пойдет против власти, не поднимет оружие, не свергнет режим незаконным путем. Коммунисты пытались это сделать, но они находились под влиянием русских, а Генрих работал на Британию Максимилиан был больше, чем уверен, что участники июльского заговора действовали по собственной инициативе.
Длинные пальцы, с кольцом СС, черненого серебра, побарабанили по стеклу. Погода, внезапно, испортилась, над озером нависли темные, тяжелые тучи. Присмотревшись, Макс понял, что сыплет мелкий, мокрый снег:
Ничего, я возьму пальто Эммы, в здешнем гардеробе. Эмме верхняя одежда пока не понадобится ему не хотелось, чтобы 1103 простудилась:
Она и не носила никогда таких вещей, усмехнулся Макс, она, кажется, появилась на свет в лабораторном халате, и в нем же отправится в гроб. Надеюсь, это случится нескоро пальто, дорогого кашемира, отороченное рыжей лисой, прислали из Буэнос-Айреса. Макс перекинул его через руку:
У доктора Горовиц, проклятой мерзавки, был похожий мех, в Венло. Ничего, я до нее еще доберусь и отомщу. Вальтер пусть занимается делами движения. Свои счеты я буду сводить сам шагая к открытому катеру, Макс опять подумал о покушении на фюрера:
Славянский поступок. Но я помню нашу родословную поименно, до семнадцатого века. Мы происходим из семьи рудокопов в горах Гарца. Откуда нам взять славянскую кровь влажный, мерзлый ветер неприятно бил в лицо. Максимилиан задумался:
Нашего прародителя звали Йордан. Йордан Рабе, он работал мастером. Странное имя, не немецкое, то есть не совсем. Скорее, французское, итальянское. Йордан, Джордано. Он погиб в шахте, оставив двоих сыновей. Старший и дальше трудился в Гарце, а младший уехал в Краков, на соляные копи, и там пропал. Может быть, этот Йордан, действительно, явился из Италии он вспомнил:
1103, якобы, потомок Джордано Бруно. Чушь, у него не было детей. Но упрямства ей не занимать, как и Бруно, сгоревшему на костре. Откуда у Генриха с папой взялось это славянское презрение к порядку? Генрих отличный математик, папа инженер. Они должны были все разумно просчитать, прежде чем устраивать покушение обергруппенфюрер подумал о спокойных, голубых глазах отца:
Он хотел взорвать меня и себя, словно 1103. Она тоже оставляет за собой выжженную землю, везде, где ее содержат Макс бросил взгляд на дальний конец острова, на низкие здания физической лаборатории:
Тяжелая вода здесь есть, но нет урана обергруппенфюрер не хотел жить рядом с местом опасных экспериментов. Макс решил отправить 1103 в Валгаллу:
Там выстроили комплекс для работы. Своего отца она не увидит, я об этом позабочусь. Я сам ее туда препровожу и заодно встречусь с товарищем бароном по сообщениям с юга, старик процветал. Куратор музея, как весело думал о нем Максимилиан, выполнял свои обязанности. Прыгнув в катер, Макс завел мотор:
Вальтер здесь, я могу слетать на юг. Петр Арсеньевич меня отвезет он тонко улыбнулся, это будет его последний полет. Несчастные случаи происходят и сейчас. Эмма меня только поблагодарит в комплексе, вызвав начальника охраны, Макс распорядился очистить личное крыло:
Чтобы никого из солдат здесь не осталось, распорядился он, это дело чрезвычайной секретности набрав по внутреннему телефону номер библиотеки, он услышал торопливый голос зятя:
Ваша светлость, мне сказали, что Эмма обергруппенфюрер прервал его:
Я отвез Эмму в госпиталь. Не волнуйтесь, работайте с Вальтером Макс приказал Мухе передать трубку штандартенфюреру:
Мне надо с тобой поговорить, приватно, услышал он Рауффа, дело довольно важное, оно не касается арабов Макс обещал приятелю выпить с ним кофе вечером:
Кофе и коньяка, добавил он, за моего будущего племянника или племянницу он, изящным жестом, вытащил из мейсенской чашки ложку. Походная спиртовка горела синеватым огоньком. 1103, в промокшем пальто, стояла в углу гостиной, под охраной двух солдат, приехавших с острова:
Пусть смотрит на пламя, подумал Макс, силой взгляда она пожара не устроит огонек, отчего-то вспыхнул сильнее, заколебался, выбросив длинные языки. Макс допил кофе:
1103, кстати, еврейским упрямством напоминает дуру Марту. Но у Марты не было ни капли еврейской крови, она просто патентованная идиотка, что называется. Словно породистые собаки, хороша экстерьером, а мозгами похвастаться не может. Сейчас она жила бы здесь спокойно, я бы ее выдал замуж. Адольфу, все-таки, нужна мать. Он еще маленький мальчик. Генрих был немногим старше, когда мама умерла после смерти графини Фредерики Макс много возился с младшим братом и сестрой:
Я читал Генриху, водил его в зоопарк, покупал мороженое он помнил прикосновение нежной, детской ладошки. Мальчик сопел ему в ухо:
Ты самый лучший брат на свете, Макси обергруппенфюрер сглотнул:
Мама меня так называла, Макси. Она, и Генрих с Эммой, а больше никто. Генрих на Принц-Альбрехтштрассе, ко мне так не обратился. Я ждал, что он попросит меня о снисхождении 1103 выпрямила жесткую, узкую спину:
Она попросит, она сделает все, что я ей прикажу Макс отставил чашку:
Зря вы отказались. Эфиопский кофе, нигде больше такого не найдешь Рауфф привез мешок кофейных зерен. Макс взглянул на часы:
Пойдемте. Я вам хочу кое-что показать 1103 перевозили в наручниках. Отомкнув браслет, он приковал женщину к себе. Макс, тихо, заметил:
Словно в Дахау. Мы знакомы десять лет, моя драгоценность. У нас, можно сказать, юбилей он махнул охранникам: «Не сопровождайте нас». Максимилиан повел 1103 за собой, по темноватому коридору, к детской племянника.
И в городском особняке Экзетеров и в замке, в Банбери, Констанца и Тони, ровесницы, делили комнату:
Я узнаю запах, поняла Констанца, здесь живет ребенок в их детских тоже пахло сладкой выпечкой, карандашным грифелем, медовой акварелью:
Тони любила рисовать, а меня больше занимал состав красок. Я прочла все статьи, в Британской Энциклопедии, потом дядя Джон и тетя Юджиния отвезли меня в Ньюкасл, на производство где-то в кладовых, на Ганновер-сквер, должен был храниться ее подарок брату:
Стивен в четырнадцать лет, решил, что уйдет из Итона и станет кадетом, в летном училище. Мне было восемь. Я попросила няню сшить холщовый вымпел, такой, как на аэродроме, и сама раскрасила его белыми и красными полосами она помнила ласковую улыбку брата:
Ты даже табличку сделала, Констанца она с детства любила работать руками:
Только не шить и не вязать. Мне нравилось паять, гравировать, выжигать. Дядя Джон оборудовал маленькую мастерскую, в бывшей кладовке для белья когда в особняк вызывали газовщика или электрика, Констанца, всегда, невзначай, оказывалась рядом с рабочим. Девочка подавала инструменты мастерам, а к десяти годам могла сама разобраться с поломками.
Медную табличку, для вымпела, она тоже вырезала и выгравировала сама:
Стивену, от Констанцы. Расправляй крылья, Ворон ей, отчаянно, захотелось, как в детстве, прислониться к надежному плечу брата:
Он женился, на тете Марты. У него, наверное, еще дети появились, кроме Густи. Роза говорила, что он пережил крушение самолета, протаранил истребителем подводную лодку. Он потерял кисти рук, был обожжен, но вернулся в авиацию Констанца оглядывала персидский ковер, с разбросанными деревянными игрушками. Шторы задернули, горел тусклый ночник, под зеленым абажуром. Кроватка тонула в полутьме, она не видела ребенка:
Но это мальчик, у него машинки, самолеты на ковре разложили искусно сделанную железную дорогу, хотя я тоже играла с такими вещами. Впрочем, я почти не играла, я предпочитала книги книжную полку увенчивал большой глобус. Констанца пробежала глазами по заглавиям:
Немецкие книги, испанские, английские. Жюль Верн, в оригинале, повести Милна первая книга о Винни-Пухе вышла, когда Констанце исполнилось восемь лет:
Тони ее читала, а я тогда занималась алгебраическими задачами, для средней школы у неизвестного ребенка стоял и знакомый Констанце, школьный учебник латыни. Поступив в Кембридж подростком, Констанца считала своей обязанностью выучить язык: