Для них здесь слишком холодно, объяснил он племяннику, хотя у нас есть медоносные цветы они провели славный час, склонившись над гербарием, собранным Эммой и Адольфом, прошлым летом. Макс снабдил засушенные растения латинскими названиями.
Но я так и не поужинал он сунул в карман джинсов записку зятя, не объедать же мне Адольфа. Тем более, ему, из-за горла, варят жидкие каши Максимилиан утащил пару ложек рисовой каши, с клубничным джемом:
И стакан теплого молока, он улыбнулся, ладно, попрошу кухню поставить мне сырную тарелку, в библиотеку. Вальтер привез финики с инжиром, голодным я не останусь из госпиталя пока не звонили. На камине лежало последнее письмо с севера, от Барбье.
Максимилиан нахмурился:
Он писал о Скорцени приятель тоже подвизался у американцев, тренируя парашютистов, для секретной службы, но и еще о чем-то. Я еще подумал, что надо с этим разобраться Макс решил, что сам поедет на восток:
Покойный Отто рекомендовал зеленый чай и женьшень, для улучшения памяти. Средства, действительно, помогли. Разумно будет навестить места, откуда все это привозят он положил конверт во второй карман:
Ладно, пока я жду Вальтера, я перечитаю послание. Барбье ничего не писал прямо, но мне что-то показалось подозрительным Максимилиан повертел хронометр, от Panerai. На обратной стороне часов виднелась гравировка:
Массимо, другу и соратнику по борьбе, от Черного Князя. Рим, 1942 князь Юнио Валерио Боргезе, командир десятой штурмовой флотилии итальянских военно-морских сил, сейчас сидел в союзной тюрьме:
Но его скоро выпустят, весело подумал обергруппенфюрер, у него короткий срок, всего пять лет. Валерио не посчитали военным преступником. Он солдат, он выполнял приказы Боргезе возглавлял лучшее в Европе подразделение водолазов-десантников:
После капитуляции они не сложили оружия, занялись борьбой с партизанами, на севере, но это тоже было военное задание часы Panerai носили водолазы, в соединении приятеля:
Валерио нам тоже пригодится Макс забрал с камина серебряный портсигар, надо составить картотеку, не только на бойцов из рейха, но и на тех, кто может быть полезен среди наших бывших союзников и сателлитов. В Японии, в Испании, в Венгрии он, на мгновение, закрыл глаза:
Не сейчас. Сначала работа, а потом я найду Цецилию. Она меня любит и ждет заперев дверь апартаментов, он пошел в библиотеку.
На тарелке, мейсенского фарфора, аккуратно сложили ломтики испанского манчего, любимого Максом французского бри и местных, овечьих сыров, с фермы «Орлиного гнезда». Солдат, с кухни, принес фиников, и особых, овсяных крекеров, по рецепту покойного брата.
Максимилиан зажег спиртовку, водрузив на нее серебряный кофейник. За отдернутыми шторами кружился мелкий, неприятный снег, но в камине горел огонь. В отдельном шкафу стояли труды арийских философов и историков. На резном пюпитре возвышалось тяжелое, подарочное издание «Майн Кампф», в переплете с позолотой. Три года назад флотилия привезла на юг подшивки «Сигнала» и «Фолькишер Беобахтер», брошюры общества «Лебенсборн», издания «Аненербе». В простенках повесили портреты фюрера и нюрнбергских мучеников.
Ожидая, пока закипит кофейник, Максимилиан поинтересовался у приятеля:
Ты не слышал о таком Ноймане, танкисте? Его арестовали союзники, после покушения на бургомистра Аахена. Он бежал из тюрьмы, добрался до Мадрида Нойман и оказался тем, что беспокоило Макса в письме Барбье:
Клаус сообщает, что его арестовали, в Берлине Максимилиан нашел нужные строки, с несколькими товарищами, застрявшими на восточной территории. Клаус поручил ему ликвидацию Моллер, однако гамбургской группе не удалось ее найти по сведениям от партайгеноссе Манфреда, Нойман, оставив ему досье предательницы, направился в Берлин. Обергруппенфюрер затянулся египетской сигаретой, тоже из подарков Рауффа:
Нойман появляется в Буэнос-Айресе, что называется, свалившись, как снег на голову, нашему доброму доктору Макс не винил врача:
Он только привратник. Основная проверка, занятие Барбье, а Клаус клянется, что Нойман именно тот, за кого себя выдает. И он себя хорошо проявил, в отряде Клауса у Макса не было никакой возможности добраться до личных дел боевого СС:
Их всех не упомнишь, их были сотни тысяч, недовольно подумал он, даже на тех, кто работал в имперской службе безопасности, у нас мало документов. СС, не только здание на Принц-Альбрехтштрассе, но еще и провинциальные отделения. Офицерство друг друга знает, однако Нойман сержант, в боевых частях. Если его вообще зовут Нойман Барбье сообщал, что у арестованного танкиста была чисто арийская внешность.
Максимилиан не дал бы и ломаного гроша, за арийские черты лица:
Доктора Горовиц можно было печатать на плакатах общества «Лебенсборн», как образец арийки. Проклятый Холланд почти год притворялся арийцем, и никто его не разоблачил Макс, незаметно, сжал руку в кулак:
Если Холланд был здесь, он мог узнать об «Орлином гнезде». Я поручил Барбье подбирать надежный персонал, для обслуживания второй гостиницы. Муха собирался навестить Буэнос-Айрес, встретиться с кандидатами Рауфф покачал головой:
Нет, но фамилия распространенная Максимилиан и сам это знал.
Поговорив с ребятами, за ужином, Вальтер выяснил, что на рынке в Ушуайе индейцы продают серебряные украшения. Он мог бы купить девчонке что-нибудь в Дамаске, на обратном пути:
Но арабские браслеты все на один манер, а здесь можно найти что-нибудь необычное. И дешевое, не привозить же ей бриллианты от Картье он усмехнулся. Оказавшись на вилле, малышка, как ее называл Рауфф, вела себя тихо. Его хозяйство вел пожилой араб, готовили Вальтеру охранники:
По крайней мере, теперь на кухне появилась женская рука откинувшись в покойном кресле, он жевал финик, малышка, в общем, недурно справляется. Она аккуратная, работящая. Я ее воспитаю, она станет хорошей женой Рауфф вытер губы салфеткой:
Герр Франц и этот сеньор Геррера должны на этой неделе оказаться в Ушуайе. Сюда их везти нельзя, я им дал указания, как добраться до второго отеля. Съезжу на рынок, заодно встречу их он пока не говорил Максимилиану о приглашенных гостях:
Видно, что ему не до этого, с родами Эммы. В любом случае, пока не стоит заводить разговор, о том, что герр Франц может стать для нее хорошей партией. Она пока не родила, и русский еще жив сняв кофейник, Максимилиан кивнул на бутылку коньяка:
Довоенные запасы, Вальтер. Такой коньяк я пил в Париже, когда на Елисейских Полях висели наши флаги он все еще не избавился от мыслей о Ноймане:
Может быть, это просто совпадение вернувшись в свое кресло, он вытянул ноги, в итальянских мокасинах, но надо связаться с Мадридом, то есть, вернее, с Америкой, со Скорцени. После капитуляции Отто сидел в Испании, занимаясь приемом товарищей. Нойман бы его никак не миновал Макс вытащил на свет докладную записку зятя:
Все очень толково, Вальтер, одобрительно сказал он, как мы с тобой и обсуждали, надо обратить особое внимание на работу с палестинцами. Дикари, вроде шейха Хасана Саламы, нам пригодятся. Их дети снимут арабские одеяния и наденут европейские костюмы, но враг у нас останется общим. Евреи, то есть новое государство Израиль Максимилиан, презрите презрительно, скривился:
Арабы не забывают добра, Салама и ему подобные завещают сыновьям дружить с нами, с их первыми наставниками он пригубил коньяк:
Что у тебя за приватное дело? Я тоже кое о чем хотел с тобой поговорить трубка внутреннего телефона задрожала, обергруппенфюрер извинился:
Могут звонить из госпиталя, сам понимаешь Максимилиан, внимательно, слушал. Рауфф заметил довольную улыбку, на его лице:
Отлично, наконец, сказал обергруппенфюрер, я буду через четверть часа он потянулся за бутылкой:
Хорошие новости, Вальтер. Эмма родила здорового, крепкого мальчика. Выпьем он передал Рауффу бокал, за солдата нашего рейха, за моего племянника.
Ушуайя
Надоедливый снег бился в окна пустынной, маленькой столовой пансиона, стоявшего на городской набережной, по соседству с почтовым отделением и табачной лавкой. На дверях обоих заведений ветер раскачивал фанерные таблички: «Закрыто». Едва пробило восемь утра, залив тонул в пелене метели. Над городком повисло угрюмое небо. Мачты рыбацких лодок, в порту, скрипели под южным, ледяным вихрем. В отдалении, за серыми скалами, закрывавшими выход в пролив, ревело море. Сквозь пургу едва пробивался неверный, мигающий свет маяка.