Мы не расстанемся никогда, мой любимый мой единственный! Хочу, чтобы сама смерть нас приняла держащимися вместе за руки. Нет, никогда. Ах! Как ты силен, как ты прекрасен! Я тебя люблю сегодня ещё больше, чем во времена нашей первой ночи после свадьбы. Скажи мне, воспоминание об этом времени оно ведь доставляет тебе удовольствие! И ты ты по прежнему меня любишь также, как в те благословлённые времена, когда ты мне признавался в своей вечной любви? О! Мой дорогой друг, мечта всей моей жизни, скажи мне, что я твоя подруга, которую ты нежно любишь и что никогда, ни на один миг ты не прекращал меня любить так же сильно, как в первый день тот, когда ты мне принёс самый прекрасный букет в моей жизни из анютиных глазок и незабудок!
Мой отец ничего не говорил. Он лишь благосклонно улыбался и ласкал лицо своей любимой супруги. Он также, я в этом не сомневаюсь, думал о прошедшем времени, об их молодости, о времени, когда, как утверждала моя мать, он ей робко предлагал букеты анютиных глазок и незабудок, и которые она с дрожью принимала. И восторженное лицо, с которым он откинул свою голову на край кровати, оставаясь неподвижным, как будто он умер и его голова была потеряна в зыби воспоминаний. Затем он повернулся, словно вернулся из мира былого в действительность, но лицо его по прежнему было отрешённым. Мама первая вышла из этого странного состояния, но у меня было время, чтобы заметить изменения, которые произошли в них обоих. Отец, который, несколькими мгновениями прежде мне казался столь сильным, столь смелым и храбрым, стал вдруг слаб, в сущности, как будто механизм без внутренней пружины, словно гонец Фидиппид, умерший после забега и сообщения о победе при Марафоне, или араб, оставленный без воды караваном в пустыне. Моя мать, напротив, вернулась в наш мир более живой, чем прежде, хотя утомление и изобразилось на её красивом лице, окрасившемся в прелестные и живые цвета, как у юной девушки. Она привстала и облокотилась на локоть, чтобы созерцать с огромной нежностью тело моего отца. Счастливы супруги, чей длинный союз не утомил ни одного из них!
Я присутствовала при этом спектакле, проживая вместе с его участниками свидетельство их вечной любви, которая казалась столь же сильной, как и нежной, и всё такой же живой, как и в те времена, когда они только познакомились! Редкие супруги, слишком экзотические в наши времена, это правда, могут похвалиться этим, и я всегда думаю о вас, мои родители, вспоминая эту незабываемую сцену.
Наконец, моя мать снова прилегла в постель рядом с моим всё ещё пребывающем в мечтательно-отрешённом состоянии отцом. У него теперь было лицо полностью удовлетворённого человека, а у его супруги, напротив, нет. Она, казалось, снова была во власти всё того же возбуждения, которое ранее захватило её супруга. Мама встала и принялась умываться.. Делая свой туалет, она посматривала, как бы случайно, в зеркало, и мой отец, которое был теперь на её месте, на подушке, не мог видеть изображение, которое так радовало её совсем недавно.
Я следила за этой сценой с таким вниманием, что этот маленький жест не ускользнул от моего внимания, но смысл его мне стал понятен намного позже. Я полагала, что всё было уже закончено, и была невероятно взволнована, испытывала неведомое мне доселе физическое наслаждение, которое вдруг стало причинять мне почти физическую боль. Я думала о том, как мне не выдать своё присутствие в спальне и утихомирить мои болезненные ощущения, но, одновременно, я была так заинтригована происходящим, что мне хотелось увидеть что-то ещё, получить маленький бонус. Сидя у ног супруга, моя мать обняла его и спросила нежно:
Счастлив ли ты?
Более чем когда-то, моя восхитительная супруга. Я сожалею лишь о том, что ты, как мне показалось, не так счастлива, как я. Я же тебя люблю не только с нежностью, но скорее с нежной яростью.
Но это не имеет значения. В твой день рождения для меня существует лишь только твоё удовольствие. Впрочем, я тебя люблю не меньше, чем ты любишь меня.
Говоря это, она склонилась над ним и принялась его целовать, тихо поднимая на его возбуждённое от страсти лицо свои большие нежные глаза. Теперь, я хорошо видела всё то, что происходило между ними. Вначале она целовала моего отца, что-то едва слышно приговаривая при этом, ласково, нежно, и настоль возбуждающе, что спазмы сладострастия проявились на лице моего отца. Правой рукой она прижалась к его голове, а левой распустила свои волосы, став похожа на жриц германских лесов. Я видела её длинные кудрявые волосы, её большие глаза с длинными ресницами, её красивый прямой нос с трепещущими от возбуждения ноздрями, могла рассмотреть, как хищно приоткрывались её губы, обнажая прелестные белые зубы. Наконец, о чудо, глаза моего отца воскресли, он снова стал любезным, в нем проснулась сила и возбуждение, которые я видела вначале свидания, когда он только появился в спальне матери. Моя мать, увидев, что её усилия достигли своей цели, хищно улыбнулась, глаза её засияли от страсти и, внезапно, она прилегла на лежащего в кровати отца и стала покрывать его тело поцелуями. Благодаря зеркалу, я могла лицезреть происходящее в двух ракурсах. Тело отца было распростёрто по всей длине кровати, низкая спинка которой открывала мне непосредственный вид на происходящее в постели, и кроме того второй вид на него появился сзади в зеркале у стены. То, что что до сих пор я могла видеть только частично, следуя глазами за сближением тел, теперь я имела возможность отчётливо видеть в зеркале, и двойная картинка позволяла добиться эффекта моего непосредственного участие в этом действе. Я никогда не забуду этого спектакля! Это было самое красивое зрелище, самая красивая постановка из тех, которые я могла только желать увидеть в моей жизни, видела и в которых сама участвовала. Он был намного красивее, чем все те, которые я видела впоследствии. Два супруга были в полном здоровье, сильные и чрезмерно возбуждённые. Теперь, во время второго акта сегодняшнего спектакля, уже моя мать была активна, в то время как её супруг и мой отец был намного спокойнее, чем прежде. Он обнимал свою прелестную и белокожую супругу, брал её волосы, пропускал их между губ, покусывал их, когда моя мать склонялась чересчур близко к нему, и всё его тело, за исключением рта, оставалось почти неподвижным. Моя мать, напротив, расходовала без жалости свою чрезвычайную живость. Руками она ласкала красивое, умное лицо своего мужа. И эта сцена, которую я видела, меня поразила, взволновала и испугала одновременно.
Я следила за этой сценой с таким вниманием, что этот маленький жест не ускользнул от моего внимания, но смысл его мне стал понятен намного позже. Я полагала, что всё было уже закончено, и была невероятно взволнована, испытывала неведомое мне доселе физическое наслаждение, которое вдруг стало причинять мне почти физическую боль. Я думала о том, как мне не выдать своё присутствие в спальне и утихомирить мои болезненные ощущения, но, одновременно, я была так заинтригована происходящим, что мне хотелось увидеть что-то ещё, получить маленький бонус. Сидя у ног супруга, моя мать обняла его и спросила нежно:
Счастлив ли ты?
Более чем когда-то, моя восхитительная супруга. Я сожалею лишь о том, что ты, как мне показалось, не так счастлива, как я. Я же тебя люблю не только с нежностью, но скорее с нежной яростью.
Но это не имеет значения. В твой день рождения для меня существует лишь только твоё удовольствие. Впрочем, я тебя люблю не меньше, чем ты любишь меня.
Говоря это, она склонилась над ним и принялась его целовать, тихо поднимая на его возбуждённое от страсти лицо свои большие нежные глаза. Теперь, я хорошо видела всё то, что происходило между ними. Вначале она целовала моего отца, что-то едва слышно приговаривая при этом, ласково, нежно, и настоль возбуждающе, что спазмы сладострастия проявились на лице моего отца. Правой рукой она прижалась к его голове, а левой распустила свои волосы, став похожа на жриц германских лесов. Я видела её длинные кудрявые волосы, её большие глаза с длинными ресницами, её красивый прямой нос с трепещущими от возбуждения ноздрями, могла рассмотреть, как хищно приоткрывались её губы, обнажая прелестные белые зубы. Наконец, о чудо, глаза моего отца воскресли, он снова стал любезным, в нем проснулась сила и возбуждение, которые я видела вначале свидания, когда он только появился в спальне матери. Моя мать, увидев, что её усилия достигли своей цели, хищно улыбнулась, глаза её засияли от страсти и, внезапно, она прилегла на лежащего в кровати отца и стала покрывать его тело поцелуями. Благодаря зеркалу, я могла лицезреть происходящее в двух ракурсах. Тело отца было распростёрто по всей длине кровати, низкая спинка которой открывала мне непосредственный вид на происходящее в постели, и кроме того второй вид на него появился сзади в зеркале у стены. То, что что до сих пор я могла видеть только частично, следуя глазами за сближением тел, теперь я имела возможность отчётливо видеть в зеркале, и двойная картинка позволяла добиться эффекта моего непосредственного участие в этом действе. Я никогда не забуду этого спектакля! Это было самое красивое зрелище, самая красивая постановка из тех, которые я могла только желать увидеть в моей жизни, видела и в которых сама участвовала. Он был намного красивее, чем все те, которые я видела впоследствии. Два супруга были в полном здоровье, сильные и чрезмерно возбуждённые. Теперь, во время второго акта сегодняшнего спектакля, уже моя мать была активна, в то время как её супруг и мой отец был намного спокойнее, чем прежде. Он обнимал свою прелестную и белокожую супругу, брал её волосы, пропускал их между губ, покусывал их, когда моя мать склонялась чересчур близко к нему, и всё его тело, за исключением рта, оставалось почти неподвижным. Моя мать, напротив, расходовала без жалости свою чрезвычайную живость. Руками она ласкала красивое, умное лицо своего мужа. И эта сцена, которую я видела, меня поразила, взволновала и испугала одновременно.
И в тоже самое время, одновременно, я была и взволнована и приятно расслаблена. Если бы я не опасалась измять моё платье, я бы немного изменила свою позу, и раздвинула бы мои затёкшие от долгой неподвижности ноги, и с большим удовольствием продолжила бы наблюдать за преображениями моей матери, которая, казалось, забыла о всех условностях. Эта серьёзная и важная в повседневной жизни женщина сейчас была только безудержной, страстной супругой, настоящей вакханкой. Этот античный спектакль был неописуем и прекрасен. Твёрдые члены моего отца, круглые, белые, ослепительные формы моей матери и, главным образом, огонь её прекрасных глаз, которые волновались, как если бы все жизненные силы этих двух счастливых существ сконцентрировались в них! Когда моя мать поднимала голову, я видела, как их губы с сожалением отдалялись друг от друга, но тела, наоборот, тесно, буквально с судорогами, прижимались друг к другу, я видела, как их руки играли с локонами их шевелюр иногда они улыбались, но улыбка появлялась лишь для того, чтобы исчезнуть как можно скорее. Теперь и моя мать тоже молчала, но они оба казались счастливыми в одинаковой степени. Их глаза тонули друг в друге, изо рта вылетали страстные восклицания, мой отец, казалось, возрождался, как феникс из пепла, он начал исторгать из себя глубокие вздохи, иногда отслонялся от моей матери, как будто для того, чтобы иметь возможность созерцать со стороны этот спектакль любви, и его актрису, приму, его прелестную и восхитительную супругу, которая ему являла удивительное и шаловливое лицо. Мой отец кричал: «Я тебя люблю, о моя благословенная жена, я тебя люблю!» И в тот же самый момент моя мать восклицала: «Да да, мы будем любить друг друга, как Филемон и Бавкида2» Их восхищение длилось несколько минут, затем наступило молчание.