Беженец, ничего страшного она остановилась перед витриной ювелира, я американка во втором поколении, я помогу ему обустроиться. У Зильбера погиб сын. Он, наверное, передаст практику Лео, то есть мистеру Циммерману. У меня хорошая голова на плечах, я знаю, как вести бизнес. Сейчас он снимает квартиру, но мы купим дом, в рассрочку. Может быть, удастся обосноваться даже не в пригороде, а в Бруклине на Манхэттен мисс Ривка не рассчитывала:
В общем, на Хануку надо поставить хупу в метро, шурша газетой, она читала любимую колонку, с объявлениями о помолвках и описаниями свадеб:
Хупа в синагоге на Пятой Авеню, банкет в «Плазе» девушка рассматривала обручальные кольца, в конце концов, непохоже, что мистера Циммермана осаждают поклонницы. Он вообще скромный человек, не упоминает о военных заслугах. Интересно, какие цветы он мне сегодня подарит? Я говорила, что люблю розы мисс Гольдблат поймала в витрине отражение знакомого лица:
Я его видела, в публичной библиотеке. Он встречался с Этель, то есть миссис Розенберг высокий, светловолосый мужчина, в отлично скроенном пальто, серого твида, хлопнул дверью такси. Ривка узнала тонкий шрам, на щеке:
Теперь я поняла, на кого он похож. На вице-президента Вулфа, из учебника истории светловолосый делил машину с мужчиной постарше, в дорогом костюме, с туго набитым портфелем. Ривка проследила за черными, побитыми сединой волосами:
По виду еврей. Интересно, кто они такие? Наверное, просто бизнесмены. Но зачем он передавал миссис Розенберг конверт девушка взглянула на золотые часики:
Время у меня еще есть, я приехала заранее запомнив понравившиеся ей кольца, Ривка пошла за светловолосым и его приятелем.
Меню в кафе «Париж» писали мелом, на грифельной доске, но на английском языке.
Фойе украшали плакаты новых фильмов. Мистер Оливье, в средневековом костюме, при шпаге, стоял над трупом Офелии. Многоцветная реклама обещала, в ноябре, премьеру «Жанны ДАрк», с Ингрид Бергман. Леон достал из кармана блокнот:
Надо сходить. Мисс Ривка серьезная девушка, на обеде она говорила о Толстом, о Флобере. Ей должен понравиться исторический фильм мисс Гольдблат говорила на немного школьном, скованном французском языке, но Леон похвалил ее произношение. Он сделал пометку рядом с одиннадцатым ноября:
Пригласить Ривку в кино паркер дрогнул, Леон велел себе:
Прекрати. Хватит о ней думать, и вообще, она похожа на ту ручка вывела имя Кэтрин Бромли. Дочь мистера Бромли отлично знала французский:
По-немецки я тоже объясняюсь, весело заметила девушка, у меня в школе даже преподавали латынь, хотя, обычно, в женских школах такое не принято перед войной Кэтрин закончила Квинс-Колледж, в Лондоне:
Я прошла два университета, смешливо добавила коллега, в июне сорокового года я получила аттестат и водительские права, и сразу записалась в женские вспомогательные войска. Я пять лет водила машину скорой помощи, выкапывала раненых, после налетов, жила в общежитии она повела рукой:
Но я, хотя бы, оставалась рядом с родителями. Мой брат начал воевать в сороковом году. Он был при Дюнкерке, потом в Северной Африке, в Италии. Папа и мама за него очень волновались, но теперь все позади за кофе мисс Бромли показала фотографии пухленькой малышки, в кружевном платьице. Девочку сняли рядом с «Юридическим словарем». Луиза, довольно уверенно, держала ручку на переплете:
Будущее поколение Бромли, прочел Леон, дорогой тете от любящей племянницы он увидел и военные снимки. Кэтрин, в комбинезоне и пилотке, стояла у санитарного фургона:
День победы девушка перевернула страницу, то есть ночь победы здесь она носила легкомысленное, летнее платье. Кэтрин, в обнимку с другими девушками, салютовала фотографу бутылкой сидра, с бортика фонтана:
Мы тогда гуляли по Лондону, мисс Бромли смотрела вдаль, танцевали со всеми солдатами и офицерами. На улицы высыпали тысячи людей, пели, запускали фейерверки она вскинула бровь:
Я вообще очень люблю веселиться, хоть я и юрист мисс Бромли хихикнула, люблю бары, люблю джаз в голубых глазах промелькнула тоска:
Ди Грасси водил меня слушать джаз, здесь, в Нью-Йорке. Играл Чарли Паркер, мы танцевали Оставь, не думай о нем вместо этого Кэтрин поинтересовалась, как провел день победы мистер Циммерман:
Отсыпаясь в похмелье Леон, мрачно, отхлебнул кофе, но ей о таком знать не надо. Я тогда каждое утро тянулся за виски виски Леона снабжали коллеги, военные юристы из американских частей, расквартированных в Бельгии:
Мы вскрывали очередное массовое захоронение, на месте расстрела партизан. Было бессмысленно искать тела папы и мамы, но я, все равно, надеялся. Следующим годом Монах вернулся из Палестины и велел мне ехать в Америку. Я нашел в архивах льежского гестапо сведения о том, что маму и папу отправили на восток. Я отомстил за них он сжал сильную руку в кулак, но родителей мне, все равно, не вернуть
Появившись на пороге прокуренной, пахнущей спиртным квартиры, бывший командир заставил Леона выбросить пустые бутылки и вымыть заваленные пеплом полы:
Ты лучше уезжай сидя в инвалидной коляске, Гольдберг варил кофе, на газовой плите, у меня есть обязанности, у меня на руках Маргарита, а ты свободный человек Леон вспомнил:
Он тогда не сказал мне, что потерял в Польше жену. Он только недавно, в сентябре, написал, что она погибла с командиром они обменивались весточками:
У него теперь не только Маргарита на руках, но и кузен девочки подумал Леон, а тогда он заметил, что мне незачем оставаться в Бельгии Гольдберг курил у окна, разглядывая пустынный, унылый льежский двор:
Ты здесь словно на пепелище, Леон, он обернулся, уезжай в Америку, начинай новую жизнь. Нельзя все время сидеть на кладбище Циммерман, все равно, оставил записочку в льежской синагоге, куда он бегал мальчиком, в воскресные классы, где отмечали его бар-мицву:
Папа с мамой ставили там хупу, и я хотел поставить, после войны. Она обещала, что станет еврейкой, ради меня потушив окурок, Гольдберг повторил:
Уезжай. И не беспокойся за то дело он протер пенсне, никто, ничего не узнает
Только сам Леон и его командир знали, что осенью сорок третьего года Циммерман застрелил свою жену:
Труп никто не найдет, мы сбросили тело в Маас горячий кофе встал комком в горле, она ползала на коленях, рыдала, клялась, что не виновата в депортации мамы и папы. Но ее видели в здании гестапо, в компании немецких офицеров брак Циммермана был подпольным. Партизан не мог появиться в мэрии, где сидели коллаборационисты:
Она кричала, что ничего не знала, что гестапо приехало на ферму неожиданно. Она даже посмела заявить, что ждет ребенка Леон поморщился, она врала, разумеется. Правильно Шекспир сказал: «О, женщины, вам имя, вероломство». Она, наверняка, собиралась продать и меня, и остальной отряд. Вовремя мы с Монахом навестили ферму
Леон вывез родителей из Льежа весной сорок второго года, с началом массовых депортаций бельгийских евреев. Старшие Циммерманы получили паспорта с французскими фамилиями. По бумагам они стали католиками:
Катрин унаследовала ферму от родителей. В той глуши было безопасно, то есть мы считали, что безопасно Леон вздохнул, я ей доверял, она была моей женой с Катрин, тоже уроженкой Льежа, он познакомился на партизанской акции:
До войны мы не сталкивались, я учился в Лувене, она заканчивала гимназию. Мы встретились в сорок первом году, ей тогда было всего восемнадцать Леон понял, что его покойная жена, была ровесницей Кэтрин Бромли:
У них одинаковые имена, они похожи, они даже одного роста он взглянул на часы:
Хватит. Мерзавка мертва, она давно превратилась в скелет, на дне Мааса. Она предала моих родителей, спасая собственную шкуру. Гестапо село ей на хвост, она решила купить себе жизнь ценой депортации беспомощных стариков. Верно я тогда подумал, еврейка бы никогда так не поступила. Не еврейкам нельзя доверять, ни одной их них Циммерман не верил в Бога:
Никто не верит, из переживших войну. Но речь не о Боге, а о нашем народе. Слишком много нас погибло, в Европе. Мои дети родятся евреями. Я обязан так поступить, в память о маме и папе мисс Ривка запаздывала. Рядом с Циммерманом, на столике, лежал букет белых роз:
Ей нравятся эти цветы. Ей к тридцати, но она хорошая, серьезная девушка. Хорошая и хорошенькая. Нечего тянуть, я ей, кажется, нравлюсь. Сделаю предложение, на Хануку поставим хупу
Фойе наполнялось патронами, к кассам тянулась очередь, шипела кофейная машинка. Тихо играло радио, над стойкой: