Потом дядя Арслан-Бек посадил меня на плечо и понес домой. Кто-то из мальчишек успел прибежать в село и сообщил, что меня нашли. Глашатай влез на крышу и оповестил аул.
Пока меня несли домой, наша сельская сватья побежала к моему дедушке и стала кричать:
Радостная весть! Радостная весть! Отец наш, Исмаил, давай магарыч! Лейла нашлась! Ее несут.
Дедушка вынул из рукава своей шубы кошелек и дал хитрой сватье серебряный рубль.
Когда дядя Арслан-Бек вошел в дом и посадил меня на дедушкину постель, старик, протянув дрожащие руки, привлек меня к себе, обнял и что-то начал шептать. Наверное, благодарственную молитву Аллаху за то, что я осталась жива. Когда моя щека коснулась его щетинистой бороды, я почувствовала влагу. Не знаю, плакал он или мне почудилось. Мужчины наши не плакали, что бы ни случилось. Слезы расценивались как проявление слабости. Потом дедушка сказал Арслан-Беку:
Сын мой, эта чужая земля не принесет нам добра, потому что она отнята, а не отдана от души. За ней тянутся сердца владельцев с проклятиями. Оставь ее и довольствуйтесь тем, что есть, как довольствовались отцы и деды.
Вечером, когда я легла возле дедушки, он позвал бабушку и посоветовал ей:
Жена, найди амулет, пришей к платью девочки и на запястье привяжи «тигровый глаз» бусинку от сглаза.
Дедушка не видел, но думал, что я очень красивая. Он часто легонько ощупывая меня, скользя пальцем по лицу лбу, бровям, глазам, носу, губам. Наверное, боялся, что меня сглазят.
Тогда верили в сглаз и всем детям привязывали к ручке бусинки, черненькие, с беленькими точечками, похожими на маленькие глазки. В те времена все в нашем ауле были суеверными. Моя бабушка не разрешала мне ловить мотыльков, которые влетали в комнату, когда зажигали лампу. Она говорила, что их трогать нельзя это души умерших летают по вечерам. Будучи взрослой, познакомившись с историей древних культов, я узнала, что это элементы анимизма, сохранившегося в народе («анима» по латыни «душа»). К анимистическим верованиям относился и обряд вызывания дождя при засухе, когда жители села, в основном женщины, выходили в поле, протягивали руки к небу и долго молились, произнося заклинания. И еще я помню, как одна женщина после родов поднялась на высокую гору и кричала проезжающему:
Эй, человек, едущий на белом коне, сделай так, чтобы прибавилось молока в грудях моих!
Вскоре после того, как распалась коммуна, дядя Арслан-Бек уехал на заработки, оставив дома молодую жену.
Асват оказалась женщиной покорной, работящей и послушной. Бабушка была довольна ею, и я привязалась к ней.
Асват после отъезда дяди Арслан-Бека брала меня в свою комнату и укладывала спать с собой. И в гости к родителям или родственникам водила меня и подкладывала лучшие кусочки, когда нас угощали.
В один из летних вечеров, когда я и Асват легли спать на открытой веранде, бабушка подошла к нам и сказала, обратившись к Асват:
Дочь моя, завтра встань пораньше и сходи на картофельное поле. Надо прополоть. А мы пойдем на пшеничное.
Хорошо, мама, ответила Асват.
И я пойду с ней, сказала я бабушке.
Иди, если хочешь, разрешила она.
Первой на заре проснулась Асват. Разбудив меня, она спросила:
Ну что, пойдешь со мной или поспишь?
Пойду! сказала я и, поднявшись, быстро оделась.
Наше картофельное поде находилось на северо-западе, верстах в трех от села. Участок был небольшой, на щебенчатом склоне, обращенном к югу. Почвы как таковой было мало, в основном какая-то сухая смесь мелкого щебня с песком и глиной. Но картошка на этой почве вырастала крупная, белая, рассыпчатая и очень вкусная. До восхода солнца Асват успела прополоть почти половину участка, я тоже помогала ей вырывать сорняки. Потом она сказала мне:
Пойди собери сушняк, вырой ямочку, положи туда сушняк к и подожги.
Чем поджечь? спросила я.
Асват подала мне спички.
Смотри, зажигай только одну, зря не трать, сказала она.
Я собрала побольше сушняка, вырыла ямку в земле, разожгла костер и подкладывала сушняк до тех пор, пока стенки ямки не побелели от жара.
Готово! крикнула я.
Асват подошла, высыпала с десяток клубней молодого картофеля в раскаленную ямку, а сверху положила плоский камень и насыпала горячей золы. Через некоторое время мы с удовольствием позавтракали. Печеный картофель в мундире с соленым сыром казались необыкновенно вкусными.
К полудню, закончив прополку, мы отдохнули немного, выпили воды, которую я набрала из речки, и пошли домой. Когда мы, обогнув небольшой пригорок, спустились к тропе, ведущей к селу, откуда-то вдруг выскочила Иза бывшая нареченная дяди Арслан-Бека и преградила нам дорогу.
К полудню, закончив прополку, мы отдохнули немного, выпили воды, которую я набрала из речки, и пошли домой. Когда мы, обогнув небольшой пригорок, спустились к тропе, ведущей к селу, откуда-то вдруг выскочила Иза бывшая нареченная дяди Арслан-Бека и преградила нам дорогу.
Чего тебе надо? спокойно спросила Асват.
А вот чего! воскликнула Иза и ударила нашу невестку по лицу. Потом начала обзывать ее всякими скверными словами.
Уйди! глухим угрожающим голосом крикнула Асват.
Иза хотела ударить второй раз, но Асват схватила ее за руку, вывернула назад и свалила на землю. Они начали кататься по земле, попеременно одолевая друг друга, хватая за волосы, царапаясь, кусаясь и издавая какие-то глухие, рычащие звуки. Я бегала возле них и кричала диким голосом, зовя людей на помощь. А вокруг ни души. Эхо подхватило мои крики и унесло куда-то далеко.
Одежда у обеих была разорвана, волосы растрепаны, по рукам и лицу сочилась кровь, платки валялись в стороне. В особенности я сильно закричала, когда Иза оказалась над Асват. Один раз я подбежала к ним и дернула Изу за волосы. Она пнула меня ногой, а в это время Асват подмяла ее под себя.
Не знаю, наверное, эта схватка соперниц кончилась бы плохо, если бы на мой крик не прибежал сельчанин Сагид и не разнял их. Держа за окровавленные руки, он повел их в село, оборванных и растрепанных. Я тоже побежала следом, подобрав платки и специальные мешкообразные головные уборы, в которые женщины прятали свои косы.
Сагид, придя в село, не отпустил их по домам, а сразу повел на площадь. Моментально сбежались люди. Некоторые мужчины среди них староста и один из служителей мечети сидели на годекане.
Сагид, глянув на меня, строго сказал:
Отдай этим дурам платки, пусть покроют голову.
Я отдала платок Асват, а Изе кинула. Толпа на площади росла, в особенности много было ребятишек. Расталкивая взрослых, они лезли вперед и усаживались на землю. Я тоже села возле одного мальчика.
Староста и служитель мечети стали допрашивать Изу и Асват. Виновница драки больше молчала, глядя на судей исподлобья. Асват рассказала все, как было. Я как свидетельница крикнула с места:
Да, Иза напала на нее первой.
Ты сиди, тебя никто не спрашивает, сказал мне Сагид.
Лезешь везде! буркнул, посмотрев на меня, мальчишка, сидевший рядом.
А ты молчи, не твое дело, ответила я ему тихо.
Сама молчи, а то я тебе сейчас так же надаю, как надавала Иза вашей невестке.
А ну, попробуй! крикнула я и впилась в плечо мальчишки ногтями.
Нас разняли, подняли с земли и вытолкнули из передних рядов. За это время «судьи» вынесли приговор: оштрафовать обеих на рубль.
Конечно, приговор был несправедливым, потому что напала на нашу невестку Иза, но суд наших старейших был безапелляционным. Они, видимо, учли, что Асват была повинна в том, что отняла законного жениха у Изы.
Когда кончился суд, я взяла Асват за руку и мы пошли домой. После я рассказывала подружкам, что победу одержала наша Асват, что на теле Изы было больше синяков и царапин, чем у нашей Асват. Разговоров по этому поводу в нашем доме и селе хватило на месяц. В особенности расспрашивали меня, и я рассказала со всеми подробностями, уверяя, что если бы не подоспел Сагид, наша Асват оставила бы мокрое место от Изы.
Дядя Пир-Будаг, пожалуй, был единственным человеком в нашей семье, который относился ко мне недружелюбно. Из-за него со мной происходили всякие неприятности, граничащие с опасностью для жизни.
Однажды в период уборочной бабушка поднялась чуть свет и, разбудив Пир-Будага, сказала ему:
Мой сын, наточи лезвия серпов.
Он с трудом поднялся, потер кулаком сонные глаза, потом, потягиваясь и зевая, стал медленно водить оселком по лезвию серпа. Бабушка рассердилась, вырвала у него серп, ударила рукояткой по плечу Пир-Будага. Он вспыхнул, быстро натянул брюки и, хлопнув дверью, убежал из дома.
Бабушка, уходя с невестками в поле, сказала мне:
Напомни таммалу, пусть к полудню принесет нам еду. Узелок с харчами и кувшин с бузой в погребе.
Часов тогда ни у кого не было, разве что у местных богачей. Время мы узнавали по солнцу, а в пасмурные дни по призыву муэдзина на молитву. Когда солнце достигло огромного осколка скалы, торчащего возле хлева в нашем дворе, я поняла, что наступает полдень, и побежала за Пир-Будагом. Нашла его среди парней, купающихся в пруду.
Дядя Пир-Будаг! позвала его.