Набирайся сил. Для чего? Меня собирались выставить на бои? А что? Вполне правдоподобная версия. Если дотошный Владимир копался в моей биографии, то он не мог не узнать определённые моменты, о которых я пыталась забыть.
Я потёрла виски. Как ни старалась, прошлое не отпускало. Думала, поступлю в институт, окончу его, выбьюсь в люди, начну новую жизнь. И что теперь? Вылететь за прогулы, не доучившись всего полгода? Институт, диплом. Мечты, мечты. На мне висел долг, и я собиралась его отработать так, как решит старик. Ринг не самое худшее место на свете для порядочной девушки из хорошей семьи.
Не желая терять времени, я поднялась на третий этаж и вошла в тренажёрный зал. Мне потребовалось пара минут, чтобы понять, что та, кому он принадлежал, не придавала никакого значения наращиванию мышечного каркаса. Силовые снаряды отсутствовали. Единственной полезной вещью оказалась навороченная беговая дорожка. Я с любопытством уставилась на узкий бассейн с манящей голубой водой. Мелковат, коротковат. Ничего, используем то, что имеем. Переодевшись в облегающий спортивный костюм, я разобрала один из совершенно ненужных тренажёров, зафиксировала грузики на руках и ногах и включила средний режим дорожки. Вот так. Я шла все быстрее и быстрее, обливаясь потом, и, наконец, побежала. Дома у меня не было спортзала. Приходилось бегать по улице, причём в любую погоду. Я переключила режим, имитируя подъём под углом в сорок пять градусов. Дыхание участилось, сердце забилось сильнее, гоняя кровь по артериям. Ещё немного нагрузки.
Через час все мышцы болели, а одежда промокла насквозь. Надев купальник, нырнула в манящую прохладу и проплыла под водой добрую половину бассейна. Да, дорожки оказались короткими, слишком короткими. Я привыкла к стометровым, но вряд ли кто-то отпустит меня в городской плавательный комплекс.
Через час тело наконец-то почувствовало блаженную усталость. Закутавшись в мягкий банный халат, я повалилась на плюшевый диванчик и крепко уснула.
Прошла неделя
Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов, десять тысяч восемьдесят минут и шестьсот четыре тысячи восемьсот секунд. Это же целая вечность. Чтобы не сойти с ума, я много тренировалась, лениво перелистывала книжки и рассеянно смотрела боевики в домашнем кинотеатре. Все мысли вертелись вокруг брата. Дениску перевели в дорогой частный пансионат, принадлежавший пожилой паре. Похоже, владельцы пришли в восторг от голубоглазого мальчишки с длинными льняными локонами. Я усмехнулась. Динь-Динь с рождения напоминал маленького ангелочка. В тринадцать он начал быстро тянуться, но всё ещё оставался хрупким и тонкокостным. Ничего, вот поправится, и я сама начну тренировать его по системе отца. Я набрала международный номер.
Привет, мой свет.
Видимо, Денис был не в духе. Я это поняла по голосу.
Привет, Ника.
Что случилось, маленький?
Брат помолчал.
Они сказали, что ты никогда не приедешь за мной.
Что за чёрт? Я просто не верила своим ушам.
Кто «они»? И что это за глупости?
Мальчик перешёл на шёпот.
Мистер и миссис Хульц. Они говорили между собой. Агнесс заверяла Готвальда, что я сирота, а ты не в счёт. Они считают, что ты никогда за мной не вернешься. Сбагрила и забыла.
Моё удивление перешло в гнев.
Никого не слушай, малыш! Я обязательно приеду за тобой. Вот увидишь.
Когда?
Что я могла ответить?
Скоро. Обещаю.
Мы распрощались, а я ещё долго сидела на диване, тупо уставясь в окно. Кто такие эти Хульцы, и чего они хотят от Дениса? Ощущение собственной беспомощности разрывало сердце. Однообразие тюремной жизни раздражало. Я приказала себе не раскисать и набраться терпения. Где же чёртов хозяин?
Глава 4
Множество вопросов не давало покоя. Я чувствовала, что живу чужой жизнью, надевая чужую одежду, засыпая в чужой постели. Даже еда казалась непривычной, чужой, пресной, невкусной. От окончательного погружения в уныние спасали только спортивные тренировки и сон.
Но сегодня совершенно не хотелось заниматься. Я подошла к балетному станку и провела рукой по отполированной поверхности. Взгляд упал на портреты, отражавшиеся в зеркале. Казалось, что моя копия с картины наблюдала за мной из-под полуопущенных ресниц. Интересно, какой была эта девушка? Вспомнив своё балетное детство, попыталась встать в первую позицию и высоко поднять ногу. Нет, на балерину я мало походила. Упругие рельефные мышцы, широкие плечи. Подпрыгнуть и застыть в воздухе вряд ли удастся, а вот постоять за себя, это пожалуйста. Скрестив перед собой руки со сжатыми кулаками, я провела серию быстрых ударов по невидимому противнику.
И всё же, где хозяйка шикарных апартаментов? Сделав круг, я решилась. Пусть таинственный Сергей Николаевич сочтёт меня чрезмерно любопытной, пусть разозлится, но, если никто в этом доме не желает отвечать на мои вопросы, я буду искать ответы сама.
Выдвигая ящики, открывая тумбочки и шкафы, переходя из комнаты в комнату, осматривая пол и стены, я пыталась найти хоть что-то, что помогло бы пролить свет на девушку, чьи портреты висели в спальне. Осматривая крошечный кинозал, я подняла огромные велюровые подушки с дивана и чуть не закричала от радости. Кожаный ежедневник с забытой внутри обычной шариковой ручкой. Вытащив улику, открыла на первой странице. Цифры, даты, телефоны и ни одного пояснения. Дальше расписание занятий в балетной школе, опять телефоны, цифры, цифры, цифры. А, вот и зацепка. «Семёнова Алла Дмитриевна. Улица Арсенальная, 15».
Алла Дмитриевна. А не так ли звали ту самую сухощавую старушку, бывшую приму, которая преподавала в московском хореографическом училище имени Лавровского? Я рассмеялась, всповнив, как мама привезла меня в столицу на экзамен.
Вашей дочери, милочка, дорога на сцену открыта только в том случае, если она надумает стать осветителем.
Родительница тогда расстроилась до слёз. С мечтами о классических танцах пришлось распрощаться. Зато отец ликовал. С той поры, как двери балетного передо мной закрылись, открылись другие, в мир большого спорта.
Находка предала мне силы, и я приступила к дальнейшим поискам. Через пару часов, трясущаяся от предвкушения, я сидела в спальне на кровати и рассматривала то, что удалось раскопать. Среди новых улик обнаружилось два смятых чека с бензозаправки, карта российских автодорог с проложенным маршрутом от Москвы до Нижнего Новгорода, пожелтевшая газетная вырезка об открытии выставки молодого талантливого художника Петра Исаева и миниатюрный фотоальбом. Дрожащими пальцами я развернула дешёвый картонный томик на шестнадцать фотографий. Такие альбомчики продавались во всех киосках «СоюзПечать» и стоили сущие копейки. Многие вкладывали в них самые любимые снимки, те, которые хотелось носить с собой и постоянно пересматривать. У нас с Динькой тоже было нечто подобное. И теперь это оказалось единственным напоминанием о той, другой жизни, памятью о беззаботном детстве, о здоровых и весёлых родителях, о счастливом времени, которое безжалостно стёр несчастный случай.
Динька не помнил ни отца, ни мать. И я очень сожалела об этом, зато и роковая ночь стёрлась из его памяти напрочь. Я же снова и снова переживала страшные события, сделавшие меня сиротой. Когда едкий дым заполнил детскую, я схватила спящего малыша и попыталась выбежать в зал, но дверь не поддавалась. Тогда я не придала значения этому факту, но позже, спустя годы поняла, что кто-то запер её снаружи. Я плакала, кричала до хрипоты. Тщетно. Ни мать, ни отец так и не отозвались. Крепко прижимая к себе малыша одной рукой, я схватила табурет и умудрилась разбить окно. Сдирая кожу острыми осколками, встала на подоконник и вдруг заметила маленький фотоальбом. Думала я недолго. Спрятав то, что впоследствии окажется самой большой семейной ценностью в карман трикотажной пижамы, сделала шаг к свободе. Я падала в пустоту, чувствуя головокружение и тошноту, не имея возможности сделать вдох обожжёнными лёгкими. Как выяснилось позже, люди, собравшиеся у пылающего дома, подхватили нас с Динькой, «Скорая» доставила в больницу, а потом Мне не хотелось вспоминать, как я потеряла брата на целых пять лет. Как сбегала из детского дома, пытаясь найти его, как тайком пробиралась в кабинет заведующей, чтобы раздобыть хоть какую-то информацию. Больше всего на свете я боялась, что малыша усыновят, и я навсегда потеряю единственного родного человека.
Я повалилась на спину и закрыла глаза. Детский дом. Непрекращавшиийся кошмар. Крепких мальчишек выставляли на бои. Многие не возвращались. Я удивлялась, почему взрослым, контролировавшим сеё богоугодное заведение, было наплевать на жизни подростков, почему все молчали и лишь отводили глаза, когда тонированный Джип увозил новую партию ребят в неизвестность? Уцелевшие менялись до неузнаваемости. Они переставали общаться со сверстниками и, рано или поздно, исчезали из поля моего зрения. Я же была так занята своими проблемами, что не лезла в дела, которые меня не касались. Но вот однажды воспитательница, похожая на разъевшегося монстра, подняла меня посреди ночи и сообщила, что мне велено явиться к директрисе.