А потом битва закипела с удвоенной яростью. Ничего, кроме грохота пушек, звона стали и треск ружейных выстрелов. Что за сцена для столь яркого и солнечного сияющего субботнего утра! Вместо всего того приятного, что ассоциируется у нас с Субботой, звона призывающих нас к молитве храмовых колоколов, воскресной школы и торжественности церковной службы хаос, разрушение и смерть. На мили вокруг спрятаться было негде самым безопасным местом являлось место в боевом ряду. Очень многие в тот день те, что решили показать спину врагу и укрывшиеся в расположенных в двух милях от места битвы лесах, впоследствии были найдены разорванными на куски пушечными ядрами достойная награда для них, которые потеряв стыд и забыв о своем долге и своей родине, в тяжкий час сражения бросив свой пост и своих товарищей, сбежал мечтая только о сохранении своей жизни.
ГЛАВА III
ВОДА ДЛЯ РАНЕНЫХ. СМЕРТЬ ПОЛКОВНИКА КЭМЕРОНА. ПОЛЕ БОЯ. БРИГАДА БЕРНСАЙДА. ЗАХВАТ БАТАРЕЙ ГРИФФИНА И РИККЕТТА. МЯТЕЖНИКИ ПОЛУЧАЮТ ПОДКРЕПЛЕНИЕ. ПАНИКА И ОТСТУПЛЕНИЕ. СРЕДИ РАНЕНЫХ В СЕНТЕРВИЛЛЕ. Я ИДУ НА РАЗВЕДКУ. ВСТРЕЧА С СОШЕДШЕЙ С УМА ЖЕНЩИНОЙ. Я ПРЯЧУСЬ ОТ ВРАГОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ К РАНЕНЫМ. В ОЖИДАНИИ ПЛЕНА. Я УБЕГАЮ ОТ МЯТЕЖНИКОВ. Я ИДУ В АЛЕКСАНДРИЮ. СТЕРТЫЕ НОГИ И УСТАЛОСТЬ. ПРИБЫТИЕ В ВАШИНГТОН. ПИСЬМА ОТ РОДНЫХ ПОГИБШИХ СОЛДАТ.
Я поспешила в Сентервилль, располагавшийся в семи милях отсюда, чтобы пополнить свой запас бренди, корпии, etc. По возвращении я обнаружила, что место битвы было буквально сплошь усеяно ранеными, мертвыми и умирающими. Миссис Б. нигде не было видно. Неужели ее убили или ранили? Несколько секунд мучительной неопределенности, и вот, я увидела во весь дух она скачет ко мне, а с ее седла свисает около пятидесяти привязанных к нему фляг. На все мои вопросы последовал лишь один ответ: «Оставьте пока раненых, солдат мучает жажда, они отступают». Затем прибыл и м-р Б., после чего мы все трое направились к источнику в миле отсюда по дороге собирая все попадавшиеся нам фляги и бутылки для воды. Это был самый ближайший к полю боя источник, враг знал это, а значит, стремясь не допустить наших людей к воде, разместил возле него стрелков, убивавших любого, кто пытался взять из него воды. Тем не менее, под дождем пуль Минье мы наполнили свои сосуды и благополучно вернулись назад, чтобы щедро и справедливо распределить плоды нашего труда среди наших измученных мужчин.
Таким образом, мы провели около трех часов, под ужасный шум ставшей еще более яростной битвы, и до тех пор, пока враг, с новой силой навалившись на наших людей, не овладел этим источником. Лошадь капеллана Б. получила пулю в шею и спустя несколько мгновений умерла. А потом мы с миссис Б. спешились и снова принялись ухаживать за ранеными.
А потом полковник Кэмерон брат Военного Министра, с криком: «Вперед ребята, мятежники отступают!» бросился вперед и упал с пробитым пулей сердцем. Хирург П. в ту же секунду оказался возле него, но помочь полковнику было уже невозможно его рана была смертельной, и вскоре он перестал дышать. На вынос мертвых времени не было. Мы сложили его руки крест-накрест на его груди, закрыли его глаза и оставили в холодных объятиях смерти.
Тем не менее, битва продолжалась воздух, наполненный картечью и всевозможными снарядами, дрожал от их пронзительных, сообщавших всем о своем страшном предназначении воплей, вид этого поля ужасен искалеченные, сплошь покрытые ранами люди, безумными жестами призывают о помощи, их ноги, руки и тела изорваны и изломаны, земля красная от крови. Пушки мятежников словно траву смели бригаду Бернсайда, наши люди не в состоянии сдержать этот кошмарный шквал пуль и ядер, они дрогнули и медленно отступают, но тут, как раз в самый подходящий момент, к их глубокой радости, со своей командой появляется капитан Сайкс. Они словно вихрь взлетают на тот холм, который истощенная и почти совершенно уничтоженная бригада Бернсайда все же удерживает, и их встречает такой крик радости, какой испустить не может никто, кроме солдат, которых почти одолел злобный и ожесточенный враг и которые тем не менее получили поддержку своих храбрых товарищей.
Они идут вперед к скатывающимся по склонам занятого вражескими пушками сгусткам огня и облакам дыма, с ружьями наперевес выстрел, еще выстрел короткая вспышка низкий, словно гром, звук залпа, и теперь видно, как пошатываются и падают артиллеристы мятежников. Еще несколько секунд и пушки замолкают. В рядах мятежников паника и неразбериха. Полки рассеяны, офицеры на своих конях мечутся повсюду и яростно, стараясь перекрыть гром битвы, отдают свои приказы.
Они идут вперед к скатывающимся по склонам занятого вражескими пушками сгусткам огня и облакам дыма, с ружьями наперевес выстрел, еще выстрел короткая вспышка низкий, словно гром, звук залпа, и теперь видно, как пошатываются и падают артиллеристы мятежников. Еще несколько секунд и пушки замолкают. В рядах мятежников паника и неразбериха. Полки рассеяны, офицеры на своих конях мечутся повсюду и яростно, стараясь перекрыть гром битвы, отдают свои приказы.
Батареям капитанов Гриффина и Рикетта приказано выдвинуться вперед и занять очищенную от мятежников высоту. Они занимают эту позицию и открывают такой интенсивный огонь, что почти полностью уничтожают врага. Битва кажется почти выигранной, враг в замешательстве отступает. Вот что генерал мятежников Джонсон сообщил тогда в своем официальном рапорте:
«Длительное сопротивление более сильному врагу и большие потери, особенно среди полевых офицеров, сильно обескуражили солдат генерала Би и полковника Эванса. Положение было критическим.»
И еще:
«Поскольку битва продолжалась много часов, при палящем солнце и без капли воды, успеха наши люди достичь не могли, ведь человеческой выносливости есть пределы, нам казалось, что все пропало.»
Эти слова ясное свидетельство того, что со всей отчаянностью сражались обе стороны, и если бы не пополнение, победа, несомненно, была бы наша.
И вот как раз в тот момент, когда наша армия обрела уверенность в своем успехе и славно использовала все имевшиеся у нее преимущества, именно тогда мятежники получили подкрепление это и я вилось причиной изменения хода битвы. Два свежих вражеских полка пошли во фланг для того, чтобы взять батареи Гриффина и Рикетта. Они пошли через лес, поднялись на холм и выстроились прямо за спинами артиллеристов. Гриффин видит их приближение, но ему кажется, что это его подкрепления от майора Бэрри. Тем не менее, приглядевшись к ним внимательнее, он понял, что это мятежники и направил на них свои пушки. За мгновение до приказа открыть огонь, появился майор Б., крича: «Это ваше подкрепление, не стреляйте!» «Нет, сэр, это мятежники», ответил капитан Гриффин. «Говорю вам, сэр, это ваша поддержка», возразил майор Б. Повинуясь его приказу, пушки развернули обратно, и в то же время, мнимые подкрепления дали залп по артиллеристам. Мгновенно погибли все и люди. И лошади. А еще через секунду эти славные батареи оказались в руках врага.
Известие об этом несчастье, словно лесной пожар разнеслось по нашим рядам; офицеры и солдаты полностью потеряли самообладание, полк за полком, бросал оружие и бежал а потом начался хаос. Дорогу беглецам преградили перекрывшие ее несколько отрядов обнаживших свои сабли кавалеристов, но сил их было явно недостаточно, чтобы справиться с таким количеством бегущих. А потом, когда появилась артиллерия, с яростно хлещущими своих лошадей возницами, это еще больше усилило панику и без того охватившую уже тысячи людей. Вот так мы и добрались до Сентервилля, где, хоть и не вполне, но в какой-то мере, порядок все же был восстановлен.
Миссис Б. и я отправились к каменной церкви, возле которой мы увидели огромные кучи сваленных без всякого порядка мертвецов. Но какими же словами мне описать то, что мне пришлось увидеть внутри! Я видела такие страдания, о которых, я думаю, ничье перо не сможет рассказать! Об одном из них я никогда не забуду. Это был несчастный юноша, оба бедра которого были перебиты, а все, что находилось ниже коленей, просто измолото на мелкие кусочки. Он умирал, но о! как он умирал! Он бесновался, разум совершенно покинул его, и потребовалось два человека, чтобы хоть как-то удержать его. Но горячка и воспаление быстро сделали свое дело смерть освободила его от мучений, таким образом оказав большую услугу и нам, и этому бедняге.
Я подошла к другому умирающему он терпеливо переносил все выпавшие на его долю страдания. О, каким бледным было его измученное лицо! Я вижу его сейчас, его побелевшие губы и умоляющие глаза и его такой трогательный вопрос: «Как вы думаете, я умру до утра?» Я сказал ему, что мне кажется, что да, а потом спросила его: «Вы боитесь?» Он улыбнулся мне той прекрасной и доверчивой улыбкой, каковую мы иногда можем увидеть на устах умирающего святого, и сказал: «О, нет, я скоро упокоюсь в Иисусе», а потом тихо и жалобно произнес:
«Asleep in Jesus, blessed sleep.»
Кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидела, что меня просят подойти к тому, кто лежал в углу, на полу, лицом к стене. Я опустилась на колени рядом с ним и спросила: «Что я могу сделать для вас, друг мой?» Он с усилием открыл глаза и сказал: «Я хочу, чтобы вы взяли это», указав мне на лежавший рядом с ним небольшой пакет. «Храните его у себя до тех пор, пока не доберетесь до Вашингтона, а потом, если для вас это не окажется слишком сложным я хочу, чтобы вы написали моей матери и рассказали ей, как я был ранен, и что я умер истинным христианином». И только тогда я узнала, что я стою на коленях перед Вилли Л. Он почти ушел совершенно готовый «выйти на поле боя и победить». Он дал мне знак наклониться к нему, и когда я выполнила его просьбу, он, положив свою руку на свою голову, попытался отделить от нее прядь своих волос, но не смог, но я все-таки догадалась, что он хотел, чтобы я сама срезала их и вместе с пакетом отправила его матери. Заметив, что я поняла его, он, похоже, очень обрадовался, что его последняя просьба была выполнена.