Но иногда интеллект бессилен.
7. (лирическая)
на синем облаке взмывая ввысь
восточная сказка с того края света
она умоляла reply pleaseно не было ответа
ответа не было
способность влюбиться в метеорит
в комету, пляшущую в снопах света
звук строчки, тень взгляда
вечный граниту пристани
высохший след человека.
быть может
молчание мой обет
к компьютеру рук прилипают кисти
почтовый кризисошибка в Net
130 букв
пол минуты вместе
ты бредишь.
я знаю.
секунды звук
щемящий и капающий на мозоли
и нервы застывшие.
этот стук
в голове ли в сердце
что-то Иное.
безумие мая.
метеоритв муку взрывающий
землю и море
она скулила
ошибка в Net.
где настоящее?
где цифровое?
на снежном облаке пьяная высь
круша пространства, взмывая к небу
она умоляла себя-проснись
но не было ответа
ответа не было.
Он писал странные письма. Интересные.
Мне ВДРУГ стал кто-то интересен.
8
это было как сумасшествие. Я настаивала изо всех сил на продолжении этой переписки, хотя Она отказывалась даже смотреть, что я там сочиняю. Но мне это было необходимо. Она его отринула тут же, как представителя черного мира, а я его, как представителя этого другого мира впитывала.
Всасывала, сканировала, понимая, что это нечто иное в своей правоте и сухости.
Его странную, непреодолимую силу.
Во втором письме этот циклоп и минотавр уже цитировал У.Б.Йейтса, пытаясь передать свои тончайшие фантазии изощренным поэтическим образом. Этого стихотворения не было в русских сборниках и над переводом пришлось немало трудиться. Он растекался в мыслях об эстетике Чайковского и современной музыке, упоминал между прочим Державина и Сумарокова, а также не скрывал своей любви к Зальцбургу, Австрии и математике, чем он впрочем и занимался.
Честно?
Я была поражена. Он был перс. Он был из той страны, о которой я как-то смутно всегда мечтала. Он знал язык, украшавший сотни лазурных керамических сосудов и изразцов в Эрмитаже. Он был некто из той культуры, которая поразила давно. Потом восхищала на выставках и в миниатюре. И было куча совпадений.
Конечно, мне уже хотелось быть Шахеризадой.
Это был странный двойной, тройной роман одного человека с двумя, тремя, ибо мы (Я) подключили всех, кто бы мог уточнить подробности об иранской культуре и Иране. То есть больше всех это, конечно, волновало меня, даже не знаю почему.
Я представляю себе человека как струнный инструмент. У него много струн, может даже так много, как у клавесина. Но только несколькие, если их задеть, способны воспроизвести мелодию и ритм, одним словом в них гармония. И вся жизнь вращается около этих двух-трех мелодических струн, которые тонкими звонками и знаками нашептывают тебе направление пути. Для каждого человека очень важно найти их, но едва эта тропинка внутрь человеческой сущности проясняется, события начинают все решать за тебя, и ты только поражаешься слаженности фактов и тому, насколько странно и согласованно все разворачивается.
Все ближе и ближе ты подбираешься к ранее спавшей и готовой проснуться струне. Потому что тогда же были лекции по Ирану в Эрмитаже, потом встреча с профессором из Института Востоковедения и специалисту по фарси и древним языкам, и мои эскизы к клубу Грибоедов, заказанные в персидском стиле, и фильмы, и перевод Шадаб Вайаджи, и Параджанов, и Армения, и Рудольф с Кареном, и Урарту, и Ширин Нишат. Все, на что я не натыкалась, вращалось плюс минус вокруг области на Востоке между Кавказом и Персидским заливом, и я не могла понять почему.
Если честно, не могу понять до сих пор. Струна еще не звучит.
Завтра
Завтра
Один из дней, способных соединить какие-нибудь события в этом психоделическом поиске. Почему? Завтра гастрольный спектакль театра из Еревана, того где
Пусть даже и не встречу их это было бы слишком большим подарком. Но банально одну ночь я буду мечтать об этом. Еще банальнее мне их ужасно не хватает.
9. Рудольф и Карен
Они были частью его, а я стала частью их. Мое существо, неминуемо двигавшееся на юг, требовало пищи, и сразу же ее получало. Миллер считал, что вся Греция населена гениями, а Ницше считал Восток метафизическим центром мира. Из греческой колонии, где родилась, я плавно перемещалась к точке икс.
К пыльному центру, населенному черными глазами.
Снимали кино, и мои дороги неминуемо пересеклись с фуршетными путями разномастной и многонациональной съемочной группы, в которой московские модники были перемешаны с менее привлекательными чернявыми участниками. В России армянин это что-то устоявшееся, стереотипное, но никто эти стереотипы ломать не склонен, и ни в чьих интересах это и делать. Они существуют как темные нелицеприятные тени кругом, ни у кого не вызывая удивления. Был Параджанов, Аскарян, может какие-то средневековые мудрецы, но они были где-то нестерпимо далеко. Здесь же темные, сладкоглазые поселенцы вызывали лишь недоумение.
Но эти были Оттуда.
Со странных белых вершин верхушки мира.
Карен был седой и длинноволосый, его сразу же хотелось представить в длинном хитоне, философствующим под тенью олив. Мудрый великан, которого было ужасно жалко. Тяжесть мыслей лежала печатью на его лице морщинами и сразу понималось, что все маги и мудрецы, отшельники и видения на небесах должны быть такими как он ни больше, ни меньше. Он был Величествен и Странен, может быть, и похож на огромную древнюю птицу, парящую над заснеженными склонами.. Несмотря на актерский эгоцентризм и шумность, он был тих. Рудольф же занимал вокруг пространство диаметром в километры, ему было мало квартиры, дома, стен, людей. Казалось, что домик в его присутствии стал игрушечным, а человек, скромно сидевший перед нами, вырос до размеров сказочного джина. Он был огромен его огню в глазах и таланту было бесконечно тесно, его хотелось перенести на крыльях могучего ворона на одинокую скалистую вершину, где бы пространство не сжимало его со всех сторон.
Ему было мало. Было мало его присутствия, где талант угадывался мгновенно он не успевал даже развернуться во всех красе, но мир уже поклонился. Я наблюдала это. Он был каким-то вулканом, загнанным в квартирные рамки и вынужденным вести себя пристойно. Но и в пристойности он был велик. Они были как два великана, крушителя камней и мудреца, забредшие на свет в окне.
Я их готова была носить на руках. Они светили мне странным обжигающим светом и.
они любили меня.
Будучи незнакомыми, чужими пришельцами, сказали мы тебя любим и я знала, что это так. Я готова была снять свои вещи и отдать им, провожать на край света, слушать протяжные песни гор и безумные истории, ехать за ними в их заснеженности и персиковые сады, так как знала, что они за что-то меня полюбили. Просто так.
За молчание может я не пыталась догадаться. Но так быстро и очевидно меня никто никогда не принимал. Не зная. Просто так. Я была им за это безумно, необъяснимо благодарна, так как это были первые люди, заглянувшие в меня и принявшие без подробностей процесса сканирования и снобизма.
Они пришли и сказали любим я готова была расплакаться. За простоту.
Что такое Армения?
Простор
А на что похож язык и культура?
Только лишь на фарси. У нас одни корни. У Персии и Армении.
А у Марины друг есть, перс, он живет в Канаде и очень умный, ноль реакции.
Тяпа (это была я), ты чу-у-до., и я таю.
Они были огромными. Глыбами. Горными массивами.
И мне казалось, что они свободны но я могла и ошибаться.
Может, они были просто загнаны в угол
10. (лирическая)
я не приеду
Ты будешь любим и ярок
Но я не приеду.
Твой несостоявшийся маленький эльф
11
Я сидела в кресле, зажатая со всех сторон тучными мужчинами, от которых пахло чем-то животным, в забитом душном зале, куда пришли накрашенные нарядные девушки и спинки у стульев мягко прогинались от напряжения тела, а свет был тусклым и все люди приятными и блаженными.