Попросили тогда бабу Иру про него рассказать, про деда этого. Она долго отнекивалась, но потом «сдалась»:
Ладно, слушайте! «Выскочила» замуж за него. А как же! Приказчик в лавке умный да шустрый. А характер не распознала. Вот вырастите глядите в оба! Потом чтобы битыми не быть. Сначала ничего жили, он и после революции в торговле был кооперацией заведовал. Накупит отрезов мне на платья, а шить носить не дает. В сундук всё складывал. Уже тогда драться начал
«Драться плохо», это Иринка твердо знает, но баба Ира рассказывает, как убегала от него по деревне, а он за ней с топором и смеется:
Вот так и жили!
А потом?
А потом посадили его, проворовался. Аккурат перед войной. Все воевали сколько народу полегло, а он на Колыме сидел целых пятнадцать лет. «Герой!» Как вспомнишь, как остались мы тогда ребятишки маленькие, одна комнатка в бараке всё изъяли пошла в столовую «посудомойкой». Ничего! Родни полно, помогли подросли ребятишки, я до зав. столовой «поднялась». Почет, уважение. А потом недостача. «Чужого» сроду не брала, чего где не так посчитала не знаю, но чуть в тюрьму не угодила. Спасибо, Григорий корову продал недостачу покрыл, век не забуду!.
А потом?
Вернулся Прокопий. Зачем приняла? Думала: «Легче будет, да «горбатого могила тока исправит». МУка одна! К каждому «фонарному столбу» ревновал. Вроде снова в магазин заведующим пристроился, а как выпьет «дурак дураком». Не знаю, как и жива осталась. А в милицию раз сунулась «нету состава преступленья». Вот так! «Убьет, мол, меры примем посадим».
Она опять смеется.
«Интересно, как это к фонарному столбу можно ревновать? подумала Иринка. Но взрослые такие все чуднЫе, всё у них какие-то любови, ревности. Лучше не спрашивать! Опять смеяться будет».
А как сыновья выросли, выперли мы его из дома. Хватит натерпелись! Дети учиться уехали, в «люди вышли». Юрий теперь главный инженер в Кемерове, Владик инженер в Томске, Нина учительница, Геннадий только учиться не захотел, шоферит. Все хорошие, непьющие, семейные. Вот так! А этот пошел бродяжить. Дети еще удумали: «Будем скидываться деньги отцу давать». Тут я поднялась: «Только попробуйте! Будете ему помогать разругаюсь со всеми! Чего он для вас доброго сделал? Сколько крови выпил! Ребятишкам сколько нервов помотал?
Она ненадолго замолкает, вспоминает, потом говорит нехотя:
А однажды чуть ведь не спалил нас. Хорошо мама твоя спасла, кивает она Иринке. С кавалером с танцев шла. Глянь, у нас крылечко горит. Кинулись, потушили, растолкали нас. А мы спали все! Так бы угорели и делов! Уехал, долго не было, а тут, смотри, наповадился каждое лето сюда «полкать», Нину позорить. Побирушка чертов! Сказала ей: «Увидишь, гони метлой «поганой». А при мне сунется убью, прямо!
Но Иринка чувствует, что она боится его до сих пор. Она многого боится темноты, плохих примет, сглаза.
А сундук с отрезами где? поинтересовалась Людка.
А, пропил всё после «отсидки»! Я этот окаянный сундук всю войну берегла. Он так велел! Только одно платье Нине пошила. Да и бог с ним, «не жили богато нечего начинать».
«Хорошая бабушка, думает Иринка. Жаль только, редко гостит здесь, в Копьево, а больше в Томске с сыном Владиком живет. У того жена умерла, а сын Женька еще маленький, вот она и помогает».
А у Людки мама тетя Люба. Баба Ира её не очень «жалует», Иринка слышала как-то, как она говорила, что Гена зря на «необразованной» женился, «приворожила», зараза». Иринка тетю Любу видит редко, но знает, что на работу та ходит в ярком жилете. Она на железнодорожных путях работает, шпалы чистит. А это ведь очень важно чистить шпалы, чтобы поезд быстрее ехал.
В этом году тетя Люба всех ребятишек захотела собрать у фотографа, чтобы фото сделать общее. Две недели собирались. Надо же нарядиться и волосы причесать красиво.
Фотограф расставлял всех долго так и сяк в небольшом садике возле деревьев, затем направил на них «глазок» деревянного ящика на ногах. «Не шевелитесь! Сейчас птичка вылетит!» Иринка знает уже давно, что никакой «птички» нет, это он говорит, чтобы никто не крутился. А Нинка-сестра, всё птичку ждала, потом всю дорогу спрашивала: «Куда птичка делась?». Сказала ей, что «она пурх! и уже улетела в гнездо на дереве». Та расстроилась, что не увидела. А что ей объяснишь? Маленькая еще.
Иринке часто бабушка с дедушкой фотографа приглашали домой, а потом (когда она подросла) все вместе к нему ходили. Бабушка платье черное с блестящими полосками одевала, дедушка костюм, а ей платье в ателье шили.
А дед Прокоп неделю бродил тогда по поселку, пугал ребятишек, ночевал у столовой. Однажды Иринка шла из магазина и увидела, как подошла к заборчику тетя Нина, сунула ему быстро сумку с едой, денег из кошелька достала. Ушла торопливо, дед долго смотрел ей вслед. На следующий день Людка сказала: «Уехал».
«Конечно, тете Нине, наверное, жалко папу своего, хоть он и страшный такой. Она хоть и строгая, но добрая». К ним с бабушкой она часто приходит. В детстве она Иринку научила книги читать. А еще она приносит им вкусные конфеты и колбаску, и творог со сметаной. Сует бабушке, та сердится, отмахивается. Но как с ней можно спорить? Она же учительница, да еще немецкого языка в школе.
Она всегда быстро забегает в дверь и с порога говорит: «Ой, знаете, этот Левка». Лёвка это её муж-дядя Лёва. Это ему отец такое имя придумал. На весь поселок он один Лев.
Тетя Нина своего «Лёвку» почему-то не очень любит, ругается с ним часто. Иринка один раз услышала, как баба Ира рассказывала кому-то, что хоть Нина и «засиделась» идти за него не хотела. А потом все же вышла, и у них народились две девочки-двойняшки.
Иринка ту осень, когда они родились, хорошо помнит. Она тогда в школу еще не ходила, поэтому весь год у бабушки жила. Утром рано заехал за ними на большом автобусе дядя Гена. Они втроем приехали к вокзалу и долго ждали поезд, а ей дали большой початок кукурузы, и она его грызла. Потом поезд пришел, и подошла к автобусу тетя. А дядя Лева в обеих руках два свертка держал, аккуратно нес. Разместились все в автобусе, приехали к ним домой, там свертки развернули, Иринке разрешили посмотреть. А на что там смотреть? Два маленьких красных тельца чуть больше ее куклы. Страшные какие-то. Ей не понравились.
Зато сейчас она их любит. Двойняшки уже ходят в детский сад. И Иринка часто забирает их оттуда, вместе с бабушкой, конечно. Они такие хорошенькие, и ходят всегда в одинаковых платьицах. Особенно ей нравятся голубые платья с белыми воротничками. Им эти платья тетя Нина из самой Германии привезла, где раньше фрицы были. Она туда по путевке ездила.
К тете Нине и двойняшкам в гости Иринка редко ходит и то не одна, а вот Нинка, ее сестра младшая выпросилась к ним с ночевкой, и ей не понравилось. Пришла, рассказала бабушке с мамой:
Вчера тетя Нина и дядя Лева так ругались, так ругались. Она на него кричала, что он собака, и потом взяла ножик и бегала за ним, а он взял шило и побежал за ней. А потом она взяла из альбома все его фотокарточки и порвала, а он взял веревку и пошел вешаться в баню. Но потом они покричали и помирились. А я испугалась, заплакала, когда они ругались.
А девчонки? интересуется Иринка.
А они играли и даже внимания не обращали.
Вот и правильно, нечего внимания на всякие глупости обращать, сказала бабушка сердито. Придумают тоже, при детях отношения выяснять. И на другой день что-то выговаривала тете Нине негромко.
* * *
.. Ну вот, с ранетками покончено. Иринка размешивает чай.
Так это можно, значит, кроме дня рождения и именины справлять? И подарки дарят? спрашивает Иринка с неподдельным интересом.
Так раньше дни рождения не отмечали, только именины. И подарки дарили все хорошие имениннику. Помню и отрезы на платье, и посуду всякую
И косметику?
Чего это? Духи, помады? И это бывало. Мне вот дед твой как-то на именины серьги подарил красивые дорогие. Сколько заплатил ужас я потом ворчала, а он довольный
А где серьги? Почему ты их не носишь, а, баб?
Лежат в шкатулке вон, тебе в «приданое» перед кем мне теперь красоваться? Скорее бы уже за дедом
Она «невидящими» глазами смотрит и смотрит в окно.
Иринке становится страшно, как бывает, когда вечером бабушка закроет ставни: сразу становится так темно, неуютно, только маленький ночник на стене светит желтым глазом, да радио негромко бормочет; и тогда она быстро юркает под одеяло, а бабушка, перекрестившись, ложится рядом, как большая стена, и сразу становится спокойно.
«Как это за дедом? Нет! Бабушка будет всегда, и самовар на столе, и солнце, и кусты сирени за окном, и заросли малины в саду».